Мы отвезли труп домой, в то время как барон де Жиордано поехал сделать заявление в комиссариат полиции квартала; вместе с Жозефом я поднял его в комнату.
Бедный парень заливался горючими слезами.
Входя, я помимо своей волн посмотрел на часы. Они показывали девять часов десять минут.
Конечно, их просто забыли завести, и они остановились, отмечая это время.
Через минуту барон Жиордано вернулся вместе с судебными исполнителями, которые, предупрежденные им, принесли свои печати, чтобы опечатать квартиру.
Барон хотел отправить письма друзьям и знакомым умершего, но я попросил его прежде прочитать письмо, которое написал ему Луи де Франчи перед нашим уходом.
Это письмо содержало просьбу скрыть от Люсьена причину его смерти, просьбу никого не посвящать в эту тайну и похороны устроить без помпы и шума.
Барон Жиордано взял на себя все эти хлопоты, а я сразу же навестил господ де Буасси и де Шатогранда, чтобы попросить их хранить молчание об этом трагическом поединке и предложить де Шато-Рено на какое-то время покинуть Париж, не говоря ему по какой причине они так настаивают на его отъезде.
Пообещав помочь в моем деле, насколько это в их власти, они пошли к де Шато-Рено, я же отнес на почту письмо, адресованное мадам де Франчи, в котором сообщалось, что ее сын только что умер от воспаления мозга.
XVIII
Вопреки обычаям, эта дуэль наделала мало шума.
Даже газеты, эти громогласные и лживые общественные рупоры, промолчали.
Всего лишь несколько самых близких друзей провожали тело несчастного молодого человека на Пер-Лашез. Единственно, несмотря на неоднократные настоятельные просьбы к де Шато-Рено, он отказался покинуть Париж.
Был момент, когда я следом за письмом Луи к семье хотел послать свое письмо, но хотя цель и была возвышенной, ложь по отношению к смерти сына и брата мне претила. Я был убежден, что Луи перед этим долго боролся с собой и что у него были важные причины, о которых он мне рассказал, чтобы решиться на это.
Я рисковал быть обвиненным в безразличии или даже в неблагодарности, сохраняя молчание. И я был убежден, что и барон де Жиордано также переживал.
Через пять дней после случившегося, где-то около одиннадцати часов вечера, я работал за столом у камина, один, в довольно мрачном расположении духа, когда вошел мой слуга, быстро закрыл за собой дверь и весьма взволнованным голосом сказал, что господин де Франчи хочет со мной поговорить.
Я повернулся и пристально на него посмотрел: он был очень бледный.
- Что вы сказали, Виктор? - переспросил я.
- О, месье, - ответил он, - правда, я сам ничего не понимаю.
- Какой еще господин де Франчи хочет со мной поговорить? Ну!
- Друг месье… я видел как он приходил к вам один или два раза…
- Вы с ума сошли, мой дорогой! Вы разве не знаете, что пять дней назад мы пережили горечь его потери?
- Да, месье, и вот из-за этого, месье видит, я так Взволнован. Он позвонил, я был в прихожей и открыл дверь. Я сразу же отскочил, когда увидел его. Он вошел и спросил, дома ли месье. Я был так взволнован, что ответил да. И он мне сказал: "Ступайте сообщите ему, что господин де Франчи просит разрешения с ним поговорить", вот почему я пришел.
- Вы сошли с ума, мой дорогой! Прихожая была слабо освещена, и вы, конечно, плохо видели, вы все еще не проснулись и не расслышали. Вернитесь и спросите еще раз имя.
- О, это совершенно бесполезно, и уверяю, месье, что не ошибаюсь: я хорошо видел и хорошо слышал.
- Тогда пусть войдет.
Виктор, весь дрожа, вернулся к двери, открыл ее и потом, оставаясь внутри комнаты, сказал:
- Пусть месье соблаговолит войти.
И я услышал, несмотря на то, что ковер их приглушал, шаги, которые пересекли прихожую и приблизились к моей комнате, затем почти сразу же я действительно увидел, как на пороге двери появился господин де Франчи.
Признаюсь, что первым охватившим меня чувством было чувство ужаса. Я поднялся и сделал шаг назад.
- Извините, что беспокою вас в подобный час, - сказал мне господин де Франчи, - но я приехал всего лишь десять минут назад, и вы понимаете, что я не хотел ждать до завтра, чтобы прийти поговорить с вами.
- О, мой дорогой Люсьен, - воскликнул я, бросившись к нему и обняв, - это вы, это ведь вы!
И помимо воли я прослезился.
- Да, - сказал он, - это я.
Я подсчитал, сколько времени прошло: едва ли письмо должно было дойти, не говоря уже о Суллакаро, но даже и до Айяччо.
- О, Боже мой, - воскликнул я, - так вы ничего не знаете!
- Я знаю все, - сказал он.
- Как это все?
- Да, все.
- Виктор, - сказал я, поворачиваясь к слуге, все еще не пришедшему в себя, - оставьте нас, или лучше вернитесь через четверть часа с сервированным подносом: вы поужинаете со мной, Люсьен, и вы останетесь здесь ночевать, не так ли?
- Я согласен со всем этим, - сказал он, - я не ел от самого Оксерра. Тем более меня никто не знает, и к тому же, - добавил он с очень печальной улыбкой, - из-за того, что все принимают меня за моего бедного брата, меня не впустили в его дом, и я ушел, оставив всех в сильном смятении.
- Это и понятно, мой дорогой Люсьен, ваше сходство с Луи так велико, что даже я сам сейчас был поражен.
- Как! - воскликнул Виктор, который все еще не мог собраться с силами и уйти. - Месье - это брат?…
- Да, но сейчас идите и принесите нам поесть.
Виктор ушел, мы остались одни.
Я взял Люсьена за руку, подвел к креслу и сам сел рядом с ним.
- Но, - проговорил я, все больше поражаясь тому, что вижу его, - вы, должно быть, были уже в дороге когда узнали эту ужасную новость?
- Нет, я был в Суллакаро.
- Невозможно! Письмо вашего брата едва ли еще пришло.
- Вы забыли балладу о Бюргере, мой дорогой Александр. "Мертвые ходят быстро!"
Я содрогнулся.
- Что вы хотите сказать? Объясните, не понимаю.
- А вы не забыли, что я вам рассказывал о видениях в нашей семье?
- Вы видели вашего брата? - воскликнул я.
- Да.
- Когда же?
- В ночь с шестнадцатого на семнадцатое.
- И он вам все сказал?
- Все.
- Он вам сказал, что он мертв.
- Он мне сказал, что убит: мертвые не лгут.
- А он вам сказал, как это произошло?
- На дуэли.
- С кем?
- С господином де Шато-Рено.
- Не может быть! - воскликнул я. - Нет, вы узнали об этом каким-то другим путем?
- Вы думаете, что я расположен шутить?
- Извините! Но, в самом деле, то, что вы говорите, так необычно. И все что с вами происходит, с вами и вашим братом, настолько выходит за рамки привычного…
- Что вы не хотите в это верить, не так ли? Я понимаю! Но посмотрите, - сказал он и распахнул рубаху, показывая мне синюю отметину на коже над шестым правым ребром, - в это вы верите?
- Действительно, - воскликнул я, - именно на этом месте была рана у вашего брата.
- И пуля вышла вот здесь, не так ли?… - продолжил Люсьен, показывая пальцем над левым бедром.
- Фантастично! - воскликнул я.
- А теперь, - сказал он, - хотите я вам скажу в котором часу он умер?
- Говорите!
- В девять часов десять минут.
- Послушайте, Люсьен, расскажите мне все по порядку: я ума не приложу, о чем вас спросить, чтобы услышать ваши невероятные ответы. Мне больше по душе связанный рассказ.
XIX
Люсьен облокотился на кресло, пристально поем стрел на меня и продолжил:
- Да, Боже мой, все очень просто. В день, когда убили брата, я выехал на лошади ранним утром, собираясь навестить наших пастухов со стороны Карбони. Как вдруг, после того как я посмотрел на часы и убрал их в карман жилета, я получил такой сильный удар под ребро, что потерял сознание. Когда я вновь открыл глаза, то уже лежал на земле и меня поддерживал Орланди, который поливал мне водой лицо. Моя лошадь была в четырех шагах от меня, она стояла, повернув морду ко мне, раздувая ноздри и отфыркиваясь.
- Так что же с вами случилось? - спросил Орланди.
- Боже, - ответил я, - да я и сам ничего не знаю, А вы не слышали выстрела?
- Нет.
- Мне кажется, что мне сюда попала пуля.
И я показал ему место, где ощущал боль.
- Во-первых, - заметил он, - не было никакого выстрела ни из ружья, ни из пистолета, а во-вторых, у вас нет дырки на сюртуке.
- Значит, - ответил я, - это убили моего брата.
- А, это другое дело, - ответил он.
Я расстегнул сюртук и нашел отметину, которую только что вам показал. Единственное, она поначалу была свежей и казалась кровоточащей.
На какое-то мгновение я потерял контроль над собой, настолько я был сломлен этой двойной болью: физической и моральной. Я хотел вернуться в Суллакаро, но я подумал о матери: она ждала меня лишь к ужину, и надо было как-то объяснить причину возвращения, а мне ей нечего было сказать.
С другой стороны, я не хотел, будучи не совсем уверенным, объявлять ей о смерти брата.
Я продолжил свой путь и вернулся домой лишь в шесть часов вечера.
Моя бедная мать встретила меня как обычно: было очевидно, что она ни о чем не догадывается.
Сразу после ужина я пошел в свою комнату. Когда я проходил по коридору, который вы помните, ветер задул свечу.
Я хотел спуститься, чтобы вновь ее зажечь, когда вдруг заметил сквозь дверные щели свет в комнате брата.
Я подумал, что Гриффо, должно быть, что-то делал в этой комнате и забыл унести лампу.
Я толкнул дверь: восковая свеча горела около кровати брата, а на кровати голый и окровавленный лежал мой брат.
Признаюсь, минуту я стоял, застыв от ужаса, потом подошел.
Я дотронулся до него… Он уже был холодным. Он получил сквозную рану именно в том месте, где я почувствовал удар, и несколько капель крови стекали с лиловых краев раны.
Для меня стало ясно, что мой брат убит.
Я упал на колени, склонил голову у кровати и, закрыв глаза, прочитал молитву.
Когда я их вновь открыл, то увидел, что нахожусь в полной темноте, свеча погасла, а видение исчезло.
Я ощупал кровать, она была пуста.
Знаете, я, признаюсь, считал себя достаточно храбрым, но, когда я на ощупь выходил из комнаты, у меня волосы дыбом стояли, а по лицу струился пот.
Я спустился, чтобы взять другую свечу. Мать, увидев меня, вскрикнула.
- Что с тобой? - спросила она. - И почему ты такой бледный?
- Со мной ничего не произошло, - ответил я.
И, взяв другой подсвечник, я ушел наверх.
На этот раз свеча больше не гасла, и я зашел в комнату брата. Она была пуста.
Восковая свеча исчезла, и не было никаких вмятин на матрасе.
На полу лежала моя первая свеча, которую я вновь зажег.
Несмотря на то, что новых доказательств не было, я к тому времени уже достаточно видел, чтобы убедиться.
В девять часов десять минут утра мой брат был убит, я вышел и спал той ночью очень неспокойно.
Как вы понимаете, мне потребовалось много времени, чтобы заснуть. Наконец усталость поборола волнение и мной овладел сон.
Но это все продолжалось уже в виде сна: я видел, как разворачивалось действие, я видел мужчину, который его убил, и слышал, как произнесли его имя: его звали де Шато-Рено.
- Увы! Это все слишком правдоподобно, - проговорил я. - Но зачем вы приехали в Париж?
- Я приехал, чтобы убить того, кто убил моего брата.
- Убить его?…
- О, не беспокойтесь, не по-корсикански: не из-за ограды или со стены, нет, нет, по-французски: в белых перчатках, жабо и манжетах.
- А мадам де Франчи знает, что вы приехали в Париж с этим намерением?
- Да.
- И она отпустила вас?
- Она поцеловала меня и сказала: "Езжай!" Моя мать - настоящая корсиканка.
- И вы приехали!
- Вот он я.
- Но когда ваш брат был жив, он не хотел, чтобы за него мстили.
- А он изменил свою точку зрения с тех пор как умер, - сказал Люсьен, горько усмехаясь.
В это время вошел слуга, неся ужин: мы сели за стол.
Люсьен ел как обыкновенный беззаботный человек.
После ужина я проводил его в отведенную ему комнату. Он поблагодарил меня, полол мне руку и пожелал спокойной ночи.
Такое спокойствие наступает у сильных натур после принятия ими твердого решения.
На следующий день он вошел ко мне сразу, как узнал от слуги, что я встал.
- Вы не хотите поехать со мной в Винсенн? - спросил он. - Дело в том, что я собираюсь сходить поклониться месту гибели брата. Если у вас нет времени, я поеду один.
- Как это один! А кто вам покажет место?
- О, я его легко узнаю, разве я вам не говорил, что оно предстало перед моим взором во сне?
Мне было любопытно узнать, насколько было точным это необыкновенное видение.
- Я еду с вами, - сказал я.
- Хорошо. Собирайтесь, а я тем временем напишу Жиордано. Бы позволите мне использовать вашего слугу, чтобы он отнес письмо?
- Он в вашем распоряжении.
- Спасибо.
Он вышел и вернулся через десять минут с письмом, которое вручил слуге.
Я отправился искать коляску. Мы сели, и поехали в Винсеннский лес. Когда мы добрались до перекрестка, Люсьен спросил:
- Мы уже приближаемся, не так ли?
- Да, в двадцати шагах отсюда мы входили тогда в лес.
- Вот мы и приехали, - проговорил молодой человек, останавливая коляску.
И он не ошибся.
Люсьен не колеблясь вошел в лес, как будто он уже много раз бывал здесь. Он повернул направо к оврагу, потом ненадолго остановился, чтобы сориентироваться, и пошел вперед точно к тому месту, где упал его брат, затем наклонился к земле и, увидев под ногами красноватое пятно, сказал:
- Это здесь.
Он медленно опустил голову и поцеловал траву.
Поднявшись, он с горящими глазами пересек дно оврага и направился туда, откуда стрелял де Шато-Рено:
- Он стоял здесь, - сказал он, топнув ногой, - и здесь вы его увидите лежащим завтра.
- Как это завтра? - спросил я.
- Да. Он негодяй, и завтра я посчитаюсь с ним.
- Но, дорогой мой Люсьен, - сказал я, - вы же знаете, что во Франции обычно дуэль не влечет за собой каких-либо других последствий, кроме естественных для поединка. Господин Шато-Рено дрался с вашим братом, которого он вызвал. Но вы-то здесь непричастны.
- По-вашему, выходит, что у господина де Шато-Рено было право потребовать сатисфакции у моего брата только потому, что он предложил свою помощь женщине, которую Шато-Рено трусливо обманул? И вы считаете, что он мог вызвать на дуэль моего брата? Господин де Шато-Рено убил моего брата, который никогда не держал в руках пистолет. Он убил его с таким спокойствием, словно стрелял вон в ту косулю, которая смотрит на нас, а я, значит, не имею права вызвать де Шато-Рено? С этим я не согласен!
Я молча склонил голову.
- Впрочем, - продолжил он, - вам ничего не придется делать для этого. Не беспокойтесь, сегодня утром я написал Жиордано, и, когда мы вернемся в Париж, все будет сделано. Вы думаете, что де Шато-Рено не примет мой вызов?
- Господин де Шато-Рено, к сожалению, имеет репутацию смельчака, которая, должен признаться, не позволяет мне иметь ни малейшего сомнения в этом отношении.
- Ну, что же, отлично, - сказал Люсьен. - Пойдемте завтракать.
Мы вышли из аллеи и сели в коляску.
- Кучер, - сказал я, - улица де Риволи.
- Нет, нет, - сказал Люсьен, - завтракать отведу вас я… Кучер, в "Кафе де Пари". Ведь там обычно обедал мой брат?
- Мне кажется, да.
- И там я назначил свидание Жиордано.
- Ну, что ж, поехали в "Кафе де Пари".
Через полчаса мы были у дверей ресторана.