Из-за заброшенного земляного вала, находившегося шагах в тридцати от этого места, сейчас же высунулись две головы: то были головы двух отставших солдат. Д'Артаньян не ошибся: эти двое последовали за ним только для того, чтобы его убить, надеясь, что смерть молодого человека будет отнесена за счет неприятеля.

    Но так как он мог оказаться лишь раненным и впоследствии заявить об их преступлении, они подошли ближе, чтобы его прикончить; к счастью, обманутые хитростью д'Артаньяна, они не позаботились о том, чтобы перезарядить ружья.

    Когда они были шагах в десяти, д'Артаньян, который, падая, постарался не выпустить из рук шпаги, внезапно вскочил на ноги и одним прыжком оказался около них.

    Убийцы поняли, что если они побегут в сторону лагеря, не убив д'Артаньяна, то он донесет на них; поэтому первой их мыслью было перебежать к неприятелю. Один из них схватил ружье за ствол и, орудуя им как палицей, нанес бы д'Артаньяну страшный удар, если бы молодой человек не отскочил в сторону; однако этим движением он освободил бандиту проход, и тот бросился бежать к бастиону. Не зная, с каким намерением этот человек направляется к ним, ларошельцы, охранявшие бастион, открыли огонь, и предатель упал, пораженный пулей, раздробившей ему плечо.

    Тем временем д'Артаньян бросился на второго солдата, действуя шпагой. Борьба была недолгой: у негодяя было для защиты только разряженное ружье, - шпага гвардейца скользнула по стволу ружья, уже не грозившего ему никакой опасностью, и пронзила убийце бедро; тот упал. Д'Артаньян тотчас же приставил острие шпаги к его горлу.

    - О, не убивайте меня! - вскричал бандит. - Пощадите, пощадите меня, господин офицер, и я расскажу вам все!

    - Да стоит ли твой секрет того, чтобы я помиловал тебя? - спросил молодой человек, придержав руку.

    - Стоит, если только вам дорога жизнь! Ведь вам двадцать два года, вы красивы, вы храбры и сможете еще добиться всего, чего захотите.

    - Говори же поскорей, негодяй: кто поручил тебе убить меня? - сказал д'Артаньян.

    - Женщина, которой я не знаю, но которую называют миледи.

    - Но если ты не знаешь этой женщины, откуда тебе известно ее имя?

    - Так называл ее мой товарищ, который был с ней знаком. Она сговаривалась не со мной, а с ним. У него в кармане есть даже письмо этой особы, и, судя по тому, что я слышал, это письмо имеет для вас большое значение.

    - Но каким же образом ты оказался участником этого злодеяния?

    - Товарищ предложил мне помочь ему убить вас, и я согласился.

    - Сколько же она заплатила вам за это "благородное" дело?

    - Сто луи.

    - Ого! - со смехом сказал молодой человек. - Очевидно, она дорого ценит мою жизнь. Сто луи! Да это целое состояние для таких двух негодяев, как вы! Теперь я понимаю, почему ты согласился, и я готов пощадить тебя, но с одним условием.

    - С каким? - тревожно спросил солдат, видя, что еще не все кончено.

    - Ты должен достать мне письмо, которое находится в кармане у твоего приятеля.

    - Но ведь это только другой способ убить меня! - вскричал бандит. - Как могу я достать это письмо под огнем бастиона?

    - И все же тебе придется решиться на это, или, клянусь тебе, ты умрешь от моей руки!

    - Пощадите! Сжальтесь надо мной, сударь! Ради той молодой дамы, которую вы любите! Вы думаете, что она умерла, но она жива! - вскричал бандит, опускаясь на колени и опираясь на руку, так как вместе с кровью он терял также и силы.

    - А откуда тебе известно, что есть молодая женщина, которую я люблю и которую считаю умершей? - спросил д'Артаньян.

    - Из того письма, которое находится в кармане у моего товарища.

    - Теперь ты сам видишь, что я должен получить это письмо, - сказал д'Артаньян. - Итак, живо, довольно колебаться, или, как мне ни противно еще раз пачкать свою шпагу кровью такого негодяя, как ты, клянусь словом честного человека, что…

    Эти слова сопровождались таким угрожающим жестом, что раненый поднялся.

    - Подождите! Подождите! - крикнул он, от испуга сделавшись храбрее. - Я пойду… пойду!

    Д'Артаньян отобрал у солдата ружье, пропустил его вперед и острием шпаги подтолкнул по направлению к его сообщнику.

    Тяжело было смотреть, как этот несчастный, оставляя за собой на дороге длинный кровавый след, бледный от страха близкой смерти, пытался доползти, не будучи замеченным, до тела своего сообщника, распростертого в двадцати шагах от него.

    Ужас был так явно написан на его покрытом холодным потом лице, что д'Артаньян сжалился над ним.

    - Хорошо, - сказал он, презрительно глядя на солдата, - я покажу тебе разницу между храбрым человеком и таким трусом, как ты. Оставайся. Я пойду сам.

    Быстрым шагом, зорко глядя по сторонам, следя за каждым движением противника, применяясь ко всем неровностям почвы, д'Артаньян добрался до второго солдата.

    Было два способа достигнуть цели: обыскать раненого тут же на месте или унести его с собой, пользуясь его телом как прикрытием, и обыскать в траншее.

    Д'Артаньян избрал второй способ и взвалил убийцу на плечи в ту самую минуту, когда неприятель открыл огонь.

    Легкий толчок, глухой звук трех пуль, пробивших тело, последний крик, предсмертная судорога - все это сказало д'Артаньяну, что тот, кто хотел убить его, только что спас ему жизнь.

    Д'Артаньян вернулся в траншею и бросил труп рядом с раненым, который был бледен как мертвец.

    Он немедленно начал осмотр: кожаный бумажник, кошелек, в котором, очевидно, лежала часть полученной бандитом суммы, стаканчик для игральных костей и самые кости - таково было наследство, оставшееся после убитого.

    Д'Артаньян оставил стаканчик и игральные кости на том месте, куда они упали, бросил кошелек раненому и жадно раскрыл бумажник.

    Между несколькими ненужными бумагами он нашел следующее письмо, то самое письмо, ради которого он рисковал жизнью:

    "Вы потеряли след этой женщины, и теперь она находится в полной безопасности в монастыре, куда вы никоим образом не должны были ее допускать. Постарайтесь, по крайней мере, не упустить мужчину. Вам известно, что у меня длинная рука, и в противном случае вы дорого заплатите за те сто луи, которые от меня получили".

    Подписи не было, но письмо было написано миледи - д'Артаньян не сомневался в этом. Поэтому он спрятал его как улику и, защищенный выступом траншеи, начал допрос раненого. Последний сознался, что вместе с товарищем, тем самым, который только что был убит, он взялся похитить одну молодую женщину, которая должна была выехать из Парижа через заставу Лавильет, но что, засидевшись в кабачке, они опоздали на десять минут и прозевали карету.

    - И что же вы должны были сделать с этой женщиной? - с тревогой спросил д'Артаньян.

    - Мы должны были доставить ее в особняк на Королевской площади, - сказал раненый.

    - Да-да! - прошептал д'Артаньян. - Это именно так, к самой миледи.

    И молодой человек задрожал, поняв, какая страшная жажда мести толкала эту женщину в ее стремлении пси губить его и всех, кто его любил, поняв, как велика была ее осведомленность в придворных делах, если она сумела все обнаружить. Очевидно, свои сведения она черпала у кардинала.

    Однако среди всех этих печальных размышлений одна мысль внезапно поразила его и исполнила величайшей радости: он понял, что королева разыскала наконец тюрьму, где бедная г-жа Бонасье искупала свою преданность, и что она освободила ее из этой тюрьмы. Теперь письмо, полученное им от г-жи Бонасье, и встреча с ней на дороге в Шайо, встреча, когда она промелькнула, как видение, - все стало ему понятно.

    Итак, отныне, как и предсказывал ему Атос, появилась возможность разыскать молодую женщину, ибо не существовало такого монастыря, в который нельзя было бы найти доступ.

    Эта мысль окончательно умиротворила д'Артаньяна. Он повернулся к раненому, с тревогой следившему за каждым изменением его лица, и протянул ему руку.

    - Пойдем, - сказал он, - я не хочу бросать тебя здесь. Обопрись на меня, и вернемся в лагерь.

    - Пойдемте, - ответил раненый, не в силах поверить такому великодушию. - Но не для того ли вы берете меня с собой, чтобы отправить на виселицу?

    - Я уже дал тебе слово, - сказал д'Артаньян, - и теперь вторично дарю тебе жизнь.

    Раненый опустился на колени и стал целовать ноги своего спасителя, но д'Артаньян, которому совершенно незачем было оставаться дольше так близко от неприятеля, прекратил эти изъявления благодарности.

    Гвардеец, вернувшийся в лагерь после первых выстрелов с бастиона, объявил о смерти своих четырех спутников. Поэтому все в полку были очень удивлены и очень обрадованы, увидев д'Артаньяна целым и невредимым.

    Молодой человек объяснил колотую рану своего спутника вылазкой врага, которую тут же придумал. Он рассказал о смерти второго солдата и об опасностях, которым они подвергались.

    Этот рассказ доставил ему подлинный триумф. Все войско целый день говорило об этой экспедиции, и сам герцог Орлеанский поручил передать д'Артаньяну благодарность.

    Всякое доброе дело несет награду в себе самом, и доброе дело д'Артаньяна вернуло ему утраченное спокойствие. В самом деле, д'Артаньян считал, что может быть совершенно спокоен, раз один из двух врагов убит, а другой безраздельно предан ему.

    Это спокойствие доказывало лишь одно - что д'Артаньян еще не знал миледи.

    После вестей о почти безнадежной болезни короля вскоре в лагере начали распространяться слухи о его выздоровлении, и, так как король очень спешил лично принять участие в осаде, все говорили, что он двинется в путь, едва лишь будет в состоянии сесть на лошадь.

    Между тем герцог Орлеанский, знавший, что не сегодня-завтра его сместят с поста командующего армией и заменят либо герцогом Ангулемским, либо Бассомпьером, либо Шомбергом, оспаривавшими друг у друга этот пост, был бездеятелен, терял время, лишь нащупывая силы противника, и не решался ни на какую крупную операцию, которая могла бы прогнать англичан с острова Рэ, где они все еще осаждали крепость Сен-Мартен и форт Ла-Пре, тогда как французы, со своей стороны, осаждали Ла-Рошель.

    Что касается д'Артаньяна, то, как мы уже сказали, он стал спокойнее, что всегда бывает после того, как опасность минует и мы начнем считать ее несуществующей; у него оставалась лишь одна забота - он не получал никаких известий от своих друзей.

    Однако как-то утром, в начале ноября, все сделалось ему ясно благодаря следующему письму, полученному из Виллеруа:

    - Наконец-то! - воскликнул д'Артаньян. - Значит, они помнят обо мне в часы развлечения, как я помню о них в часы уныния! Ну конечно, я выпью за их здоровье, и очень охотно, но только не один.

    И д'Артаньян побежал к двум гвардейцам, с которыми он сдружился больше, чем с остальными, чтобы пригласить их распить с ним чудесное анжуйское вино, присланное из Виллеруа. Оказалось, однако, что один из гвардейцев был кем-то приглашен на этот вечер, а другой на следующий, поэтому пирушку назначили на послезавтра.

    Придя домой, д'Артаньян отправил все двенадцать бутылок вина в походный гвардейский буфет, приказав тщательно сохранить их, а в день торжества он с девяти утра услал туда Планше, с тем чтобы приготовить все к двенадцати часам, когда был назначен обед.

    Гордясь своим новым почетным званием метрдотеля, Планше решил не ударить лицом в грязь, а потому взял себе в помощь слугу одного из приглашенных, по имени Фурро, и того самого лжесолдата, который хотел убить д'Артаньяна и который, не принадлежа ни к одной части, поступил после того, как молодой человек спас ему жизнь, в услужение к д'Артаньяну или, вернее сказать, к Планше.

    Когда час пиршества наступил, оба гостя явились, заняли свои места, и целый ряд блюд выстроился на столе. Планше прислуживал с салфеткой, перекинутой через руку, Фурро откупоривал бутылки, а Бризмон - так звали выздоравливающего - переливал вино в стеклянные графины, так как в нем был какой-то осадок - должно быть, от тряской дороги. Первая бутылка этого вина оказалась на дне несколько мутной. Бризмон вылил подонки в стакан, и д'Артаньян разрешил ему выпить их, так как бедняга был еще очень слаб.

    Гости съели суп и уже поднесли к губам первый стакан, как вдруг с форта Людовика и с форта Нового прогремели пушечные выстрелы. Думая, что произошло какое-то неожиданное нападение либо со стороны осажденных, либо со стороны англичан, гвардейцы немедленно схватились за шпаги: д'Артаньян, не менее быстрый, чем они, сделал то же, и все трое побежали к своим постам.

    Однако, едва успев выскочить из буфета, они сразу поняли причину этого шума. "Да здравствует король! Да здравствует кардинал!" - кричали со всех сторон, и повсюду били в барабаны.

    В самом деле, король, который, как мы уже сказали, был полон нетерпения, проехал без отдыха два перегона и только что прибыл со всей своей свитой и с подкреплением в десять тысяч солдат, впереди и позади него шли мушкетеры.

    Д'Артаньян, находившийся в своей роте, которая выстроилась шпалерами, выразительным жестом приветствовал своих друзей, не спускавших с него глаз, и г-на де Тревиля, сейчас же заметившего его.

    Как только церемония въезда кончилась, друзья горячо обнялись.

    - Черт возьми, - вскричал д'Артаньян, - вы приехали удивительно кстати! Думаю, что ни одно блюдо не успело еще остыть!.. Не правда ли, господа? - добавил молодой человек, обращаясь к двум гвардейцам и представляя их своим друзьям.

    - Ого! Кажется, мы пируем! - обрадовался Портос.

    - Надеюсь, что на вашем обеде не будет дам! - сказал Арамис.

    - А есть ли приличное вино в вашей дыре? - спросил Атос.

    - То есть как это, черт возьми! Ведь у меня есть ваше вино, любезный друг, - ответил д'Артаньян.

    - Наше вино? - с удивлением переспросил Атос.

    - Ну да, то самое, которое вы прислали мне.

    - Мы прислали вам вино?

    - Да разве вы забыли? Знаете, слабенькое вино с анжуйских виноградников!

    - Да, я понимаю, какое вино вы имеете в виду.

    - Вино, которое вы предпочитаете всем остальным.

    - Разумеется, когда у меня нет ни шампанского, ни шамбертена.

    - Ничего не поделаешь! За неимением шампанского и шамбертена, придется вам удовольствоваться анжуйским.

    - Так вы, значит, выписали анжуйское вино? Ну и лакомка же вы, д'Артаньян! - сказал Портос.

    - Да нет же! Это то вино, которое прислано мне от вашего имени.

    - От нашего имени? - хором воскликнули три мушкетера.

    - Скажите, Арамис, это вы посылали вино? - спросил Атос.

    - Нет. А вы, Портос?

    - Нет. А вы, Атос?

    - Нет.

    - Если это не вы, - сказал д'Артаньян, - то ваш трактирщик.

    - Наш трактирщик?

    - Ну да! Ваш трактирщик Годо, трактирщик мушкетеров.

    - В конце концов, какое нам дело до того, откуда взялось это вино! - сказал Портос. - Попробуем и, если оно хорошее - выпьем.

    - Напротив, - возразил Атос, - не будем пить вино, которое пришло неизвестно откуда.

    - Вы правы, Атос, - согласился д'Артаньян. - Так, значит, никто из вас не поручал трактирщику Годо прислать мне вина?

    - Нет! И все же он прислал вам его от нашего имени?

    - Вот письмо! - сказал д'Артаньян.

    И он протянул товарищам записку.

    - Это не его почерк! - сказал Атос. - Я знаю его руку - перед отъездом я как раз рассчитывался с ним за всю компанию.

    - Письмо подложное, - сказал Портос, - никто не арестовывал нас.

    - Д'Артаньян, - с упреком сказал Арамис, - как могли вы поверить, что мы нашумели?

    Д'Артаньян побледнел, и дрожь пробежала по его телу.

    - Ты пугаешь меня, - сказал Атос, говоривший ему "ты" лишь в случаях чрезвычайных. - Что случилось?

    - Бежим, бежим, друзья мои! - вскричал д'Артаньян. - У меня возникло страшное подозрение… Неужели это опять месть той женщины?

    Теперь побледнел и Атос.

    Д'Артаньян бросился бежать к буфету, три мушкетера и оба гвардейца последовали за ним.

    Первое, что увидел д'Артаньян, войдя в столовую, был Бризмон, корчившийся на полу в жестоких судорогах.

    Планше и Фурро, смертельно бледные, пытались облегчить его страдания, но было ясно, что помощь бесполезна: лицо умирающего было искажено предсмертной агонией.

    - А, это вы! - вскричал Бризмон, увидев д'Артаньяна. - Вы сделали вид, что даруете мне жизнь, а сами отравили меня! О, это ужасно!

    - Я? - вскричал д'Артаньян. - Несчастный, что ты говоришь!

    - Да-да, вы дали мне это вино! Вы велели мне выпить его - вы решили отомстить мне, и это ужасно!

    - Вы ошибаетесь, Бризмон, - сказал д'Артаньян, - вы ошибаетесь. Уверяю вас… клянусь вам…