- А, - сказал Бернар, - он уехал, испугавшись того, что здесь может произойти. Что же, если Катрин придет на это свидание, то он окажется прав!
И, выйдя из своего укрытия, он сделал несколько шагов в том направлении, куда пошел его соперник, но тут же остановился.
- Может быть, конечно, этот молодой человек влюблен вовсе не в Катрин. Кто может поручиться, что Матье не ошибся, что он не назначил свидание другой девушке из Вилльер-Эллона, Корси или Лонгпона? Посмотрим… я здесь для того, чтобы это увидеть! - Ноги у него подкашивались, и он прошептал: - Мужайся, Бернар! Лучше узнать, в чем дело, чем мучиться в сомнениях. О, Катрин! - продолжав он, в свою очередь подходя к дубу, - если ты мне солгала, если я обманут, я больше ничему, ничему на свете не поверю! Боже мой, я ее любил так глубоко, так пламенно и искренне, я бы отдал за нее жизнь, если бы она меня об этом попросила! - Он посмотрел вокруг себя и со скрытой угрозой в голосе добавил: - К счастью, все ушли, и огни погашены. И если здесь что-нибудь произойдет, то это будут знать лишь ночь, они и я!
Говоря это, он, крадучись, как волк, пробирающийся к овчарне, подходил к дубу, прячась в тени его ветвей. Добравшись туда, он вздохнул.
Парижанин был один и ждал, опираясь на ружье, как охотник в засаде. Бернар затаил дыхание, пристально следя за каждым движением своего соперника.
- Прекрасно, - сказал он, обводя глазами все вокруг. - Та, которую он ждет, должна прийти, как мне кажется, со стороны дороги, ведущей в Суассон? А если я выйду ей навстречу, чтобы ей стало стыдно? Нет, не нужно, ведь она будет лгать!
Вдруг, услышав какой-то шум, он повернул голову в противоположную сторону.
- Там какой-то шум… да нет, это лошадь в нетерпении бьет копытами… Если это так, - равнодушно прибавил он, - то какое мне дело до того, что это за шум? Нет, я должен смотреть и слушать совсем другой шум и совсем в противоположной стороне! Боже мой! Я вижу какую-то тень за деревьями… но нет! - И Бернар напряженно уставился в темноту. - Да, - сказал он таким глухим голосом, что, казалось, будто он исходит из самой глубины его сердца, - это женщина! Она останавливается… нет, она продолжает идти… она проходит через поляну… Теперь я могу увидеть!
И он издал звук, похожий на рычание:
- О! Это Катрин! Он ее увидел! Он встает! Нет, он к ней не подойдет! - с этими словами Бернар опустился на одно колено и, медленно подняв ружье, прошептал: - Катрин! Катрин! Пусть кровь, которую я пролью, будет на твоей совести!
Трижды молодой человек приставлял приклад ружья к своему плечу, трижды его рука тянулась к спусковому крючку, но каждый раз он останавливался.
Наконец, весь в поту, задыхаясь, он отбросил ружье и прошептал:
- Нет! Я не убийца! Я - Бернар Ватрен, а это значит, что я - честный человек! Боже милосердный, помоги мне! - И сломя голову, он бросился в лес, даже не зная, куда он бежит.
Снова воцарилась тишина.
Демон, толкающий Матье к осуществлению его замысла, мог видеть, как тот выбрался из шалаша и, затаив дыхание, пополз к подножию дуба, в свою очередь посмотрев в сторону источника Принца. Протянув руку к ружью, которое оставил Бернар, он прошептал:
- Ну, тем хуже для него! Зачем у него столько золота? Вор берет то, что плохо лежит!
И он в свою очередь прицелился в Парижанина. Вспышка молнии пронзила ночь. Раздался выстрел, и Луи Шолле упал, издав громкий крик.
В ответ послышался другой крик. Это была Катрин, которая в изумлении остановилась, увидев Парижанина вместо своего возлюбленного, а сейчас в ужасе убегала, увидев, как соперник Бернара упал замертво.
Глава VII. У дядюшки Ватрена
В то время как около источника Принца разыгрывалась ночная драма, ужин, который должен был открыть мэру кулинарные способности матушки Ватрен, подходил к концу, омраченный отсутствием Бернара.
Стенные часы пробили половину девятого. Аббат Грегуар уже два или три раза поднимался из-за стола, собираясь уходить, но не таков был дядюшка Ватрен, чтобы так просто отпускать своих гостей.
- О, нет, нет, господин аббат, - говорил он, - не раньше, чем вы произнесете последний тост!
- Но, - сказала мать, волнуясь и не теряя из виду, что место Бернара оставалось пустым, - Катрин и Франсуа должны были быть здесь!
Она не осмеливалась сказать о Бернаре, хотя все время думала только о нем.
- Но где же они могут быть? - спросил Ватрен. - Они только что здесь были!
- Да, но они вышли один за другим, а чокаться в конце ужина в отсутствие тех, кто был в начале, приносит несчастье!
- Но Катрин не могла уйти далеко, она где-то здесь. Позови ее, жена!
Матушка Ватрен покачала головой.
- Я уже звала ее, - произнесла она, - но она не ответила!
- Она ушла десять минут назад, - сказал аббат.
- А ты смотрела в ее комнате? - спросил Ватрен.
- Да, но ее там нет.
- А Франсуа?
- О, что касается Франсуа, - сказал мэр, - то мы знаем, где его найти, потому что он пошел запрягать лошадей!
- Мсье Гийом, - сказал аббат, мы будем надеяться, что Бог простит нас за то, что мы произнесем тост в отсутствие тех, кто покинул наш стол; ведь уже поздно и я должен возвращаться домой!
- Жена, - сказал Ватрен, - налей еще вина мсье мэру, и давайте послушаем нашего дорогого аббата!
Аббат поднял стакан, наполненный на одну треть и своим нежным и тихим голосом, которым он разговаривал с Богом и бедняками, сказал:
- За мир в этом доме! - сказал он. - За союз отца и матери, мужа и жены, без которого невозможно счастье детей!
- Браво, аббат! - воскликнул мэр.
- Спасибо, мсье! - сказал дядюшка Гийом. - И дай Бог, что бы сердце, которое вы хотите тронуть, не осталось равнодушным к вашим словам!
И он бросил взгляд на Марианну, чтобы дать ей понять, что это было сказано в ее адрес.
- А теперь, мой дорогой Гийом, - сказал аббат, - я надеюсь, что вы позволите мне сходить взять мое пальто, шляпу и трость, и я попрошу господина мэра проводить меня в город, скоро пробьет девять часов!
- О, идите, дорогой аббат, - сказал мэр, - а я тем временем должен кое-что сказать дядюшке Ватрену, прежде чем уехать!
- Пойдемте, господин аббат, - сказала Марианна, погруженная в глубокие размышления тостом достойного священника. - Мне кажется, что ваши вещи в соседней комнате!
- Я следую за вами, мадам Ватрен, - ответил аббат и вышел вслед за ней.
В этот момент пробило девять часов.
Гийом и мэр остались вдвоем. Несколько минут они молчали. Каждый предоставлял другому возможность заговорить первым. Наконец, Гийом решился.
- Ну, мсье мэр, - сказал он, - поведайте мне ваш рецепт, как стать миллионером!
- Прежде всего, дорогой мсье Гийом, вашу руку в знак дружбы!
- О, с удовольствием!
И, стоя по разные стороны стола, мужчины протянули друг другу руки над остатками того знаменитого торта, о котором так волновалась матушка Ватрен.
- Ну, а теперь, - сказал Гийом, - я слушаю ваше предложение.
Мэр откашлялся.
- Вы получаете 750 ливров в год, не так ли?
- И еще пособие в 150 ливров, всего - 900 ливров.
- Вам, вероятно, потребуется девять лет, чтобы заработать девять тысяч франков?
- Вы считаете, как Архимед, мсье Рэзэн!
- Со своей стороны, дядюшка Гийом, - продолжал мэр, - я предлагаю вам заработать эту сумму за триста шестьдесят пять дней!
- Ну, давайте посмотрим, в чем дело! - сказал дядюшка Гийом, ставя локти на стол и подпирая голову руками.
Мэр хитро улыбнулся.
- Речь идет о том, дядюшка Гийом, чтобы, проходя мимо некоторых деревьев в лесу, вы иногда закрывали глаза на то, что они не всегда принадлежат моей партии. Это совершенно не трудно сделать, поверьте мне! - И чтобы показать, что это действительно очень легко, честный торговец последовательно закрыл оба глаза.
- Понятно! - сказал Гийом, пристально посмотрев на него. - Так вот какое средство вы мне предлагаете!
- Мне кажется, оно стоит всех других! - возразил мэр.
- И за это вы мне дадите девять тысяч франков?
- Четыре тысячи пятьсот франков за правый глаз и четыре тысячи пятьсот франков за левый, всего девять тысяч франков!
- А в это время вы… - И Гийом сделал жест, как будто он рубит дерево. - А в это время я… - отозвался мэр, делая такой же жест.
- А в это время вы обворовываете герцога Орлеанского!
- О, обворовывать - это слишком сильно сказано! В лесу столько деревьев, что никто уже и не пытается их сосчитать!
- Да, - сказал Гийом с почти угрожающей торжественностью, - но тот, кто знает количество деревьев и количество листьев и кто видит и слышит все вокруг, знает, хотя мы здесь и одни, что вы предлагаете мне совершить подлость!
- Мсье Гийом! - воскликнул мэр, повышая голос и сверкнув глазами.
Но Гийом не слушал его. Он встал, одной рукой опираясь на стол, а другой указывая своему собеседнику на окно.
- Вы видите это окно? - спросил он.
- Да, и что же? - спросил мэр, бледнея одновременно от страха и от гнева.
- Если бы этот дом не был моим, - продолжал Гийом, - если бы мы только что не ужинали за этим столом, то вы бы уже давно вылетели в это окно!
- Мсье Гийом!
- Подождите! - остановил его старый лесничий, стараясь сохранить спокойствие.
- Что еще?
- Вы видите порог этой двери?
- Да.
- Чем скорее вы окажетесь с той стороны этой двери, тем будет лучше для вас!
- Мсье Гийом!
- Но прежде чем переступить этот порог в последний раз, попрощайтесь со всеми!
- Мсье!
- Тсс! Сюда идут, и совершенно не нужно, чтобы знали, что я принимал в своем доме негодяя!
И, повернувшись спиной к мэру, Гийом принялся насвистывать свой любимый охотничий мотив, уже известный нашим читателям, который он обычно хранил для особых случаев.
В этот момент вошли те, кому Гийом не хотел говорить, что торговец лесом оказался мерзавцем. Это были аббат Грегуар и матушка Ватрен.
- Вот и я, господин мэр, - сказал аббат, поискав мэра своими близорукими глазами.
- Вы готовы? - Он уже настолько готов, - сказал Гийом, - что ждет вас с той стороны двери! - и с этими словами указал на мэра, который, следуя его совету, уже вышел на крыльцо.
Аббат ничего не заметил и не понял из того, что произошло; он не слышал, что разговор был напряженным.
- До свидания, мсье аббат. К вашим услугам, мсье мэр! - повторяла Марианна, провожая гостей и кланяясь.
Гийом проводил их глазами и, пожав плечами, повернулся спиной к двери. Достав из кармана трубку, которую предварительно набил, он вставил ее между зубов и принялся высекать огонь.
- Ну что же, - прошептал он сквозь плотно сжатые зубы так, чтобы никто не мог его услышать, - вот и еще одним врагом стало больше, но неважно: либо ты честный человек, либо нет.
А если так, то что сделано, то сделано… Вот и старуха воз вращается. Ни слова, Гийом! - И, раскурив свою трубку, он начал выпускать колечки дыма, что было у него признаком затаенного гнева, омрачавшего его душу и отражавшегося у него на лице.
Матушке Ватрен достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что с ее мужем произошло что-то необычное.
Она прошла несколько раз мимо него, но не добилась ничего, кроме все более и более увеличивающихся клубов дыма.
Наконец, она решилась первой нарушить молчание.
- Ну, так что? - спросила она. - Что? - переспросил Гийом с поистине пифагорейской лаконичностью.
На какое-то мгновение Марианна заколебалась.
- Что с тобой? - спросила она. - Ничего!
- Тогда почему ты молчишь?
- Потому что мне нечего сказать.
Матушка Ватрен несколько раз уходила, но снова возвращалась. Если ее мужу было нечего сказать, то это вовсе не значило, что она тоже собиралась молчать.
- Гм! - сказала она.
Ватрен не обратил никакого внимания на это "гм!".
- Старик! - сказала она.
- Что тебе? - спросил Гийом.
- Когда свадьба? - спросила матушка Ватрен.
- Какая свадьба?
- Свадьба Катрин и Бернара, конечно!
Ватрен почувствовал, что с сердца у него свалился тяжелый камень, но он даже не подал виду.
- Ага! - сказал он, подбоченившись. - Наконец-то ты образумилась!
- Ну, говори же, - продолжала Марианна, ничего не ответив на его реплику, - мне кажется, что чем раньше, тем лучше!
- Да, конечно!
- Если мы назначим на следующую неделю, как тебе кажется?
- А как же объявление о венчании?
- Можно поехать в Суассон и попросить разрешения обойтись без объявлений!
- Ну, теперь ты еще больше торопишься, чем я!
- Видишь ли, старик… - начала Марианна, - дело в том… что…
- В чем?
- Дело в том, что у меня еще никогда не было такого дня!
- Ба!
- Расстаться и умереть каждый сам по себе! И это после двадцати шести лет совместной жизни! - И она разразилась рыданиями.
- Твою руку, мать! - сказал Гийом.
- О, вот она! - от всего сердца воскликнула Марианна.
Гийом прижал добрую женщину к своей груди.
- А теперь, - сказал он, - обними меня! Ты самая лучшая женщина в мире, конечно… - он запнулся и добавил: - Конечно, когда ты этого хочешь!
Мы надеемся, что читатель не сочтет эти слова слишком суровыми. - О! - ответила она. - Я обещаю тебе, Гийом, что, начиная с сегодняшнего дня, я всегда буду хотеть того, чего ты хочешь!
- Аминь! - сказал Гийом.
В этот момент вернулся Франсуа. Взглянув на него, дядюшка Ватрен заметил, что молодой человек чем-то сильно обеспокоен, а это необычно для него.
- Эй! - сказал он, чтобы Гийом заметил его присутствие.
Услышав его голос, Гийом обернулся.
- Ну что? - спросил он. - Ты их проводил?
- А вы разве не слышали? - За окнами раздался шум отъезжающего экипажа. - Они уезжают!
Пока Гийом слушал, как замирал в отдалении топот лошадиных копыт, Франсуа пошел взять ружье, стоявшее у камина. Гийом заметил это движение.
- Куда ты идешь? - спросил он.
- Я иду… послушайте, я могу сказать, но только вам одному!
Гийом повернулся к своей жене.
- Мать, - сказал он, - хорошо бы тебе убрать со стола, - завтра будет столько дел!
- А я что делаю? - возразила она, направляясь на кухню с горой тарелок и пустой бутылкой в руках.
Дверь за ней захлопнулась.
Проводив ее взглядом и, убедившись, что она ушла, Гийом спросил:
- Что случилось?
Франсуа подошел к нему.
- Дело в том, - тихо сказал он, - что, когда я запрягал лошадь мсье мэра, я услышал выстрел!
- В каком направлении?
- Со стороны Корси, недалеко от источника Принца. - И ты думаешь, что это был какой-нибудь браконьер? - спросил дядюшка Гийом.
Франсуа покачал головой:
- Нет! - сказал он.
- Тогда, что же это могло быть?
- Дядюшка, - едва слышно прошептал Франсуа, - я узнал ружье Бернара!
- Ты в этом уверен? - с беспокойством спросил Ватрен, который никак не мог себе представить, зачем Бернару потребовалось стрелять в такой час.
- Я узнаю его из сотни других, - ответил Франсуа, - вы же знаете, что у него картонные пыжи, и звук совсем другой, чем у бумажных!
- Ружье Бернара… - медленно проговорил Гийом, все более и более волнуясь, - что бы это значило?
- Вот именно, я и сам себя об этом спрашиваю.
- Послушай! - вздрогнув, сказал Гийом. - Я слышу какой-то шум!
Франсуа прислушался.
- Похоже, что это шаги женщины, - прошептал он. - Может быть, это Катрин?
- Нет, это шаги старой женщины, - возразил Франсуа, покачав головой. - У мадемуазель Катрин более легкая походка.
Этой женщине должно быть больше сорока лет!
В этот момент шум шагов стих, и кто-то дважды постучал в дверь.