"Теперь понимаешь?" - в нетерпении спросила Ореола; она едва скрывала радость, увидев, до какого беспомощного состояния ей удалось меня довести.

    "Да, понимаю… Но он будет отрицать!"

    "А разве он вернется, чтобы отрицать? И кто будет его искать в Индии? Осмелится ли он вернуться во Францию, будучи осужден как заговорщик, вор и убийца?"

    "Нет, не посмеет".

    "К тому же мы будем миллионерами, а когда есть миллионы, многое можно сделать!"

    "Как же мы станем миллионерами?" - спросил я заплетающимся языком, тупо смотря на нее.

    "Ты займешься мальчишкой, я возьму на себя девчонку", - повторила Ореола.

    "Верно".

    "Идем вниз".

    Помню, что я инстинктивно сопротивлялся. Она увлекла меня за собой и заставила спуститься. Дети сидели на крыльце и любовались закатом.

    "Как странно! - сказал я. - Мне кажется, что все небо в крови".

    Завидев меня, дети встали и, держась за руки, подошли ко мне.

    "Пора домой, дядя Жерар?" - спросили они.

    Их голоса произвели на меня странное действие: я не мог отвечать, я задыхался.

    "Нет пока, - вмешалась Ореола. - Можете поиграть, мои дорогие!"

    - Этого мне не забыть никогда!.. - продолжал умирающий. - Хоть я и был пьян, но видел их, как вижу сейчас перед собой, ангелочков Господних: мальчик - белокурый, свеженький, розовощекий; девочка - серьезная, черноволосая, она пристально смотрит на меня и словно спрашивает, почему у меня дрожат руки, что означают мутный взгляд, неровная походка… Пробило восемь. Я услышал, как захлопнулись ворота парка: это ушел садовник. Я огляделся и не увидел Ореолы. Где она была?.. Я вздохнул с облегчением, хотел было взять детей и убежать подальше. Может, я так бы и сделал, но почувствовал, что сам с трудом держусь на ногах. Я прошептал: "Дети! Бедные мои дети!"

    В это мгновение снова появилась Ореола.

    В руке она держала мое ружье.

    "Возьмите, господин Жерар", - сказала она и протянула его мне.

    Но моя рука отказывалась его держать.

    "Дядюшка! - вскричал юный Виктор. - Ты собираешься в засаду?"

    "Да, - подтвердила Ореола, - завтра у нас будут гости, и ваш дядюшка должен мне принести несколько кроликов".

    "Возьми меня с собой, дядюшка!" - попросил мальчик.

    Я вздрогнул.

    "Да бери же ружье, трус!" - прошипела мне на ухо Ореола.

    Я повиновался.

    "Дядюшка, дядя! - не унимался Виктор. - Я буду стоять позади тебя, я не стану шуметь, не беспокойся!"

    "Слышите, о чем вас ребенок просит?" - громко проговорила Ореола.

    Я взглянул на мальчика.

    "Ты хочешь пойти со мной?" - переспросил я.

    "Да, дядя, пожалуйста, ведь ты мне обещал, что возьмешь меня с собой, если я буду хорошо себя вести!"

    "Верно… А ты был послушен, Виктор?!" - спросила Ореола.

    "Да, сударыня, - чистосердечно ответил мальчик. - Если бы господин Сарранти был здесь, он бы вам сказал, что доволен мной!"

    Детям не сказали, что их воспитатель уехал навсегда.

    "Ну, раз он хорошо себя вел, можете взять его с собой, господин Жерар".

    "Если берут Виктора, я тоже хочу пойти с ним", - сказала Леони.

    "Нет, нет! - торопливо возразил я. - И так довольно! С меня и одного будет много!"

    "Слышите, мадемуазель? - спросила Ореола. - Мы уложим вас спать".

    "Почему спать? - возразила девочка. - Я хочу дождаться возвращения брата, и мы ляжем в одно время с ним".

    "Прикажите раз и навсегда этой девочке, что вы желаете, чтобы она слушалась и больше не говорила: „Я хочу!“"

    "Ступайте с Орсолой, Леони", - приказал я.

    "А я - с тобой, правда, дядя?!" - подхватил счастливый Виктор.

    "Да, идем!" - сказал я.

    Он подал мне руку. Я был не в силах держать доверчивую детскую ручонку в своей руке и оттолкнул ее.

    "Иди рядом!" - приказал я ему.

    "Впереди! Впереди!" - крикнула Ореола, уводя Леони.

    Девочка обернулась и попросила (я и сейчас слышу ее голос): "Возвращайтесь поскорее, дядя!.. Возвращайся поскорее, Виктор!"

    Я тоже обернулся: девочка исчезла за дверью. Шагая вдоль пруда, я уходил все глубже в парк. Виктор шел впереди меня шагах в десяти, как и приказала Ореола.

    Сумерки сгустились, а под большими деревьями было еще темнее. Я обливался потом, а сердце стучало так, что время от времени я вынужден был останавливаться.

    Оба ствола в моем ружье были заряжены. Последние две недели стояла жара. Поговаривали, что в округе появились бешеные собаки. Опасаясь, как бы чужой пес не забежал днем через открытые ворота, а ночью - через пролом в парковой стене, я на всякий случай зарядил ружье. Ореола знала об этом, когда подавала мне его. Мальчик, как я вам сказал, шагал впереди. Мне достаточно было приложить ружье к плечу, нажать на курок, выстрелить - и все готово!

    Господи! Ты пытался меня удержать от этого гнусного поступка! Я несколько раз вскидывал ружье, подносил палец к курку и снова опускал оружие.

    "Не могу! Не могу!" - бормотал я.

    В одну из таких минут Виктор обернулся, и, хотя я поспешил опустить ружье, он догадался, что я целился в него.

    "Дядя! - заметил он. - Ты, если не ошибаюсь, сам мне говорил, что целиться в людей нельзя даже в шутку и что один мальчик застрелил так свою сестричку".

    "Да, да, ты прав, Виктор! - вскричал я. - Это шутка, я был не прав!"

    "Я знаю, что ты пошутил, - сказал мальчик. - Зачем тебе меня убивать? Ты ведь так любил нашего бедного отца!"

    Я вскрикнул. В мозгу у меня будто вспыхнула молния; казалось, я схожу с ума.

    "Да, Виктор, - сказал я, перекинув ружье за спину. - Да, я любил твоего отца!.. Ступай домой, Виктор! Ступай! Мы не пойдем сегодня на охоту".

    "Как хочешь, дядя", - испугавшись моего голоса, проговорил мальчик.

    Я подошел к нему, взял его за руку и повел через лес к замку. Я надеялся, что успею помешать убийству девочки. К несчастью, впереди был пруд. Чтобы попасть в дом, надо было его обогнуть. Это отняло бы у нас больше десяти минут. Можно было переплыть пруд на лодке.

    "Дядя! Давай сядем в лодку! - попросил мальчик. - Я бы так хотел покататься!"

    Он первым прыгнул в небольшую лодку. Едва держась на ногах, я последовал за ним.

    Пруд был глубокий. Его гладкая зеркальная поверхность освещалась только что показавшейся луной. Я схватил весла и стал быстро грести. У меня в это время была только одна мысль: вовремя вернуться, чтобы помешать преступлению и, что бы там потом ни случилось, сказать: "Нет, нет! Не хочу!"

    Мы были примерно на середине пруда, как вдруг я услышал душераздирающий крик. Я узнал голос Леони. Громко залаял Брезиль: он, верно, тоже услышал крик из своей будки, где был накрепко привязан, и тоже узнал голос юной хозяйки.

    Крик, еще более страшный, повторился снова, а потом опять.

    Я взглянул на Виктора: он сильно побледнел.

    "Дядя! Дядя! - прошептал он. - Мою сестру убивают!"

    Он позвал:

    "Леони! Леони!"

    "Замолчи, несчастный!" - прикрикнул я на него.

    "Леони! Леони!" - не успокаивался мальчик.

    Я шагнул к нему, протянул руку. Мои глаза горели. Его так испугало выражение моего лица, что он был готов прыгнуть в воду. Он не умел плавать. Мальчик упал на колени и взмолился:

    "Дядя! Милый! Не убивай меня! Я тебя люблю! Я очень тебя люблю, дядя! Я никому не сделал плохого!"

    Я схватил его за воротник куртки.

    "Дядя! Дядя! Сжальтесь над вашим Виктором!.. Ко мне! На помощь! Помогите!.."

    Голос его осекся: моя рука словно железным обручем сдавила его горло. У меня закружилась голова, я не понимал, что делаю.

    "Нет! Нет! - твердил я. - Ты обречен. Ты должен умереть!"

    Он слышал мои слова. Собрав последние силы, он попытался вырваться.

    В это мгновение луна скрылась в облаках и я очутился в полной темноте. Впрочем, я зажмурился, чтобы ничего не видеть.

    Я поднял мальчика над головой и со всей силой бросил его в пруд, словно боялся, что он слишком легкий и не утонет.

    Вода вспенилась, расступилась, будто раскрыв бездну, и снова сомкнулась…

    Я схватился за весла, чтобы поскорее выбраться на берег, но в эту минуту мальчик появился над водой, он барахтался… Что вам сказать, святой отец?! - рыдая, вскричал г-н Жерар. - Я был пьян! Я был взбешен! Я обезумел!.. Я занес весло…

    - О негодяй! - гневно воскликнул брат Доминик и вскочил, не имея сил слушать дальше.

    - Да, да, негодяй! Подлец! А мальчик ушел под воду и больше не появился. Когда луна снова вышла из-за облака, она осветила мертвенно-бледное лицо убийцы!

    Монах упал на колени и, припав лбом к мрамору камина, стал горячо молиться.

    Наступило гробовое молчание.

    Тишину нарушил предсмертный хрип, вырвавшийся у больного.

    - Я умираю, святой отец! Умираю! - стонал он. - Ради спасения чести вашего отца в этом мире, ради моего спасения в мире ином, выслушайте же меня до конца!

    При этом крике отчаяния монах торопливо поднялся, подошел к постели, просунул правую руку под голову больного и дал ему понюхать соли.

    Нелегко было сказать, кто из них бледнее: священник или умирающий.

    Господин Жерар ослабел и почти лишился чувств. Наконец он знаком дал понять, что может продолжать, и доминиканец занял прежнее место у его изголовья.

    - Я выскочил из лодки на лужайку, - рассказывал дальше убийца, - и побежал к дому. Детские крики, собачий лай - все смолкло!

    Мне почудилось, что крики прежде доносились из нижнего этажа. Я окликнул Ореолу сначала тихо, потом громче, затем изо всех сил: никто не отвечал. Тогда я решил позвать Леони, но не посмел: боялся потревожить мертвую!

    Света не было. Я ощупью спустился вниз. На кухне даже в неясном свете догоравшего очага было видно, что все в полном порядке, ничего необычного не произошло. Из кухни я прошел в кладовую, продолжая звать Ореолу, - тишина. Но мне казалось, что именно оттуда доносились крики.

    Я вспомнил, что за кладовой находится чулан. Туда-то мне и оставалось заглянуть. Я толкнул дверь; она отворилась с трудом. Я снова позвал Ореолу - нет ответа.

    Вдруг меня поразила вот какая мысль: когда я возвращался из сада, я заметил в свете луны, что стекло в окне чулана выбито. Не успел я об этом подумать, как обо что-то споткнулся. Наклонился: на земле лежало тело. Теплые сырые плиты навели меня на мысль о крови… Я провел рукой: на тело ребенка не похоже. Кто же это?.. Я попятился, наскочил на дверь, прошел через кладовую обратно в кухню. Зажег свечу и, заранее ужаснувшись тому, что мне сейчас предстоит увидеть, вернулся к трупу.

    Что же все-таки здесь произошло? То был труп Ореолы! Кровь, в которой он лежал, была ее кровью; она текла из страшной раны на шее. Сонная артерия была разорвана, и смерть наступила почти мгновенно. Рядом с мертвой лежал длинный кухонный нож, выпавший из ее руки.

    Сначала я решил, что сошел с ума, что меня преследует какое-то жуткое видение!.. Но нет, все было правдой: труп, кровь… Это были кровь и труп Ореолы!

    Я вспомнил, что слышал крики девочки, собачий лай, и меня озарило. Я подошел к разбитому окну, и мои сомнения рассеялись. Мне стало ясно, что произошло.

    Вернувшись в дом, Ореола взяла нож и по доброй воле девочки или силой привела ее в чулан. Там она хотела ее зарезать. Девочка в ужасе закричала, стала звать на помощь - эти крики я и услышал, - а в ответ им донеслись завывания Брезиля. Как я уже говорил, пес любил девочку. Он почуял, что ей угрожает смертельная опасность, и страшным усилием разорвал цепь. Одним прыжком он перелетел расстояние, отделявшее его конуру от окна чулана, выбил стекло грудью, и его железные челюсти вцепились Ореоле в горло - та выпустила из рук и нож и девочку.

    Что же сталось с псом и девочкой? Куда они подевались? Необходимо было найти их любой ценой.

    Увидев мертвую Ореолу, я почувствовал, как мое сердце переполняется ужасом и злобой. Я вышел из чулана через наружную дверь, распахнутую настежь. Очевидно, через нее и убежала Леони. Я отправился на поиски. Если бы я ее нашел, то убил бы ее ради собственной безопасности, как недавно убил ее брата…

    Монах содрогнулся.

    - А вы как думали, святой отец! - проговорил умирающий. - Таков роковой закон: одно преступление неизбежно влечет за собой другое! И убийца в тисках: он должен убивать только потому, что уже однажды убил…

    Сначала я побежал по главной аллее парка с ружьем в руках, вглядываясь в темноту, бросаясь на малейший шум, принимая едва заметный отблеск луны в листве за белое платьице Леони. В те минуты я был взбешен, опьянев от злобы, от вида крови! Я останавливался на каждый шорох, вскидывал ружье, звал Брезиля, кричал: "Это ты, Леони?"

    Никто не отвечал. Стояла мрачная тишина, кругом была безжизненная пустота, парк был похож на могилу!

    Вдруг я очутился на берегу пруда и в ужасе замер; волосы у меня встали дыбом. Издав нечеловеческий вопль, я бросился бежать в другую сторону, словно в лихорадке, не понимая, куда бегу; будь у меня на пути какое-нибудь препятствие, я неизбежно смёл бы его!

    Ничего!.. Около часу я блуждал по парку, шарахаясь из аллеи в аллею, от куста к кусту, от дерева к дереву. Ни следа, ни единого намека - все тихо, пустынно. В какое-то мгновение мне даже подумалось, не разрядить ли ружье просто так, чтобы услышать хоть какой-нибудь шум - так эта мертвая тишина меня угнетала!

    Итак, изнемогая от смертельной усталости, обливаясь потом, я потерял всякую надежду напасть на след собаки и девочки. Я снова очутился перед замком, остановился у крыльца, всего в сотне шагов от пруда… Темная, холодная, недвижная вода меня пугала - я отвел взгляд. Но против моей воли глаза сами смотрели в ту сторону: на берегу, в камышах, лодка, похожая на огромную вытащенную из воды рыбу, а рядом на траве - весло… Этого нельзя было вынести, и я вошел в дом.

    Не посмев войти в чулан, где лежала Ореола, я поднялся в свою комнату. Окна были распахнуты настежь. Они выходили на пруд… Куда ни глянь - повсюду этот проклятый пруд! Я подошел к окнам, чтобы закрыть ставни. Но в ту минуту, как наклонился, чтобы потянуть их на себя, я окаменел: вокруг пруда бродила собака, уткнув морду в землю, словно шла по следу. Это был Брезиль! Что он искал?

    Он обежал по кругу весь пруд, остановился в том месте, где мы с Виктором садились в лодку, поднял морду, втянул воздух, огляделся, жалобно завыл и бросился в воду… Мне стало жутко! Он поплыл тем же путем, что и наша лодка. Можно было подумать, что собака видит след и идет по нему! Доплыв до того места, где я бросил мальчика в воду, пес завертелся на месте и нырнул. Я пристально следил за каждым движением собаки, затаив дыхание и не смея шевельнуться.

    Над тем местом, где Брезиль нырнул, вода образовала воронку. Дважды его морда показывалась на поверхности. Я слышал, как он тяжело дышит. В третий раз он вынырнул, держа в зубах бесформенный предмет, поплыл с ним к берегу и выбрался на траву, не выпуская добычу. О ужас! То, что он вытащил на берег ценой невероятных усилий, оказалось телом мальчика!..

    - Какой ужас! - пробормотал монах.

    - Да, да! - вскричал умирающий. - Понимаете теперь, что я пережил, когда это увидел? Как в день Страшного суда, бездна возвращала своих мертвецов!.. Я взревел от ярости, схватил ружье, сбежал по лестнице, перепрыгивая через ступени… Как я не споткнулся? Как не свернул себе шею, не разбился о плиты в передней? Не знаю! Я выбежал на крыльцо. Деревья скрывали от меня собаку и мальчика. Я пошел в их сторону, надеясь как можно ближе подобраться к псу, оставаясь незамеченным. Подойдя к деревьям, я очутился всего в тридцати шагах от собаки: пес тащил труп мальчика подальше от замка…

    Я вспомнил о проломе в стене. Да! Должно быть, туда убежала Леони. Туда собака хотела оттащить мертвого Виктора! Если бы я случайно не увидел пса из окна, подлое животное выдало бы меня с головой!

    В ту минуту как я вышел из-за деревьев, пес меня учуял. Он выпустил мальчика, повернул ко мне оскаленную пасть и горящие глаза, пылавшие в ночи, словно угли. Я услышал, как лязгнули его зубы.

    Я сообразил, что он колеблется: тащить ему тело мальчишки к пролому или броситься на меня. Я прицелился, понимая, что от этого выстрела зависит моя жизнь, и спустил курок… Пес осел на все четыре лапы, потом с протяжным и жалобным воем бросился в чащу. Я побежал за ним, надеясь догнать и прикончить вторым выстрелом. Пес был тяжело ранен: при свете луны я различал на траве кровавый след. Я шел по следу, пока не потерял его в чаще.

    Тогда я побежал к пролому. Через этот пролом пес, должно быть, ушел; Леонито уж точно здесь проходила: на кусте шиповника я увидел клочок ее кружевного воротничка. Что с нею сталось? Прошло уже больше часу, как она выбралась за пределы парка. Всего в четверти льё от того места находилась дорога, которая вела из Фонтенбло в Париж. Кто мог сказать, в какую сторону направилась девчонка, если она встретила кого-нибудь на дороге, если кто-нибудь увел ее с собой? А вдруг, пока я буду ее искать на дороге, кто-нибудь войдет в замок и обнаружит на лужайке труп Виктора? Самое главное - спрятать мертвого мальчишку!

    Именно тогда я впервые задумался о собственной безопасности. Как я мог до такой степени забыться, что чуть было не оставил труп в пруду? Я же знал, что спустя несколько дней утопленники всплывают! В конце концов, это удача, что Брезиль вытащил его из пруда на траву: я закопаю его в отдаленном уголке сада и все следы преступления будут скрыты.