- Если вы возвратились лишь для того, чтобы делать мне подобные замечания, то могли оставаться там, где были.
- Что поделаешь, Генрих, призраки не льстят.
- Значит, ты признаешь, что ты призрак?
- А я этого не отрицал.
- Шико!
- Ну ладно, не сердись: ты и так близорук, а то и совсем ослепнешь… Ты говорил, что держишь брата во Фландрии?
- Да, это правильная политика.
- Теперь слушай и не раздражайся: с какой целью, по-твоему, сидит в Нанси господин де Гиз?
- Он набирает там армию.
- Хорошо, спокойствие… Для чего нужна ему эта армия?
- Ах, Шико, вы утомляете меня этими расспросами!
- Ничего, Генрих, ничего. Зато потом, ручаюсь, ты лучше отдохнешь. Итак, мы говорили, что эта армия ему нужна…
- Для борьбы с гугенотами Севера.
- Или, вернее, чтобы досаждать твоему брату, герцогу Анжуйскому, который добился провозглашения герцогом Брабантским и старается заполучить хоть небольшой престол во Фландрии, для чего беспрестанно требует у тебя помощи.
- Помощь я ему обещаю, но, разумеется, никогда не пошлю.
- К величайшей радости господина де Гиза… Слушай же, Генрих, что я тебе посоветую.
- Что?
- Притворись, что ты действительно намерен послать войска в помощь брату, и пусть они двинутся по направлению к Брюсселю, даже если им суждено пройти лишь полпути.
- Верно, - вскричал Генрих, - понимаю: господин де Гиз тогда ни на шаг не отойдет от границы!
- И обещание, данное нам, лигистам, госпожой де Монпансье, что в конце недели господин де Гиз будет в Париже…
- Обещание это рассеется, как дым.
- Ты сам это сказал, мой повелитель, - сказал Шико, усаживаясь поудобнее. - Ну, как же ты расцениваешь мой совет?
- Он, пожалуй, хорош… только…
- Что еще?
- Пока там, на Севере, эти господа будут заняты друг другом…
- Тебя беспокоит Юг? Ты прав, Генрих, - грозы обычно надвигаются с юга.
- Не обрушится ли на меня за это время мой третий родич? Знаешь, что делает Беарнец?
- Нет, разрази меня гром!
- Он требует…
- Чего?
- Городов, составляющих приданое его супруги.
- Ну и наглец! Мало ему чести породниться с французским королевским домом, он еще позволяет себе требовать то, что ему принадлежит!
- Господин Шико!
- Считай, что я ничего не говорил: в твои семейные дела я не вмешиваюсь.
- Возвратимся же к наиболее срочным делам.
- К Фландрии?
- Я действительно пошлю кого-нибудь во Фландрию, к брату… Но кого? Кому, бог мой, могу я доверить такое важное дело?
- Да, вопрос сложный!
- Отправляйся ты, Шико.
- Как же я отправлюсь во Фландрию, когда я мертв?
- Да ведь ты больше не Шико, ты Робер Брике.
- Ну куда это годится: буржуа, лигист, сторонник господина де Гиза вдруг станет твоим посланцем к герцогу Анжуйскому!
- Ты отказываешь мне в повиновении?
- А разве я обязан тебе повиноваться?
- Не обязан, несчастный?
- Откуда у меня могут быть такие обязательства? То немногое, что я имею, получено по наследству. Я человек бедный и незаметный. Сделай меня герцогом и пэром, преврати в маркизат мою землицу Шикотери, пожалуй мне пятьсот тысяч экю - и тогда поговорим.
Генрих уже намеревался ответить, когда услышал шорох тяжелой бархатной портьеры.
- Господин герцог де Жуаез, - возвестил слуга.
- Вот он, черт побери, твой посланец! - вскричал Шико..
- И правда, - прошептал Генрих, - ни один из моих министров не давал таких хороших советов, как этот дьявол Шико!
- А, наконец-то признаешь это? - сказал Шико.
И он забился поглубже в кресло, так что даже лучший в королевстве моряк, привыкший различать любую точку на горизонте, не увидел бы в королевской спальне ничего подозрительного.
Господин де Жуаез, хоть и был главным адмиралом Франции, тоже ничего не заметил.
При виде своего юного любимца король радостно вскрикнул и протянул ему руку.
- Садись, Жуаез, дитя мое, - сказал он. - Боже мой, как ты поздно пришел!
- Государь, вы очень добры, что изволили это заметить, - ответил Жуаез.
И герцог, подойдя к возвышению, на котором стояла кровать, уселся на одну из вышитых лилиями подушек, разбросанных на ступеньках.
XV. О том, как трудно королю найти хорошего посла
Шико, по-прежнему невидимый, покоился в кресле; Жуаез полулежал на подушках; Генрих уютно завернулся в одеяло. Началась беседа.
- Ну как, Жуаез, - спросил Генрих, - хорошо вы побродили по городу?
- Отлично, государь, благодарю вас, - рассеянно ответил герцог.
- Как быстро вы ушли сегодня с Гревской площади!
- Честно говоря, государь, я не люблю смотреть, как мучаются люди.
- Ты знаешь, что произошло?
- Положа руку на сердце, нет.
- Сальсед отрекся от своих показаний.
- Признаюсь, государь, я был уверен в этом.
- Но ведь он сперва сознался!
- Тем более. Его первые признания заставили Гизов насторожиться. Гизы начали действовать, пока ваше величество пребывали в спокойствии: это было неизбежно.
- Как! Ты все предвидишь и ничего мне не сказал?
- Да ведь я не министр, чтобы говорить о политике.
- Оставим это, Жуаез.
- Государь…
- Мне понадобится твой брат. Я хочу дать ему небольшое поручение.
- Вне Парижа?
- Да.
- В таком случае это невозможно, государь.
- Как так?
- Дю Бушаж не может уехать.
Генрих приподнялся на локте и во все глаза уставился на Жуаеза.
- Что это значит? - спросил он.
Жуаез невозмутимо выдержал недоумевающий взгляд короля.
- Государь, - сказал он, - дю Бушаж влюблен, но бедный мальчик пошел по ложному пути, вот почему он начал худеть, бледнеть…
- И правда, - сказал король, - мне это бросилось в глаза.
До собеседников донеслось какое-то ворчание. Жуаез умолк и с удивлением огляделся по сторонам.
- Не обращай внимания, Анн, - засмеялся Генрих, - это одна из моих собачек заснула в кресле и рычит во сне… Так ты говоришь, друг мой, что бедняга дю Бушаж по грустнел?
- Да, государь, он мрачен, как сама смерть. Похоже, что он встретил женщину, пребывающую в угнетенном состоянии духа. Нет ничего ужаснее таких встреч.
Генрих вздохнул.
- Ты говоришь, что у этой женщины мрачный характер?
- Так по крайней мере утверждает дю Бушаж. Я ее не знаю.
- Бедняга! - сказал король.
- Вы понимаете, государь, - продолжал Жуаез, - что едва он сделал мне это признание, как я начал его лечить.
- И что же?..
- Курс лечения начат.
- Он уже не так влюблен?
- Не в том дело, государь, но у него появилась надежда внушить любовь. Итак, начиная с сегодняшнего дня, он, вместо того чтобы вздыхать на манер своей дамы, постарается развеселить ее. Я послал к его возлюбленной тридцать итальянских музыкантов, которые устроят под ее балконом целый концерт.
- Фи! - сказал король. - Что за пошлая затея?
- Как это - пошлая? Тридцать музыкантов, равных которым нет в мире!
- И ты рассчитываешь, что от музыки ледяное сердце красавицы растает?
- Разумеется, рассчитываю.
Король покачал головой.
- Конечно, я не говорю, - продолжал Жуаез, - что при первом же взмахе смычка дама устремится в объятия дю Бушажа. Но она будет поражена тем, что ради нее устроен весь этот шум. Мало-помалу она освоится с концертами. А если они не придутся ей по вкусу, мы пустим в ход актеров, фокусников, чародеев, прогулки верхом - словом, всевозможные забавы; пусть даже веселье не вернется к этой скорбной красавице, зато оно вернется к самому дю Бушажу.
- Желаю ему этого от всего сердца, - сказал Генрих, - но оставим дю Бушажа. Не обязательно, чтобы именно он выполнил мое поручение. Надеюсь, что ты, дающий такие превосходные советы, не стал рабом какой-нибудь благородной страсти?
- Я? - вскричал Жуаез. - Да за всю свою жизнь я не был так свободен, как сейчас! И вот что я придумал, государь! Каждый день я буду являться сюда в носилках. Пока ваше величество будет молиться, я стану просматривать книги по алхимии или, лучше, по морскому делу - ведь я моряк. Заведу себе собачек, чтобы они играли с вашими. Потом мы будем есть крем и слушать рассказы господина д'Эпернона. Но все это не двигаясь с места, государь: хорошо чувствуешь себя только в сидячем положении, а еще лучше - в лежачем… Какая здесь мягкая подушка, государь! Видно, ваши обойщики работали для короля, который изволит скучать.
- Фи, как это противно, Анн, - сказал король.
- Почему противно?
- Мужчина в твоем возрасте, с твоим положением - и вдруг хочет стать ленивым и толстым! Подожди, я найду тебе подходящее занятие.
- Если оно будет скучным, я согласен.
Опять послышалось ворчание. Можно было подумать, что слова, произнесенные Жуаезом, рассмешили лежащую в кресле собаку.
- Вот умный пес, - сказал Генрих. - Он догадывается, какую деятельность я для тебя придумал.
- Что же это, государь? Горю нетерпением узнать.
- Ты наденешь сапоги.
Жуаез в ужасе отшатнулся.
- Не требуйте от меня этого, государь!
- Сядешь на коня.
Жуаез подскочил.
- Верхом? Нет, нет, я теперь не признаю ничего, кроме носилок. Разве ваше величество не слыхали?
- Кроме шуток, Жуаез, ты меня понял? Ты наденешь сапоги и сядешь на коня.
- Нет, государь, - возразил герцог самым серьезным тоном, - это невозможно.
- А почему невозможно? - гневно спросил Генрих.
- Потому… потому что… я адмирал.
- Ну и что же?
- Адмиралы верхом не ездят.
- Вот оно что! - сказал Генрих.
Жуаез кивнул головой, как дети, которые упрямятся, но слишком робки, чтобы совсем не отвечать.
- Отлично, господин адмирал, верхом вы не поедете. Вы правы: моряку не пристало ездить на коне. Зато моряку весьма пристало плыть на корабле или на галере. Поэтому вы немедленно отправитесь в Руан по реке. В Руане, где стоит ваша флагманская галера, вы тотчас же взойдете на нее и отплывете в Антверпен.
- В Антверпен! - возопил Жуаез в таком отчаянии, словно получил приказ плыть в Кантон или в Вальпараисо.
- Кажется, я уже сказал, - произнес король ледяным, не допускающим возражения тоном. - Сказал и повторять не желаю.
Не пытаясь возражать, Жуаез застегнул плащ, надел шпагу и взял со стула свою бархатную шапочку.
- И трудно же добиться от людей повиновения, черт побери! - продолжал ворчать Генрих. - Если я сам иногда забываю, что я господин, все, кроме меня, должны были бы помнить об этом.
Жуаез холодно поклонился, положив, согласно уставу, руку на рукоять шпаги.
- Каковы будут ваши повеления, государь? - произнес он голосом столь покорным, что сердце короля размякло, как воск.
- Ты отправишься в Руан, - сказал он, - и отплывешь оттуда в Антверпен, если не желаешь проехать сушей в Брюссель.
Генрих ждал ответа. Но Жуаез ограничился поклоном.
- Может быть, ты предпочитаешь ехать сухим путем?
- У меня не может быть предпочтений, когда надо выполнить приказ, государь, - ответил Жуаез.
- Ну хорошо, дуйся, дуйся!.. Вот ужасный характер! - вскричал король. - Увы, у государей нет друзей…
- Кто отдает приказания, может рассчитывать только на слуг, - торжественно заявил Жуаез.
- Так вот, милостивый государь, - возразил оскорбленный король, - вы отправитесь в Руан, сядете на свою галеру, возьмете гарнизоны Кодебека, Арфлера и Дьеппа, которые я заменю другими частями, погрузите их на шесть кораблей и по прибытии на место отдадите в распоряжение моего брата, ожидающего от меня обещанной помощи.
- Пожалуйте письменные полномочия, государь, - сказал Жуаез.
- А с каких это пор, - ответил король, - вы перестали действовать согласно своей адмиральской власти?
- Я имею лишь одно право - повиноваться, государь, и стараюсь, насколько возможно, избегать ответственности.
- Хорошо, господин герцог, письменные полномочия вы получите у себя дома перед отъездом.
- Когда именно, государь?
- Через час.
Жуаез почтительно поклонился и направился к двери. Сердце короля чуть не разорвалось от огорчения.
- Как! - сказал он. - Вы не сочли даже нужным проститься! Вы не слишком вежливы, господин адмирал.
- Соблаговолите извинить меня, государь, - пробормотал Жуаез, - но я еще худший придворный, чем моряк! Насколько я понимаю, вы сожалеете, ваше величество, обо всем, что изволили для меня сделать.
И он вышел, с силой хлопнув дверью.
- Вот как относятся ко мне те, для кого я столько сделал! - вскричал король. - Ах, Жуаез, неблагодарный Жуаез!
- Может быть, ты позовешь его обратно? - спросил Шико, подходя к кровати. - В кои веки проявил силу воли и уже раскаиваешься!
- Ты очень мило рассуждаешь! - ответил король. - Неужели, по-твоему, приятно выйти в море осенью, в ветер и дождь? Интересно, что бы ты сделал на его месте, черствый человек?
- Это зависит от тебя одного, великий король!
- Значит, если бы я послал тебя куда-нибудь, как Жуаеза, ты бы согласился?
- Не только согласился бы, но я прошу тебя, умоляю тебя послать меня куда-нибудь.
- Ты бы поехал в Наварру?
- Да хоть к черту на рога, великий король!
- Ты что, потешаешься надо мной, шут?
- Государь, если при жизни я был не слишком весел, то, клянусь вам, после смерти стал еще грустнее.
- Но ведь только что ты отказался уехать из Парижа.
- Милостивый мой повелитель, я был неправ, решительно неправ и раскаиваюсь в этом.
- Ничего не понимаю, - сказал король.
- Я, Генрих, человек осторожный, у которого с господином Майеном игра не кончена и счеты не сведены. Если он меня разыщет в Париже, то пожелает начать все сызнова. Славный господин де Майен - игрок преотчаянный!
- Так что же?
- Он сделает ловкий ход, и меня пырнут ножом.
- Ну, я Шико знаю: он в долгу не останется.
- Ты прав, я его так пырну, что он подохнет.
- Тем лучше: игра окончится.
- Тем хуже, черт побери, тем хуже! Семейка его поднимет ужасающий шум, на тебя напустится вся лига, и в одно прекрасное утро ты мне скажешь: "Шико, друг мой, извини, но я вынужден тебя колесовать".
- Я так скажу?
- Не только скажешь, но, хуже того, сделаешь, великий король. Я же предпочитаю, чтобы дело обернулось иначе, понимаешь? Поэтому я поеду в Наварру, если тебе благоугодно меня послать.
- Разумеется, мне благоугодно.
- Жду приказаний, всемилостивейший повелитель.
И Шико, приняв ту же позу, что Жуаез, застыл в ожидании.
- Но ты даже не знаешь, придется ли поручение тебе по вкусу, - сказал король.
- Раз я прошу, чтобы ты мне его дал…
- Видишь ли, Шико, - сказал Генрих, - я намерен поссорить Марго с ее мужем.
- Разделять, чтобы властвовать? - переспросил Шико. - Делай как знаешь, великий государь. Я посол, только и всего. Лишь бы личность моя была неприкосновенна… Вот на этом, сам понимаешь, я настаиваю.
- Но в конце-то концов, - сказал Генрих, - надо же тебе знать, что говорить моему зятю?
- Я? Говорить? Нет, нет и нет!
- Как так нет, нет и нет?
- Я поеду, куда ты пожелаешь, но говорить ничего не стану.
- Значит, ты отказываешься?
- Говорить я отказываюсь, но письмо возьму. Кто передает поручение на словах, всегда несет большую ответственность. С того, кто вручает письмо, меньше спрашивают.