Фельтон стал опять спускаться. Добравшись до нижнего края лестницы и не чувствуя дальше опоры для ног, он начал цепляться за ступеньки руками; ухватившись наконец за последнюю, он повис на ней, и ноги его коснулись земли. Он нагнулся, подобрал мешок с золотом и взял его в зубы.

    Потом он схватил миледи на руки и быстро пошел в сторону, противоположную той, куда удалился патруль. Вскоре он свернул с дозорного пути, спустился между скалами и, дойдя до самого берега, свистнул.

    В ответ раздался такой же свист, и пять минут спустя на море показалась лодка с четырьмя гребцами.

    Лодка подплыла настолько близко, насколько это было возможно: недостаточная глубина помешала ей пристать к берегу. Фельтон вошел по пояс в воду, не желая никому доверять свою драгоценную ношу.

    К счастью, буря начала затихать. Однако море еще бушевало: маленькую лодку подбрасывало на волнах, точно ореховую скорлупу.

    - К шхуне! - приказал Фельтон. - И гребите быстрее!

    Четыре матроса принялись грести, но море так сильно волновалось, что весла с трудом рассекали воду.

    Тем не менее беглецы удалялись от замка, а это было самое важное.

    Ночь была очень темная, и с лодки уже почти невозможно было различить берег, а тем более увидеть с берега лодку.

    Какая-то черная точка покачивалась на море.

    Это была шхуна.

    Пока четыре матроса изо всех сил гребли к ней, Фельтон распутал сначала веревку, а потом и платок, которым были связаны руки миледи.

    Высвободив ее руки, он зачерпнул морской воды и спрыснул ей лицо.

    Миледи вздохнула и открыла глаза.

    - Где я? - спросила она.

    - Вы спасены! - ответил молодой офицер.

    - О! Спасена! - воскликнула она. - Да, вот небо, вот море! Воздух, которым я дышу, - воздух свободы… Ах!.. Благодарю вас, Фельтон, благодарю!

    Молодой человек прижал ее к своему сердцу.

    - Но что с моими руками? - удивилась миледи. - Мне их словно сдавили в тисках!

    Миледи подняла руки: кисти их действительно онемели и были покрыты синяками.

    - Увы! - вздохнул Фельтон, глядя на эти красивые руки и ласково качая головой.

    - Ах, это пустяки, пустяки! - воскликнула миледи. - Теперь я вспомнила!

    Миледи что-то поискала глазами вокруг себя.

    - Он тут, - успокоил ее Фельтон и ногой пододвинул к ней мешок с золотом.

    Они подплыли к шхуне. Вахтенный окликнул сидевших в лодке - с лодки ответили.

    - Что это за судно? - осведомилась миледи.

    - Шхуна, которую я для вас нанял.

    - Куда она меня доставит?

    - Куда вам будет угодно, лишь бы вы меня высадили в Портсмуте.

    - Что вы собираетесь делать в Портсмуте? - спросила миледи.

    - Исполнить приказания лорда Винтера, - с мрачной усмешкой ответил Фельтон.

    - Какие приказания?

    - Неужели вы не понимаете?

    - Нет. Объясните, прошу вас.

    - Не доверяя мне больше, он решил сам стеречь вас, а меня послал отвезти на подпись Бекингэму приказ о вашей ссылке.

    - Но если он вам не доверяет, как же он поручил вам доставить этот приказ?

    - Разве мне полагается знать, что я везу?

    - Это верно. И вы отправляетесь в Портсмут?

    - Мне надо торопиться: завтра двадцать третье число, и Бекингэм отплывает с флотом.

    - Он уезжает завтра? Куда?

    - В Ла-Рошель.

    - Он не должен ехать! - вскричала миледи, теряя свое обычное самообладание.

    - Будьте спокойны, - ответил Фельтон, - он не уедет.

    Миледи затрепетала от радости - она прочитала в сокровенной глубине сердца молодого человека: там была написана смерть Бекингэма.

    - Фельтон, ты велик, как Иуда Маккавей! Если ты умрешь, я умру вместе с тобой, - вот все, что я могу тебе сказать!

    - Тише! - напомнил ей Фельтон. - Мы подходим.

    В самом деле, лодка уже подходила к шхуне.

    Фельтон первый взобрался по трапу и пода миледи руку, а матросы поддержали ее, так как море было еще бурное.

    Минуту спустя они стояли на палубе.

    - Капитан, - сказал Фельтон, - вот особа, о которой я вам говорил и которую нужно здравой и невредимой доставить во Францию.

    - За тысячу пистолей, - отвечал капитан.

    - Я уже дал вам пятьсот.

    - Совершенно верно.

    - А вот остальные пятьсот, - вмешалась миледи, берясь за мешок с золотом.

    - Нет, - возразил капитан, - я никогда не изменяю своему слову, а я дал слово этому молодому человеку: остальные пятьсот причитаются мне по прибытии в Булонь.

    - А доберемся мы туда?

    - Здоровыми и невредимыми, - подтвердил капитан. - Это так же верно, как то, что меня зовут Джек Бутлер.

    - Так вот: если вы сдержите слово, я дам вам не пятьсот, а тысячу пистолей.

    - Ура, прекрасная дама! - вскричал капитан. - И пошли мне бог почаще таких пассажиров, как ваша милость!

    - А пока что, - сказал Фельтон, - доставьте нас в бухту… помните, в ту, относительно которой мы с вами уговорились.

    В ответ капитан приказал взять нужный курс, и около семи часов утра небольшое судно бросило якорь в указанной Фельтоном бухте.

    Во время этого переезда Фельтон все рассказал миледи: как он, вместо того чтобы отправиться в Лондон, нанял это судно, как он вернулся, как вскарабкался на стену, втыкая, по мере того как он поднимался, в расселины между камнями железные скобы и становясь на них, и как он наконец, добравшись до решетки окна, привязал веревочную лестницу. Остальное было известно миледи.

    Миледи же пыталась укрепить Фельтона в его замысле. Но с первых сказанных им слов она поняла, что молодого фанатика надо было скорее сдерживать, чем поощрять.

    Они условились, что миледи будет ждать Фельтона до десяти часов, а если в десять часов он не вернется, она тронется в путь. Тогда, в случае если он останется на свободе, они встретятся во Франции, в монастыре кармелиток в Бетюне.

    Фельтон простился с миледи, поцеловав ей руку, как прощается брат с сестрой, уходя на прогулку.

    С виду он казался спокойным, как всегда, только глаза его сверкали необыкновенным, словно лихорадочным блеском. Лицо его было бледнее, чем обычно, губы были плотно сжаты, а речь звучала коротко и отрывисто, изобличая клокотавшие в нем мрачные чувства.

    Пока он находился в лодке, отвозившей его с корабля на берег, он не отрываясь смотрел на миледи, которая, стоя на палубе, провожала его взглядом. Оба они уже почти не опасались погони: в комнату миледи никогда не входили раньше девяти часов, а от замка до Портсмута было три часа езды.

    Фельтон сошел на берег, взобрался по гребню холма на вершину утеса, в последний раз приветствовал миледи и повернул к городу.

    Дорога шла под уклон, и, когда Фельтон отошел шагов на сто, ему видна была уже только мачта шхуны.

    Он устремился по направлению к Портсмуту, башни и дома которого вставали перед ним, окутанные утренним туманом, приблизительно на расстоянии полумили.

    По ту сторону Портсмута море было заполнено кораблями; их мачты, похожие на лес тополей, оголенных дыханием зимы, покачивались на ветру.

    Быстро шагая вперед, Фельтон перебирал в уме все обвинения, истинные или ложные, против Бекингэма, фаворита Якова I и Карла I, - обвинения, которые накопились у него в итоге двухлетних размышлений и длительного пребывания в кругу пуритан.

    Сравнивая публичные преступления этого министра, преступления нашумевшие и, если можно так выразиться; европейские, с частными и никому не ведомыми преступлениями, в которых обвиняла его миледи, Фельтон находил, что из двух человек, которые уживались в Бекингэме, более виновным был тот, чья жизнь оставалась неизвестной широкой публике. Дело в том, что любовь Фельтона, такая странная, внезапная и пылкая, в преувеличенных размерах рисовала ему низкие и вымышленные обвинения леди Винтер, подобно тому как пылинки, в действительности едва уловимые для глаза, даже по сравнению с муравьем, представляются нам сквозь увеличительное стекло страшными чудовищами.

    Быстрая ходьба еще сильнее разжигала его пыл; мысль о том, что там, позади него, оставалась, подвергаясь угрозе страшной мести, женщина, которую он любил, вернее - боготворил, как святую, недавно пережитое волнение, испытываемая усталость - все это приводило его в состояние величайшего душевного подъема.

    Он вошел в Портсмут около восьми часов утра. Все население города было на ногах; на улицах и в гавани били барабаны, отъезжавшие войска направлялись к морю.

    Фельтон подошел к адмиралтейству весь в пыли и поту; его лицо, обычно бледное, раскраснелось от жары и гнева. Часовой не хотел пропускать его, но Фельтон позвал начальника караула и, вынув из кармана приказ, который ему велено было доставить, заявил:

    - Спешное поручение от лорда Винтера.

    Услышав имя лорда Винтера, являвшегося, как было всем известно, одним из ближайших друзей его светлости, начальник караула приказал пропустить Фельтона, который к тому же был в мундире морского офицера.

    Фельтон ринулся во дворец.

    В ту минуту, когда он входил в вестибюль, туда же вошел какой-то запыхавшийся, весь покрытый пылью человек, оставивший у крыльца почтовую лошадь, которая, доскакав, рухнула на колени. Фельтон и незнакомец одновременно обратились к камердинеру Патрику, который пользовался полным доверием герцога.

    Фельтон сказал, что он послан бароном Винтером; незнакомец отказался сказать, кем он послан, и заявил, что может назвать себя одному только герцогу. Каждый из них настаивал на том, чтобы пройти первым.

    Патрик, знавший, что лорда Винтера связывают с герцогом и служебные дела и дружеские отношения, отдал предпочтение тому, кто явился от его имени. Другому гонцу пришлось дожидаться, и видно было, как он проклинает эту задержку.

    Камердинер прошел с Фельтоном через большой зал, в котором ждала приема депутация от жителей Ла-Рошели во главе с принцем Субизом, и подвел его к дверям комнаты, где Бекингэм, только что принявший ванну, заканчивал свой туалет, уделяя ему, как всегда, очень большое внимание.

    - Лейтенант Фельтон, - доложил Патрик. - Явился по поручению лорда Винтера.

    - По поручению лорда Винтера? - повторил Бекингэм. - Впустите его.

    Фельтон вошел. Бекингэм в эту минуту швырнул на диван богатый халат, затканный золотом, и стал надевать камзол синего бархата, весь расшитый жемчугом.

    - Почему барон не приехал сам? - спросил Бекингэм. - Я ждал его сегодня утром.

    - Он поручил мне передать вашей светлости, - ответил Фельтон, - что он весьма сожалеет, что не может иметь этой чести, так как ему приходится самому быть на страже в замке.

    - Да-да, я знаю. У него есть узница.

    - Об этой узнице я и хотел поговорить с вашей светлостью.

    - Ну, говорите!

    - То, что мне нужно вам сказать, никто не должен слышать, кроме вас, милорд.

    - Оставьте нас, Патрик, - приказал Бекингэм, - но будьте поблизости, чтобы тотчас явиться на мой звонок. Я сейчас позову вас.

    Патрик вышел.

    - Мы одни, сударь, - сказал Бекингэм. - Говорите.

    - Милорд, барон Винтер писал вам несколько дней назад, прося вас подписать приказ о ссылке, касающейся одной молодой женщины, именуемой Шарлоттой Баксон.

    - Да, сударь, я ему ответил, чтобы он привез сам или прислал мне этот приказ, и я подпишу его.

    - Вот он, милорд.

    - Давайте.

    Герцог взял из рук Фельтона бумагу и бегло просмотрел ее. Убедившись, что это тот самый приказ, о котором ему сообщал лорд Винтер, он положил его на стол и взял перо, собираясь поставить свою подпись.

    - Простите, милорд… - сказал Фельтон, удерживая герцога. - Но известно ли вашей светлости, что Шарлотта Баксон - не настоящее имя этой молодой женщины?

    - Да, сударь, это мне известно, - ответил герцог и обмакнул перо в чернила.

    - Значит, ваша светлость знает ее настоящее имя?

    - Я его знаю.

    Герцог поднес перо к бумаге. Фельтон побледнел.

    - И, зная это настоящее имя, вы все-таки подпишете, ваша светлость?

    - Конечно, и нисколько не задумываясь.

    - Я не могу поверить, - все более резким и отрывистым голосом продолжал Фельтон, - что вашей светлости известно, что дело идет о леди Винтер…

    - Мне это отлично известно, но меня удивляет, как вы это можете знать?

    - И вы без угрызения совести подпишете этот приказ, ваша светлость?

    Бекингэм надменно посмотрел на молодого человека:

    - Однако, сударь, вы предлагаете мне странные вопросы, и я поступаю очень снисходительно, отвечая вам!

    - Отвечайте, ваша светлость! - сказал Фельтон. - Положение гораздо серьезнее, чем вы, быть может, думаете.

    Бекингэм решил, что молодой человек, явившись по поручению лорда Винтера, говорит, конечно, от его имени, и смягчился.

    - Без всякого угрызения совести, - подтвердил он. - Барону, как и мне, известно, что леди Винтер большая преступница и что ограничить ее наказание ссылкой почти равносильно тому, чтобы помиловать ее.

    Герцог пером коснулся бумаги.

    - Вы не подпишете этого приказа, милорд! - воскликнул Фельтон, делая шаг к герцогу.

    - Я не подпишу этого приказа? - удивился Бекингэм. - А почему?

    - Потому что вы заглянете в свою душу и воздадите миледи справедливость.

    - Справедливость требовала бы отправить ее в Тайберн. Миледи - бесчестная женщина.

    - Ваша светлость, миледи - ангел, вы хорошо это знаете, и я прошу вас дать ей свободу!

    - Да вы с ума сошли! Как вы смеете так говорить со мной?

    - Извините меня, милорд, я говорю, как умею, я стараюсь сдерживаться… Однако подумайте о том, милорд, что вы намерены сделать, и опасайтесь превысить меру!

    - Что?.. Да простит меня бог! - вскричал Бекингэм. - Он, кажется, угрожает мне!

    - Нет, милорд, я вас еще прошу и говорю вам: одной капли довольно, чтобы чаша переполнилась, одна небольшая вина может навлечь кару на голову того, кого щадил еще всевышний, несмотря на все его преступления!

    - Господин Фельтон, извольте выйти отсюда и не медленно отправиться под арест! - приказал Бекингэм.

    - Извольте выслушать меня до конца, милорд. Вы соблазнили эту молодую девушку, вы ее жестоко оскорбили, запятнали ее честь… Загладьте то зло, какое вы ей причинили, дайте ей беспрепятственно уехать, и я ничего больше не потребую от вас.

    - Ничего не потребуете? - проговорил Бекингэм, с изумлением глядя на Фельтона и делая ударение на каждом слове.

    - Милорд… - продолжал Фельтон, все больше воодушевляясь по мере того, как он говорил. - Берегитесь, милорд, вся Англия устала от ваших беззаконий! Милорд, вы злоупотребили королевской властью, которую вы почти узурпировали. Милорд, вы внушаете отвращение и людям и богу! Бог накажет вас впоследствии, я же накажу вас сегодня!

    - Это уж слишком! - крикнул Бекингэм и сделал шаг к двери.

    Фельтон преградил ему дорогу.

    - Смиренно прошу вас, - сказал он, - подпишите приказ об освобождении леди Винтер. Вспомните, это женщина, которую вы обесчестили!

    - Ступайте вон, сударь! Или я позову стражу и велю заковать вас в кандалы!

    - Вы никого не позовете, - заявил Фельтон, встав между герцогом и колокольчиком, стоявшим на столике с серебряными инкрустациями. - Берегитесь, милорд, вы теперь в руках божьих!

    - В руках дьявола, хотите вы сказать! - вскричал Бекингэм, повышая голос, чтобы привлечь внимание людей в соседней комнате, но еще прямо не взывая о помощи.

    - Подпишите, милорд, подпишите приказ об освобождении леди Винтер! - настаивал Фельтон, протягивая герцогу бумагу.

    - Вы хотите меня принудить? Да вы смеетесь надо мной!.. Эй, Патрик!

    - Подпишите, милорд!

    - Ни за что!

    - Ни за что?

    - Ко мне! - крикнул герцог и схватился за шпагу.

    Но Фельтон не дал ему времени обнажить ее: на груди он держал наготове нож, которым ранила себя миледи, и одним прыжком бросился на герцога.

    В эту минуту в кабинет вошел Патрик и крикнул:

    - Милорд, письмо из Франции!

    - Из Франции? - воскликнул Бекингэм, забывая все на свете и думая только о том, от кого это письмо.

    Фельтон воспользовался этим мгновением и всадил ему в бок нож по самую рукоятку.

    - А, предатель! - крикнул Бекингэм. - Ты убил меня…

    - Убийство!.. - завопил Патрик.