Монте-Кристо услышал достаточно. У каждого человека есть своя страсть, грызущая ему сердце, как у каждого плода есть свой червь; страстью телеграфиста было садоводство.

    Монте-Кристо начал обрывать виноградные листья, заслонявшие солнце, и этим покорил сердце садовода.

    – Вы пришли посмотреть на телеграф, сударь? – спросил он.

    – Да, если, конечно, это не запрещено вашими правилами.

    – Отнюдь не запрещено, – отвечал садовод, – ведь в этом нет никакой опасности: никто не знает и не может знать, что мы передаем.

    – Мне действительно говорили, – сказал граф, – что вы повторяете сигналы, которых сами не понимаете.

    – Разумеется, сударь, и я этим очень доволен, – сказал, смеясь, телеграфист.

    – Почему же?

    – Потому что таким образом я не несу никакой ответственности. Я машина, и только, и раз я действую, то с меня ничего больше не спрашивают.

    "Черт побери, – подумал Монте-Кристо, – неужели я натолкнулся на человека, который ни к чему не стремится? Тогда мне не повезло".

    – Сударь, – сказал садовод, бросив взгляд на свои солнечные часы, – мои десять минут подходят к концу, и я должен вернуться на место. Не желаете ли подняться вместе со мной?

    – Я следую за вами.

    И Монте-Кристо вошел в башню, разделенную на три этажа; в нижнем находились кое-какие земледельческие орудия – заступы, грабли, лейки, стоявшие у стен, – то было его единственное убранство.

    Второй этаж представлял обычное или, вернее, ночное жилье служащего; тут находились скудная домашняя утварь, кровать, стол, два стула, каменный рукомойник да пучки сухих трав, подвешенные к потолку; граф узнал душистый горошек и испанские бобы, чьи зерна старичок сохранял вместе со стручками; все это он, с усердием ученого ботаника, снабдил соответствующими ярлычками.

    – Скажите, сударь, много ли времени требуется, чтобы изучить телеграфное дело? – спросил Монте-Кристо.

    – Долго тянется не обучение, а сверхштатная служба.

    – А сколько вы получаете жалованья?

    – Тысячу франков, сударь.

    – Маловато.

    – Да, но, как видите, дают квартиру.

    Монте-Кристо окинул взглядом комнату.

    – Не хватает только, чтобы он дорожил своим помещением, – пробормотал он.

    Поднялись в третий этаж – тут и помещался телеграф. Монте-Кристо рассмотрел обе железные ручки, с помощью которых чиновник приводил в движение машину.

    – Это чрезвычайно интересно, – сказал Монте-Кристо, – но в конце концов такая жизнь должна вам казаться скучноватой?

    – Вначале, оттого что все время приглядываешься, сводит шею; но через год-другой привыкаешь; а потом ведь у нас бывают часы отдыха и свободные дни.

    – Свободные дни?

    – Да.

    – Какие же?

    – Когда туман.

    – Да, верно.

    – Это мои праздники; в такие дни я спускаюсь в сад и сажаю, подрезаю, подстригаю, обираю гусениц; в общем, время проходит незаметно.

    – Давно вы здесь?

    – Десять лет да пять лет сверхштатной службы, так что всего пятнадцать.

    – Сколько лет надо прослужить, чтобы получить пенсию?

    – Ах, сударь, двадцать пять лет.

    – А как велика пенсия?

    – Сто экю.

    – Бедное человечество! – пробормотал Монте-Кристо.

    – Что вы сказали, сударь? – спросил чиновник.

    – Я говорю, что все это чрезвычайно интересно.

    – Что именно?

    – Все, что вы мне показываете… И вы совсем ничего не понимаете в ваших сигналах?

    – Совсем ничего.

    – И никогда не пытались понять?

    – Никогда; зачем мне это?

    – Но ведь есть сигналы, относящиеся именно к вам?

    – Разумеется.

    – Их вы понимаете?

    – Они всегда одни и те же.

    – И они гласят?..

    – "Ничего нового"… "У вас свободный час"… или: "До завтра".

    – Да, это сигналы невинные, – сказал граф. – Но посмотрите, кажется, ваш корреспондент приходит в движение?

    – Да, верно; благодарю вас, сударь.

    – Что же он вам говорит? Что-нибудь, что вы понимаете?

    – Да, он спрашивает, готов ли я.

    – И вы отвечаете?..

    – Сигналом, который указывает моему корреспонденту справа, что я готов, и в то же время предлагает корреспонденту слева, в свою очередь, приготовиться.

    – Остроумно сделано, – сказал граф.

    – Вот вы сейчас увидите, – с гордостью продолжил старичок, – через пять минут он начнет говорить.

    – Значит, у меня в распоряжении целых пять минут, – заметил Монте-Кристо, – это больше, чем мне нужно. Дорогой мой, – сказал он, – разрешите задать вам один вопрос?

    – Пожалуйста.

    – Вы любите садоводство?

    – Страстно.

    – И вам было бы приятно иметь сад в две десятины вместо площади в двадцать футов?

    – Сударь, я обратил бы его в земной рай.

    – Вам плохо живется на тысячу франков?

    – Довольно плохо, но как-никак я справляюсь.

    – Да, но садик у вас жалкий.

    – Вот это верно, садик невелик.

    – И к тому же населен сонями, которые все пожирают.

    – Да, это мой бич.

    – Скажите, что, если бы, на вашу беду, вы отвернулись в ту минуту, когда задвигается ваш корреспондент справа?

    – Я бы не видел его сигналов.

    – И что случилось бы?

    – Я не мог бы их повторить.

    – И тогда?

    – Тогда меня оштрафовали бы за то, что я по небрежности не повторил их.

    – На сколько?

    – На сто франков.

    – На десятую часть годового жалованья; недурно!

    – Что поделаешь! – сказал чиновник.

    – Это с вами случалось? – спросил Монте-Кристо.

    – Однажды случилось, сударь, когда я делал прививку на кусте желтых роз.

    – Ну, а если бы вам вздумалось что-нибудь переменить в сигналах или передать другие?

    – Тогда другое дело; тогда меня сместили бы и я лишился бы пенсии.

    – В триста франков?

    – Да, сударь, в сто экю; так что, вы понимаете, я никогда не сделаю ничего подобного.

    – Даже за сумму, равную вашему пятнадцатилетнему жалованью? Ведь об этом стоит подумать, как вы находите?

    – За пятнадцать тысяч франков?

    – Да.

    – Сударь, вы меня пугаете.

    – Ну вот еще!

    – Сударь, вы хотите соблазнить меня?

    – Вот именно. Понимаете, пятнадцать тысяч франков!

    – Сударь, позвольте мне лучше смотреть на моего корреспондента справа.

    – Напротив, не смотрите на него, а посмотрите на это.

    – Что это?

    – Как? Вы не знаете этих бумажек?

    – Кредитные билеты!

    – Самые настоящие; и их здесь пятнадцать.

    – А чьи они?

    – Ваши, если вы пожелаете.

    – Мои! – воскликнул, задыхаясь, чиновник.

    – Ну да, ваши, в полную собственность.

    – Сударь, мой корреспондент справа задвигался.

    – Ну и пусть себе.

    – Сударь, вы отвлекли меня, и меня оштрафуют.

    – Это вам обойдется в сто франков; вы видите, что в ваших интересах взять эти пятнадцать тысяч франков.

    – Сударь, мой корреспондент справа теряет терпение, он повторяет свои сигналы.

    – Не обращайте на него внимания и берите.

    Граф сунул пачку в руку чиновника.

    – Но это еще не все, – сказал он. – Вы не сможете жить на пятнадцать тысяч франков.

    – За мной остается еще мое место.

    – Нет, вы его потеряете; потому что сейчас вы дадите не тот сигнал, который вам дал ваш корреспондент.

    – О, сударь, что вы мне предлагаете?

    – Детскую шалость.

    – Сударь, если меня к этому не принудят…

    – Я именно и собираюсь вас принудить.

    И Монте-Кристо достал из кармана вторую пачку.

    – Тут еще десять тысяч франков, – сказал он. – С теми пятнадцатью, которые у вас в кармане, это составит двадцать пять тысяч. За пять тысяч вы приобретете хорошенький домик и две десятины земли; остальные двадцать тысяч дадут вам тысячу франков годового дохода.

    – Сад в две десятины!

    – И тысяча франков дохода.

    – Боже мой, боже мой!

    – Да берите же!

    И Монте-Кристо насильно вложил в руку чиновника эти десять тысяч франков.

    – Что я должен сделать?

    – Ничего особенного.

    – Но все-таки?

    – Повторите вот эти сигналы.

    Монте-Кристо достал из кармана бумагу, на которой были изображены три сигнала и номера, указывающие порядок, в котором их требовалось передать.

    – Как видите, это не займет много времени.

    – Да, но…

    – Уж теперь у вас будут гладкокожие персики и все что угодно.

    Удар попал в цель: красный от возбуждения и весь в поту, старичок проделал один за другим все три сигнала, данные ему графом, несмотря на отчаянные призывы корреспондента справа, который, ничего не понимая в происходящем, начинал думать, что любитель персиков сошел с ума.

    Что касается корреспондента слева, то тот добросовестно повторил его сигналы, которые в конце концов были приняты министерством внутренних дел.

    – Теперь вы богаты, – сказал Монте-Кристо.

    – Да, – сказал чиновник, – но какой ценой?

    – Послушайте, друг мой, – сказал Монте-Кристо, – я не хочу, чтобы вас мучила совесть, поверьте, клянусь вам, вы никому не сделали вреда и только содействовали божьему промыслу.

    Чиновник разглядывал кредитные билеты, ощупывал их, считал; он то бледнел, то краснел; наконец, он побежал в свою комнату, чтобы выпить стакан воды, но, не успев добежать до рукомойника, потерял сознание среди своих сухих бобов.

    Через пять минут после того, как телеграфное сообщение достигло министерства внутренних дел, Дебрэ приказал запрячь лошадей в карету и помчался к Дангларам.

    – У вашего мужа есть облигации испанского займа? – спросил он у баронессы.

    – Еще бы! Миллионов на шесть.

    – Пусть он продает их по любой цене.

    – Это почему?

    – Потому что Дон Карлос бежал из Буржа и вернулся в Испанию.

    – Откуда вам это известно?

    – Да оттуда, – сказал, пожимая плечами, Дебрэ, – откуда мне все известно.

    Баронесса не заставила себя упрашивать, она бросилась к мужу; тот бросился к своему маклеру и велел ему продавать по какой бы то ни было цене.

    Когда увидели, что Данглар продает, испанские бумаги тотчас упали. Данглар потерял на этом пятьсот тысяч франков, но избавился от всех своих облигаций.

    Вечером в "Вестнике" было напечатано:

    "Телеграфное сообщение.

    Король Дон Карлос, несмотря на установленный за ним надзор, тайно скрылся из Буржа и вернулся в Испанию через каталонскую границу. Барселона восстала и перешла на его сторону".

    Весь вечер только и было разговоров, что о предусмотрительности Данглара, успевшего продать свои облигации, об удаче этого биржевика, потерявшего всего лишь пятьсот тысяч франков в такой катастрофе.

    А те, кто сохранил свои облигации или купил бумаги Данглара, считали себя разоренными и провели прескверную ночь.

    На следующий день в "Официальной газете" было напечатано:

    "Вчерашнее сообщение „Вестника“ о бегстве Дон Карлоса и о восстании в Барселоне ни на чем не основано.

    Дон Карлос не покидал Буржа, и на полуострове царит полное спокойствие.

    Поводом к этой ошибке послужил телеграфный сигнал, неверно понятый вследствие тумана".

    Облигации поднялись вдвое против той цены, на которую упали. В общей сложности, считая убыток и упущение возможной прибыли, это составило для Данглара потерю в миллион.

    – Однако! – сказал Монте-Кристо Моррелю, находившемуся у него в то время, когда пришло известие о странном повороте на бирже, жертвой которого оказался Данглар. – За двадцать пять тысяч франков я сделал открытие, за которое охотно заплатил бы сто тысяч.

    – В чем же заключается ваше открытие? – спросил Максимилиан.

    – Я нашел способ избавить одного садовода от сонь, которые поедали его персики.

    По внешнему виду в отейльском доме не было никакой роскоши, ничего такого, чего можно было бы ожидать от жилища, предназначенного великолепному графу Монте-Кристо. Но эта простота объяснялась желанием самого хозяина: он строго распорядился ничего не менять снаружи; чтобы в этом убедиться, достаточно было взглянуть на внутреннее убранство. В самом деле, стоило только переступить порог, как картина сразу менялась.

    Убранством комнат и той быстротой, с которой все было сделано, Бертуччо превзошел самого себя. Как некогда герцог Антенский приказал вырубить в одну ночь целую аллею, которая мешала взору Людовика XIV, так Бертуччо в три дня засадил совершенно голый двор, и прекрасные тополя и клены, привезенные вместе с огромными глыбами корней, затеняли главный фасад дома, перед которым на месте булыжника, заросшего травой, раскинулась лужайка, устланная дерном; пласты его, положенные не далее как утром, образовали широкий ковер; на нем еще блестели после поливки капли воды.

    Впрочем, все распоряжения исходили от графа; он сам передал Бертуччо план, где были указаны количество и расположение деревьев, которые следовало посадить, и размеры и форма лужайки, которая должна была заменить булыжник.

    В таком виде дом стал неузнаваем, и сам Бертуччо уверял, что не узнает его в этой зеленой раме.

    Управляющий не прочь был бы, кстати, изменить кое-что и в саду, но граф строго запретил что бы то ни было там трогать. Бертуччо вознаградил себя тем, что обильно украсил цветами прихожую, лестницы и камины.

    Поистине управляющий был одарен необыкновенной способностью выполнять приказания, а хозяин – чудесным умением заставить себе служить. И вот дом, уже двадцать лет никем не обитаемый, еще накануне такой мрачный и печальный, пропитанный тем затхлым запахом, который можно назвать запахом времени, в один день принял живой облик, наполнился теми ароматами, которые любил хозяин, и даже тем количеством света, которое он предпочитал; едва вступив в него, граф находил у себя под рукой свои книги и оружие, перед глазами – любимые картины, в прихожих – преданных ему собак и любимых певчих птиц; весь этот дом, проснувшийся от долгого сна, словно замок спящей красавицы, жил, пел и расцветал, подобно тем жилищам, которые давно нам милы и в которых, если мы имеем несчастье их покинуть, мы невольно оставляем частицу нашей души.

    По двору весело сновали слуги: одни – занятые в кухнях и бегавшие по только что починенным лестницам с таким видом, как будто они всегда жили в этом доме; другие – приставленные к сараям, где экипажи, размещенные по номерам, стояли словно уже полвека, и к конюшням, где лошади, жуя овес, отвечали ржанием своим конюхам, которые разговаривали с ними гораздо почтительнее, чем иные слуги со своими хозяевами.

    Библиотека помещалась в двух шкафах, вдоль двух стен, и содержала около двух тысяч томов; целое отделение было предназначено для новейших романов, и появившийся накануне уже стоял на месте, красуясь в своем красном с золотом переплете.

    По другую сторону дома, против библиотеки, была устроена оранжерея, полная редких растений в огромных японских вазах; посередине оранжереи, чарующей глаз и обоняние, стоял бильярд, словно час тому назад покинутый игроками, оставившими шары дремать на зеленом сукне.

    Только одной комнаты не коснулся волшебник Бертуччо. Она была расположена в левом углу второго этажа, и в нее можно было войти по главной лестнице, а выйти по потайной; мимо этой комнаты слуги проходили с любопытством, а Бертуччо с ужасом.

    Ровно в пять часов граф, в сопровождении Али, подъехал к отейльскому дому. Бертуччо ждал его прибытия с тревожным нетерпением; он надеялся услышать похвалу и в то же время опасался увидеть нахмуренные брови.

    Монте-Кристо вышел из экипажа, прошел по всему дому и обошел сад, не проронив ни слова и ничем не выказав ни одобрения, ни недовольства.

    Только войдя в свою спальню, помещавшуюся в конце, противоположном запертой комнате, он указал рукой на маленький шкафчик из розового дерева, на который обратил внимание уже в первое свое посещение.

    – Он годится только для перчаток, – заметил он.

    – Совершенно верно, ваше сиятельство, – ответил восхищенный Бертуччо, – откройте его; в нем перчатки.