- А почему бы и нет? - ответил мушкетер. - Я чувствую себя в ударе и устоял бы против целой армии, если бы мы только догадались запастись еще одной дюжиной бутылок.

    - Честное слово, барабанный бой приближается, - предупредил д'Артаньян.

    - Пусть себе приближается, - ответил Атос. - Отсюда до города добрых четверть часа ходьбы. Следовательно, и из города сюда понадобится столько же. Этого времени для нас более чем достаточно, чтобы принять какое-нибудь решение. Если мы уйдем отсюда, то нигде больше не найдем такого подходящего места для разговора. И знаете, господа, мне именно сейчас приходит в голову превосходная мысль.

    - Говорите же!

    - Разрешите мне сначала отдать Гримо необходимые распоряжения.

    Атос движением руки подозвал своего слугу и, указывая на лежавших в бастионе мертвецов, приказал:

    - Гримо, возьмите этих господ, прислоните их к стене, наденьте им на голову шляпы и вложите в руки мушкеты.

    - О великий человек! - воскликнул д'Артаньян. - Я тебя понимаю.

    - Вы понимаете? - переспросил Портос.

    - А ты, Гримо, понимаешь? - спросил Арамис.

    Гримо сделал утвердительный знак.

    - Это все, что требуется, - заключил Атос. - Вернемся к моей мысли.

    - Но мне бы очень хотелось понять, в чем тут суть, - продолжал настаивать Портос.

    - А в этом нет надобности.

    - Да, да, выслушаем Атоса! - сказали вместе д'Артаньян и Арамис.

    - У этой миледи, у этой женщины, этого гнусного создания, этого демона, есть, как вы, д'Артаньян, кажется, говорили мне, деверь…

    - Да, я его даже хорошо знаю, и мне думается, что он не очень-то расположен к своей невестке.

    - Это неплохо, - сказал Атос. - А если бы он ее ненавидел, было бы еще лучше.

    - В таком случае, обстоятельства вполне отвечают нашим желаниям.

    - Однако я бы очень желал понять, что делает Гримо, - повторил Портос.

    - Молчите, Портос! - остановил его Арамис

    - Как зовут ее деверя?

    - Лорд Винтер.

    - Где он теперь?

    - Как только пошли слухи о войне, он вернулся в Лондон.

    - Как раз такой человек нам и нужен, - продолжал Атос. - Его-то и следует предупредить. Мы дадим ему знать, что его невестка собирается кого-то убить, и попросим не терять ее из виду. В Лондоне, надеюсь, есть какое-нибудь исправительное заведение, вроде приюта святой Магдалины или Дома кающихся распутниц. Он велит упрятать туда свою невестку, и вот тогда мы можем быть спокойны.

    - Да, - согласился д'Артаньян, - до тех пор, пока она оттуда не выберется.

    - Вы, право, слишком многого требуете, д'Артаньян, - заметил Атос. - Я выложил вам все, что мог придумать. Больше у меня в запасе ничего нет, так и знайте!

    - А я нахожу, - выразил свое мнение Арамис, - что лучше всего будет, если мы предупредим и королеву и лорда Винтера.

    - Да, но с кем мы пошлем письма в Тур и в Лондон?

    - Я ручаюсь за Базена, - сказал Арамис.

    - А я за Планше, - заявил д'Артаньян.

    - В самом деле, - подхватил Портос, - если мы не можем оставить лагерь, то нашим слугам это не возбраняется.

    - Совершенно верно, - подтвердил Арамис. - Мы сегодня же напишем письма, дадим им денег, и они отправятся в путь.

    - Дадим им денег? - переспросил Атос. - А разве у вас есть деньги?

    Четыре друга переглянулись, и их прояснившиеся было лица снова омрачились.

    - Смотрите! - крикнул д'Артаньян. - Я вижу черные и красные точки… вон они движутся. А вы еще говорили о полке, Атос! Да это целая армия!

    - Да, вы правы, вот они! - сказал Атос. - Как вам нравятся эти хитрецы? Идут втихомолку, не бьют в барабаны и не трубят… А, ты уже справился, Гримо?

    Гримо сделал утвердительный знак и показал на дюжину мертвецов, которых он разместил вдоль стены в самых живописных позах: одни стояли с ружьем у плеча, другие словно целились, а иные держали в руке обнаженную шпагу.

    - Браво! - одобрил Атос. - Вот это делает честь твоему воображению!

    - А все-таки, - снова начал Портос, - я очень хотел бы понять, в чем тут суть.

    - Сначала давайте уберемся отсюда, - предложил д'Артаньян, - а потом ты поймешь.

    - Погодите, господа, погодите минутку! Дадим Гримо время убрать со стола.

    - Ого! - вскричал Арамис. - Черные и красные точки заметно увеличиваются, и я присоединяюсь к мнению д'Артаньяна: по-моему, нечего нам терять время, а надо поскорее вернуться в лагерь.

    - Да, теперь и я ничего не имею против отступления, - сказал Атос. - Мы держали пари на один час, а пробыли здесь полтора. Теперь уж к нам никто не придерется. Идемте, господа, идемте!

    Гримо уже помчался вперед с корзиной и остатками завтрака.

    Четверо друзей вышли вслед за ним и сделали уже шагов десять, как вдруг Атос воскликнул:

    - Эх, черт возьми, что же мы делаем, господа!

    - Ты что-нибудь позабыл? - спросил Арамис.

    - А знамя, черт побери! Нельзя оставлять знамя неприятелю, даже если это простая салфетка.

    Атос бросился на бастион, поднялся на вышку и снял знамя, но так как ларошельцы уже приблизились на расстояние выстрела, они открыли убийственный огонь по человеку, который, словно потехи ради, подставлял себя под пули.

    Однако Атос был точно заколдован: пули со свистом проносились вокруг, но ни одна не задела его.

    Атос повернулся спиной к защитникам города и помахал знаменем, приветствуя защитников лагеря. С обеих сторон раздались громкие крики: с одной - вопли ярости, с другой - гул восторга.

    За первым залпом последовал второй, и три пули, пробив салфетку, превратили ее в настоящее знамя.

    Весь лагерь кричал:

    - Спускайтесь, спускайтесь!

    Атос сошел вниз, тревожно поджидавшие товарищи встретили его появление с большой радостью.

    - Пойдем, Атос, пойдем! - торопил д'Артаньян. - Прибавим шагу, прибавим! Теперь, когда мы до всего додумались, кроме того, где взять денег, было бы глупо, если бы нас убили.

    Но Атос продолжал идти величественной поступью, несмотря на увещания своих товарищей, и они, видя, что все уговоры бесполезны, пошли с ним в ногу.

    Гримо и его корзина намного опередили их и уже находились на недосягаемом для пуль расстоянии.

    Спустя минуту послышалась яростная пальба.

    - Что это значит? В кого они стреляют? - недоумевал Портос. - Я не слышу свиста ответных пуль и никого не вижу.

    - Они стреляют в наших мертвецов, - пояснил Атос.

    - Но наши мертвецы им не ответят!

    - Вот именно. Тогда они вообразят, что им устроили засаду, начнут совещаться, пошлют парламентера, а когда поймут, в чем дело, они уже в нас не попадут. Вот почему незачем нам спешить и наживать себе колотье в боку.

    - А, теперь я понимаю! - восхитился Портос.

    - Ну, слава богу! - заметил Атос, пожимая плечами.

    Французы, видя, что четверо друзей возвращаются размеренным шагом, восторженно кричали.

    Снова затрещали выстрелы, но на этот раз пули стали расплющиваться о придорожные камни вокруг наших друзей и зловеще свистеть им в уши. Ларошельпы наконец-то завладели бастионом.

    - Отменно скверные стрелки! - сказал Атос. - Скольких из них мы уложили? Дюжину?

    - Если не пятнадцать.

    - А скольких раздавили?

    - Не то восемь, не то десять.

    - И взамен всего этого ни одной царапины! Нет, все-таки… Что это у вас на руке, д'Артаньян? Уж не кровь ли?

    - Это пустяки, - ответил д'Артаньян.

    - Шальная пуля?

    - Даже и не пуля.

    - А что же тогда?

    Мы уже говорили, что Атос любил д'Артаньяна, как родного сына; этот мрачный, суровый человек проявлял иногда к юноше чисто отеческую заботливость.

    - Царапина, - пояснил д'Артаньян. - Я прищемил пальцы в кладке стены и камнем перстня ссадил кожу.

    - Вот что значит носить алмазы, милостивый государь! - презрительным тоном заметил Атос.

    - Ах да, в самом деле в перстне алмаз! - вскричал Портос. - Так чего же мы, черт возьми, жалуемся, что у нас нет денег?

    - Да, правда! - подхватил Арамис.

    - Браво, Портос! На этот раз действительно счастливая мысль!

    - Конечно, - сказал Портос, возгордившись от комплимента Атоса, - раз есть алмаз, можно продать его.

    - Но это подарок королевы, - возразил д'Артаньян.

    - Тем больше оснований пустить его в дело, - рассудил Атос. - То, что подарок королевы спасет Бекингэма, ее возлюбленного, будет как нельзя более справедливо, а то, что он спасет нас, ее друзей, будет как нельзя более добродетельно, и потому продадим алмаз. Что думает об этом господин аббат? Я не спрашиваю мнения Портоса, оно уже известно.

    - Я полагаю, - краснея, заговорил Арамис, - что, поскольку этот перстень получен не от возлюбленной и, следовательно, не является залогом любви, д'Артаньян может продать его.

    - Любезный друг, вы говорите как олицетворенное богословие. Итак, по вашему мнению…

    - …следует продать алмаз, - ответил Арамис.

    - Ну хорошо! - весело согласился д'Артаньян. - Продадим алмаз, и не стоит больше об этом толковать.

    Стрельба продолжалась, но наши друзья были уже на расстоянии, недосягаемом для выстрелов, и ларошельцы палили только для очистки совести.

    - Право, эта мысль вовремя осенила Портоса: вот мы и дошли. Итак, господа, ни слова больше обо всем этом деле. На нас смотрят, к нам идут навстречу и нам устроят торжественный прием.

    Действительно, как мы уже говорили, весь лагерь пришел в волнение: более двух тысяч человек были, словно на спектакле, зрителями благополучно окончившейся смелой выходки четырех друзей; о настоящей побудительной причине ее никто, конечно, не догадывался.

    Над лагерем стоял гул приветствий:

    - Да здравствуют гвардейцы! Да здравствуют мушкетеры!

    Г-н де Бюзиньи первый подошел, пожал руку Атосу и признал, что пари выиграно. За де Бюзиньи подошли драгун и швейцарец, а за ними кинулись и все их товарищи. Поздравлениям, рукопожатиям, объятиям и неистощимым шуткам и насмешкам над ларошельцами не было конца. Поднялся такой шум, что кардинал вообразил, будто начался мятеж, и послал капитана своей гвардии Ла Удиньера узнать, что случилось. Посланцу в самых восторженных выражениях рассказали обо всем происшествии.

    - В чем же дело? - спросил кардинал, когда Ла Удиньер вернулся.

    - А в том, монсеньер, что три мушкетера и один гвардеец держали пари с господином де Бюзиньи, что позавтракают на бастионе Сен-Жерве, и за этим завтраком продержались два часа против неприятеля и уложили невесть сколько ларошельцев.

    - Вы узнали имена этих трех мушкетеров?

    - Да, монсеньер.

    - Назовите их.

    - Это господа Атос, Портос и Арамис.

    "Всё те же три храбреца!" - сказал про себя кардинал.

    - А гвардеец?

    - Господин д'Артаньян.

    - Все тот же юный хитрец! Положительно необходимо, чтобы эта четверка друзей перешла ко мне на службу.

    Вечером кардинал, беседуя с г-ном де Тревилем, коснулся утреннего подвига, который служил предметом разговоров всего лагеря. Г-н де Тревиль, слышавший рассказ об этом похождении из уст самих участников, пересказал его со всеми подробностями его высокопреосвященству, не забыв и эпизода с салфеткой.

    - Отлично, господин де Тревиль! - сказал кардинал. - Пришлите мне, пожалуйста, эту салфетку, я велю вышить на ней три золотые лилии и вручу ее в качестве штандарта вашим мушкетерам.

    - Монсеньер, это будет несправедливо по отношению к гвардейцам, - возразил г-н де Тревиль, - ведь д'Артаньян не под моим началом, а у Дезэссара.

    - Ну так возьмите его к себе, - предложил кардинал. - Раз эти четыре храбреца так любят друг друга, им по справедливости надо служить вместе.

    В тот же вечер г-н де Тревиль объявил эту приятную новость трем мушкетерам и д'Артаньяну и тут же пригласил всех четверых на следующий день к себе на завтрак.

    Д'Артаньян был вне себя от радости. Как известно, мечтой всей его жизни было сделаться мушкетером.

    Трое его друзей тоже очень обрадовались.

    - Честное слово, у тебя была блестящая мысль, - сказал д'Артаньян Атосу, - и ты оказался прав: мы снискали там славу и начали очень важный для нас разговор…

    - …который мы сможем теперь продолжить, не возбуждая ни в ком подозрения: ведь отныне, с божьей помощью, мы будем слыть кардиналистами.

    В тот же вечер д'Артаньян отправился к г-ну Дезэссару выразить ему свое почтение и объявить об оказанной кардиналом милости.

    Когда Дезэссар, очень любивший д'Артаньяна, узнал об этом, он предложил юноше свои услуги: перевод в другой полк был сопряжен с большими расходами на обмундирование и снаряжение.

    Д'Артаньян отказался от его помощи, но, воспользовавшись удобным случаем, попросил Дезэссара, чтобы тот велел оценить алмаз, и отдал ему перстень, прося обратить его в деньги.

    На следующий день, в восемь часов утра, лакей Дезэссара явился к д'Артаньяну и вручил ему мешок с золотом, в котором было семь тысяч ливров.

    Это была цена алмаза королевы.

    Атос нашел подходящее название: семейное дело. Семейное дело не подлежало ведению кардинала; семейное дело никого не касалось; семейным делом можно было заниматься на виду у всех.

    Итак, Атос нашел название: семейное дело.

    Арамис нашел способ, послать слуг.

    Портос нашел средство: продать алмаз.

    Один д'Артаньян, обычно самый изобретательный из всех четверых, ничего не придумал, но, сказать по правде, уже одно имя миледи парализовало все его мысли.

    Ах нет, мы ошиблись: он нашел покупателя алмаза.

    За завтраком у г-на де Тревиля царило самое непринужденное веселье. Д'Артаньян явился уже в новой форме: он был приблизительно одного роста с Арамисом, а так как Арамис - которому, как помнят читатели, издатель щедро заплатил за купленную у него поэму - сразу заказал себе все в двойном количестве, то он и уступил своему другу один комплект полного обмундирования.

    Д'Артаньян был бы наверху блаженства, если бы не миледи, которая, как черная туча на горизонте, маячила перед его мысленным взором.

    После этого завтрака друзья условились собраться вечером у Атоса и там окончить задуманное дело.

    Д'Артаньян весь день разгуливал по улицам лагеря, щеголяя своей мушкетерской формой.

    Вечером, в назначенный час, четыре друга встретились; оставалось решить только три вещи: что написать брату миледи, что написать ловкой особе в Туре и кому из слуг поручить доставить письма.

    Каждый предлагал своего: Атос отмечал скромность Гримо, который говорил только тогда, когда его господин разрешал ему открыть рот: Портос превозносил силу Мушкетона, который был такого мощного сложения, что легко мог поколотить четырех людей обыкновенного роста; Арамис, доверявший ловкости Базена, рассыпался в пышных похвалах своему кандидату; а д'Артаньян, всецело полагавшийся на храбрость Планше, выставлял на вид его поведение в щекотливом булонском деле.

    Эти четыре добродетели долго оспаривали друг у друга первенство, и по этому случаю были произнесены блестящие речи, которых мы не приводим из опасения, чтобы они не показались чересчур длинными.

    - К несчастью, - заметил Атос, - надо бы, чтобы наш посланец сочетал в себе все четыре качества. - Но где найти такого слугу?

    - Такого не сыскать, - согласился Атос, - я сам знаю. А потому возьмите Гримо.

    - Нет, Мушкетона.

    - Лучше Базена.

    - А по-моему, Планше. Он отважен и ловок; вот уже два качества из четырех.

    - Господа, - заговорил Арамис, - главное, что нам нужно знать, - это вовсе не то, кто из наших четырех слуг всего скромнее, сильнее, изворотливее и храбрее; глазное - кто из них больше всех любит деньги.

    - Весьма мудрое замечание, - сказал Атос, - надо рассчитывать на пороки людей, а не на их добродетели. Господин аббат, вы великий нравоучитель!

    - Разумеется, это главное, - продолжал Арамис. - Нам нужны надежные исполнители наших поручений не только для того, чтобы добиться успеха, но также и для того, чтобы не потерпеть неудачи. Ведь в случае неудачи ответит своей головой не слуга…

    - Говорите тише, Арамис! - остановил его Атос.

    - Вы правы… Не слуга, а господин и даже господа! Так ли нам преданны наши слуги, чтобы ради нас подвергать опасности свою жизнь? Нет.

    - Честное слово, я почти ручаюсь за Планше, - возразил д'Артаньян.