Понятно, с какой поспешностью повозку окружили, разглядывали, трогали, изучали со всех сторон.

    Мы уже упомянули об удовольствии, которое вызывало одно появление фантастической повозки под таинственным покрывалом.

    Но все это было ничто по сравнению с криками радости, послышавшимися со всех сторон из лавочек, из дверей, из окон, с крыш, когда полотно подняли и под ним обнаружили - невероятная роскошь! сказочная мечта! - огромный предмет из красного дерева.

    Все предместье дрогнуло: удивленные крики прокатились от дома к дому и мостовую буквально затопила любопытная и восхищенная толпа.

    Никто как следует не знал, зачем нужен этот громадный продолговатый деревянный короб чуть не в фут толщиной.

    Но он был сделан из великолепного отполированного красного дерева и потому вызывал всеобщее наивное восхищение.

    Махину сгрузили с повозки и перенесли в дом, захлопнув дверь перед самым носом у ротозеев.

    Но толпа примириться с этим не могла; досыта насладившись зрелищем, она теперь во что бы то ни стало жаждала узнать, зачем нужна эта штука.

    Спрашивали друг у друга: одни склонялись к тому, что это комод, другие полагали, что секретер.

    Но догадки эти казались неправдоподобными.

    Те, кто считал их неверными (мы называем таких скептиками), основывали свое суждение об этом предмете на том, что в нем не было ящиков, а комод без ящиков, будь он хоть из красного дерева, никоим образом не может предоставить то, что обещает его название.

    Кто-то из стариков готов был побиться об заклад, что это шкаф; но он наверняка проиграл бы пари, ведь никто не видел, чтобы у этого шкафа были двери, а шкаф без дверей, конечно, предмет роскоши, но вещь бесполезная. Старика убедили, что он не прав.

    Зеваки сгрудились вокруг повозки и стали держать совет.

    Было решено дождаться возниц, когда они выйдут из дома, и допросить их.

    Появились возницы, и их забросали вопросами; вперед вышла, важно подбоченившись, дородная кумушка и начала обстрел.

    К несчастью для ротозеев, один из возниц был глухой, другой - уроженец Оверни: первый не услышал ни слова, другой не мог объясниться.

    Рассудив, что продолжать разговор бесполезно, первый возница оглушительно (как и положено глухому) щелкнул кнутом и триумфально погнал повозку через предместье; толпа вынуждена была перед ним расступиться.

    Хотите - верьте, хотите - нет, но никто из обитателей предместья так и не узнал этой тайны: еще и сегодня об этом судачат в долгие зимние вечера. Кстати, умоляем тех из наших читателей, кто догадался, что это было фортепьяно, не рассказывать об этом никому, чтобы навсегда сохранить тайну - пусть она послужит наказанием этим ужасным соседям!

    В самом деле, этот странный шкаф, эта массивная громадина из красного дерева, привлекшая жадное внимание бездельников предместья Сен-Жак, оказалась великолепным инструментом; старый учитель прислал его своей дорогой Мине в качестве свадебного подарка.

    Вообразите смущение и радость бедного семейства, получившего этот богатый дар.

    После того как фортепьяно поставили в комнату молодоженов, меблировку можно было считать законченной, словно только его и не хватало - так естественно встал этот чудесный предмет на свое место.

    Комната были обставлена просто, но была прелестна, настоящее гнездышко голубков в бело-розовых тонах.

    В изголовье кровати в овальной дубовой раме, инкрустированной золотом, повесили венок из васильков и маков, тот самый, что Мина сплела в ожидании утра в ту ночь, когда ее нашли в поле.

    Судя по тому, какое место венок занял в квартире, а также по тому, с каким благоговением к нему относились, его можно было назвать ex voto ¹⁴, то есть тем знаком обета, какой моряки возлагают на голову Пресвятой Деве, возвращаясь из опасного плавания.

    Да и в самом деле, с того дня как девочка сплела этот венок, тучи, сгустившиеся над семьей Жюстена, стали редеть, а потом и вовсе развеялись, и фея - покровительница дома спустилась к ним на золотой колеснице.

    Итак, комната была украшена и подготовлена к приему супругов.

    Еще шесть дней - и солнце счастья засияет ярче и снова улыбнется этим достойным людям.

    Жюстен поддерживал постоянную связь с хозяйкой пансиона. Она была без ума от своей воспитанницы и с грустью ожидала тот день, когда придется с ней расстаться. Она была осведомлена о планах семейства и тоже придерживалась мнения, что необходимо пока оставить Мину в полном неведении о счастье, которое ее ожидает, чтобы не волновать впечатлительную девушку.

    Да и к чему, в самом деле, предупреждать ее заранее, хотя бы даже за час? Разве не были все уверены в ее согласии? Разве сестрица Селеста и папаша Мюллер не поручились за нее? Разве не доказывала она каждую минуту свою признательную любовь к семейству, глубокую нежность к молодому человеку? Двадцать раз хозяйка пансиона исподволь расспрашивала Мину, неизменно получая - и передавая Жюстену - подтверждение того, что в юном сердечке зарождается любовь, готовая вот-вот разгореться.

    Итак, в эти блаженные дни оставалось только радоваться.

    Под тем предлогом, что необходимо снять мерки для платья к межсезонью, к Мине прислали портниху, которая обычно шила ей то, что называется выходными платьями, то есть туалеты, надеваемые по праздникам; повседневные платья, то есть те, что носят в обычные дни, Мина и сестрица Селеста шили себе сами.

    Пятого февраля Мину собирались забрать из Версаля.

    Не раз Жюстен спрашивал:

    - На чем мы поедем за Миной?

    И каждый раз старый учитель отвечал:

    - Не беспокойся, мальчик: это мое дело. Накануне Жюстен снова обратился с тем же вопросом.

    - Я заказал отличную карету! - успокоил его г-н Мкхилер.

    Жюстен обнял учителя.

    Все вместе - правда, пока еще без Мины - они провели восхитительный вечер, сто раз все обсудили, спрашивая себя, не забыли ли они чего-нибудь, вовремя ли будет сделано оглашение, подходящее ли время назначил кюре церкви святого Иакова-Высокий порог, будут ли готовы в срок белые атласные туфельки, муслиновое платье и букет флёрдоранжа.

    К концу вечера г-жа Корби припасла детям и г-ну Мюллеру сюрприз.

    Она объявила, что поедет с ними завтра в Версаль.

    Напрасно они пытались ей объяснить, что если от Парижа до Версаля пять льё, то от предместья Сен-Жак - все шесть, что путь туда и обратно составит двенадцать льё, что она очень устанет, что она шесть лет не выходила из дому и такое путешествие вредно для ее здоровья. Она ничего не хотела слышать, стояла на своем, находила слабые места в самых серьезных возражениях и закончила бесповоротным решением:

    - Я первой ее провожала, я хочу первой ее встретить!

    Пришлось уступить ее желанию.

    Впрочем, отговаривая ее, каждый в душе надеялся, что она поедет с ними.

    Договорились собраться на следующий день в семь часов. И вот утром, без четверти семь, к неописуемому изумлению соседей, к дому подъехала великолепная карета, обещанная накануне г-ном Мюллером.

    Это был гигантский фиакр с гербами на дверцах, выкрашенный в ярко-желтый цвет. До наших дней дожили всего одни-два таких допотопных фиакра - это мамонты, мастодонты; вот уже лет десять как они перешли в разряд достопримечательностей, и мы непременно укажем музей, где они выставляются, если только услышим о таком.

    Это настоящий ковчег, где в дождливые воскресные дни укрывалась целая семья буржуа; там можно было держать четыре пары животных, а семь или восемь человек помещались совершенно свободно, не стесняя друг друга; в наши дни для восьми человек понадобились бы четыре кареты: это в четыре раза удобнее, что верно - то верно, но в восемь раз дороже!

    В этом ли заключается прогресс? Не знаем; стыд или славу этого решения, отчет за него перед потомством мы оставляем на совести тех, кто сдает кареты внаем.

    Итак, у дома остановился огромный ослепительно желтый фиакр, и с него не сводили испуганных глаз дикари предместья.

    Из фиакра вышел старый учитель и поднялся в дом; соседи не знали, что и думать: спустя некоторое время в фиакр сели Жюстен, его сестра и мать, а ведь старуху до той поры вообще никто ни разу не видел!

    Господин Мюллер вышел последним и передал аптекарю-травнику, стоявшему, как и другие, у своей двери вместе с помощником и служанкой, которую все звали аптекаршей, ключ от квартиры. Он попросил, в случае если приедет деревенский священник и спросит г-на Жюстена или мадемуазель Мину, отдать ему этот ключ и сказать, что все в Версале и вернутся вечером вместе с его питомицей.

    Священника просят подождать.

    Учитель занял место рядом со своими нетерпеливыми друзьями, и лошадь побежала крупной рысью, унося счастливое семейство в версальский пансион, а Мина и не подозревала, какой ей готовится сюрприз.

    Не успел фиакр проехать и двадцати шагов, как все соседи бросились к двери аптеки, расспрашивая ее хозяина, что ему дали и о чем попросили.

    Господин Луи Рено хотел было сохранить все в тайне и напустил на себя важный вид. Но аптекарша была другого мнения.

    - Подумаешь! - хмыкнула она. - Это ни для кого не секрет, еще чего! И потом, это дурным людям надо прятаться. Оставили ключ от квартиры и велели отдать его деревенскому кюре, который спросит свою питомицу.

    - Мадемуазель Франсуаза! - произнес г-н Луи Рено, с величественным видом возвращаясь в дом. - Я вам всегда говорил, что вы слишком болтливы!

    - Ну, болтлива или нет, а свое сказала, - отпарировала мадемуазель Франсуаза, - меня так и распирало, не разорваться же мне!

    Новость стремительно облетела предместье Сен-Жак: все семейство поехало в Версаль; Мина - питомица кюре; днем ожидают прибытия ее опекуна.

    Так как это происходило в воскресенье и, значит, заняться было нечем, с улицы в этот час дня никто не расходился, все начали обсуждать событие и строить догадки.

    Потом стали по очереди отходить, чтобы позавтракать, оставляя боевой дозор на тот случай, если в их отсутствие появится на горизонте священник.

    Восемь, девять, десять, одиннадцать часов пробило на часах церкви святого Иакова-Высокий порог, но сутаны не было видно, и кумушки ни на шаг не приблизились к истине. Наконец в половине двенадцатого несколько женщин высыпали после мессы, опередив других верующих как авангард - основные силы, и побежали, размахивая руками, задыхаясь, крича налево и направо:

    - Женятся! Они женятся! Кюре от святого Иакова сделал оглашение! Они женятся! Они женятся!

    Новость облетела квартал Сен-Жак со скоростью электрического разряда.

    Только тогда обитатели предместья успокоились: теперь они знали великую тайну учителя!

    Как и повсюду, нашлись умники, которые говорили:

    - А я так и думал!

    - Тоже мне, хитрость великая! - бросил на ходу мальчуган. - Еще бы не догадаться! Красивый парень женится на хорошенькой девчонке! Чтобы это предсказать, гадание Броканты ни к чему!

    Тем временем фиакр подъезжал к Версалю; проехали три или четыре улицы, гулкие, как некрополь, и остановились у ворот пансиона как раз в ту минуту, как другой фиакр, точно такой же, стремительно отъезжал в противоположном направлении.

    Они были похожи на оторвавшихся друг от друга сиамских близнецов.

    Приехали вовремя: мать и сестра устали и сгорали от нетерпения; старый учитель бурчал что-то о том, как длинна дорога, а ведь именно он находил ее обыкновенно очень короткой, когда шел по ней пешком.

    Сердце Жюстена по мере приближения к пансиону колотилось в груди все сильнее. Еще четверть льё - и его разорвало бы, как это чуть было не случилось с их соседкой мадемуазель Франсуазой.

    Одним словом, они, повторяем, прибыли вовремя.

    Вошли в приемную. Мать не была знакома с хозяйкой пансиона. Ее проводили в кабинет. Она поблагодарила за исключительную заботу, которой в течение семи месяцев была окружена ее приемная дочь.

    Послали за девушкой.

    Камеристка доложила, что мадемуазель Мины в комнате нет.

    - Загляните к мадемуазель Сюзанне де Вальженез, - приказала хозяйка пансиона.

    Обернувшись к гостям, она продолжала:

    - Мина наверняка у своей подруги, мадемуазель Сюзанны де Вальженез; это прелестная девушка, очень вежливая, прекрасно воспитанная, примерно одних с Миной лет; они родом из одних и тех же мест: у отца мадемуазель де Вальженез обширные владения в окрестностях Руана. Они подружились с того дня, как Мина поступила в пансион, и я могу лишь поздравить себя с этой дружбой. Поверите ли, они вдвоем стоят воспитательницы! Мина преподает музыку, французский и историю, а Сюзанна проводит уроки рисования, арифметики и английского… А-а, вот и она.

    В самом деле, Мина, раскрасневшаяся от радости, задыхавшаяся от счастья, стояла на пороге; она вскрикнула, увидев, что вся семья в сборе.

    Словно не узнавая ни старого учителя, ни сестрицу Селесту, ни Жюстена, она бросилась прямо в объятия к г-же Корби с криком:

    - Матушка!

    Приезд г-жи Корби навел ее на мысль о том, что происходит или должно произойти нечто необычное.

    Она почувствовала сильное волнение, когда ей сказали, что теперь, когда ей исполняется шестнадцать лет, она навсегда уезжает из пансиона.

    Эту новость ей сообщил Жюстен, поцеловав ее, по своему обыкновению, в лоб и прижав к груди.

    Мина обрадовалась; однако к ее радости примешивалось и сожаление: ее нежное сердце успело привязаться к мадам, то есть к хозяйке пансиона, к Сюзанне, своей подруге, и к комнате, выходившей окнами во двор, такой шумный во время рекреаций и такой тихий в остальное время.

    Мина попросила позволения попрощаться со своей комнатой и с Сюзанной; оба разрешения были тут же получены.

    Было условлено, что сначала она зайдет к себе в комнату, а на обратном пути встретится с Сюзанной в гостиной.

    Мина вышла, помахав рукой, приветливо кивнув и улыбнувшись.

    Ее комната находилась на первом этаже, в другой части дома, сообщавшейся с гостиной. Надо было только пройти по коридору.

    Она вошла к себе, благоговейно попрощалась с каждой вещицей, с каждым предметом обстановки, как прощаются с покидаемыми друзьями, встала коленями на скамеечку для молитвы и возблагодарила Всевышнего точно так же, как в доме Жюстена на следующий день после своего появления в предместье Сен-Жак.

    Тем временем Сюзанну попросили спуститься в гостиную.

    Это была красивая девушка девятнадцати лет или около того, высокая и стройная. Ее большие черные глаза смотрели порой дерзко; впрочем, девушка умела, когда хотела, смягчить как по волшебству свой взор. Черные брови и волосы прекрасно соответствовали ее глазам. Говорила она резко и властно - одним словом, в ней за целое льё можно было угадать аристократку.

    Жюстену она с первого взгляда не понравилась.

    Однако она так огорчилась, когда узнала, что ей придется навсегда расстаться с Миной, что Жюстен, хотя его вначале оттолкнула внешность Сюзанны, проникся к подруге Мины симпатией.

    И потом, юная красавица так ласково поздоровалась с г-жой Корби, с такой сердечностью протянула руку сестрице Селесте, так любезно улыбнулась старому учителю - она его уже знала, как и Жюстена, хотя они не были знакомы, - что Жюстен поспешил изменить о ней свое мнение.

    Как и все добрые люди, готовые увидеть в ближнем хорошее и закрыть глаза на дурное, он склонился к г-же Корби и шепнул ей на ухо:

    - Матушка! Мине, кажется, очень жаль расставаться с подругой. Я не хочу, чтобы Мину завтра хоть что-то печалило: не пригласить ли нам мадемуазель Сюзанну?

    - Она откажется, - отвечала мать.

    Госпожа Корби с проницательностью слепой услышала в голосе мадемуазель де Вальженез жесткие нотки, не предвещавшие ничего хорошего, несмотря на дружеский тон.

    - Ну, а вдруг согласится?.. - продолжал настаивать Жюстен..

    - Наш дом слишком беден для такой знатной девицы!

    - Она уедет завтра после церемонии, а нынче вечером переночует в моей комнате.

    - А где ляжешь ты?!

    - Я найду местечко для раскладной кровати.

    - Кто же отвезет мадемуазель обратно?

    - Вы правы, матушка.

    Они спросили совета по этому важному вопросу у хозяйки пансиона, и та предложила следующее: завтра хозяйка вместе с мадемуазель Сюзанной де Вальженез прибудут в Париж к десяти часам утра, чтобы присутствовать при благословении на брак, а после церемонии вернутся в Версаль.

    Об этом проекте сообщили мадемуазель Сюзанне; та с радостью согласилась, хотя ей не сказали, зачем она поедет в Париж.

    Опасались, как бы она не выболтала тайну подруге.

    Мадемуазель Сюзанна попросила только позволения сообщить своему брату, г-ну Лоредану де Вальженезу, о готовящейся поездке.

    Если бы ее предупредили чуть раньше, она могла бы рассказать ему об этом сама: он только что вышел из приемной.

    Господин Лоредан де Вальженез жил в Версале, вернее, у него там была холостяцкая квартира, и Сюзанна сочла, что успеет написать ему сразу после отъезда Мины, тем более что Мина уже вошла в гостиную и бросилась к ней в объятия.

    Жюстен очень боялся увидеть на глазах у Мины хоть слезинку и поспешил ее обрадовать: она прощается с подругой не навсегда, ведь мадемуазель Сюзанна, а также г-жа Демаре - так звали хозяйку пансиона - готовы оказать им честь и приедут к ним завтра.

    С этой минуты слезы на прекрасных глазах Мины высохли; она запрыгала от радости и расцеловала Сюзанну и г-жу Демаре.

    Обернувшись к своей любимой семье, она проговорила:

    - Ну вот я и готова!