- Этот господин, - сказал Эсташ, указывая на Милитора.

    - В таком случае этот господин, - ответил Карменж, иронически подчеркивая почтительное наименование, - болтает, как попугай.

    - Вот как! - вскричал взбешенный Милитор.

    - И я предложил бы ему заткнуть глотку, - продолжал Карменж, - не то я вспомню советы господина де Луаньяка.

    - Господин де Луаньяк не называл меня попугаем, сударь.

    - Нет, он назвал вас ослом. Вам это больше по вкусу? Если вы осел, я вас хорошенько вздую, а если попугай - выщиплю ваши перышки.

    - Сударь, - вмешался Эсташ, - это мой пасынок, обращайтесь с ним повежливее, прошу вас, хотя бы из уважения ко мне.

    - Вот как вы защищаете меня, папенька! - в бешенстве вскричал Милитор. - Раз так, я сам за себя постою!

    - Проучим ребят! - сказал Эрнотон.

    - Проучим! - подхватил Милитор, наступая с поднятыми кулаками на господина де Карменжа. - Мне семнадцать лет, слышите, милостивый государь?

    - Ну, а мне двадцать пять, - ответил Эрнотон, - и потому ты получишь по заслугам.

    Он схватил Милитора за шиворот, приподнял и выбросил из окна первого этажа на улицу, в то время как стены сотрясались от отчаянных воплей Лардиль.

    - И знайте, - спокойно добавил Эрнотон, - отчим, мамаша, пасынок и все прочие, я сделаю из вас фарш для пирогов, если вы вздумаете ко мне приставать.

    - Кто здесь выбрасывает людей из окна? - спросил, входя в зал, какой-то офицер. - Черт побери! Когда затеваешь такие шуточки, надо хоть кричать прохожим "берегись!".

    - Господин де Луаньяк! - вырвалось человек у двадцати.

    - Господин де Луаньяк! - повторили все сорок пять.

    При этом имени, знаменитом в Гасконии, собравшиеся повскакали с мест.

    За господином де Луаньяком вошел Милитор, несколько помятый при падении и багровый от злости.

    - Честь имею кланяться, господа, - сказал Луаньяк, - шумим, кажется, порядочно… Ага! Юный Милитор опять, видимо, на кого-то тявкал, и нос его от этого несколько пострадал.

    - Мне за это заплатят! - пробурчал Милитор, показывая Карменжу кулак.

    - Подавайте на стол, метр Фурнишон! - крикнул Луаньяк. - И пусть каждый разговаривает с соседом.

    - Вот видите, - вскричал Пенкорнэ, которого все еще терзали насмешки Сент-Малина, - надо мной смеются из-за того, что у меня нет шляпы, а никто слова не скажет господину де Монкрабо, севшему за стол в кирасе времен императора Пертинакса, от которого он, по всей вероятности, происходит! Вот что значит оборонительное оружие!

    Монкрабо, не желая сдаваться, выпрямился и вскричал фальцетом:

    - Господа, я ее снимаю! Это предупреждение тем, кто хотел бы видеть меня при наступательном, а не оборонительном оружии!

    И он подозвал своего слугу, седоватого толстяка лет пятидесяти.

    - Избавьте меня, пожалуйста, от этой кирасы, - сказал ему Пертинакс.

    Толстяк принял кирасу.

    - А когда я буду обедать? - шепнул он хозяину. - Вели мне подать чего-нибудь, Пертинакс, я помираю с голоду.

    Как ни фамильярно было подобное обращение, оно не вызывало удивления у того, к кому относилось.

    - Неужели у вас ничего не осталось? - спросил Пертинакс.

    - В Саксе мы проели последний экю.

    - Черт возьми, постарайтесь обратить что-нибудь в деньги.

    Не успел он произнести этих слов, как у порога гостиницы раздался громкий голос:

    - Покупаю старое железо! Кто продает железо на лом?

    Услышав этот крик, госпожа Фурнишон бросилась к дверям. Тем временем хозяин величественно подавал на стол первые блюда.

    Судя по приему, оказанному кухне Фурнишона, она была превосходна.

    Хозяин пожелал, чтобы супруга разделила сыпавшиеся на него похвалы.

    Он принялся искать ее глазами, но тщетно.

    - Куда она запропастилась? - спросил он у поваренка.

    - Ах, хозяин, ей золотое дно подвернулось, - ответил тот. - Она меняет ваше старое железо на новенькие денежки.

    - Надеюсь, речь идет не о моей боевой кирасе и каске! - возопил Фурнишон, устремляясь к выходу.

    - Да нет же, нет, - сказал Луаньяк, - королевским указом запрещено скупать оружие.

    В зал вошла ликующая госпожа Фурнишон.

    - Что с тобой? - спросила она, глядя на взволнованного мужа.

    - Говорят, будто ты продала мое оружие.

    - Ну и что же?

    - А я не хочу, чтобы его продавали!

    - Да ведь у нас сейчас мир, и две новых кастрюли лучше, чем старая кираса.

    - Но с тех пор как вышел королевский указ, о котором говорил господин де Луаньяк, торговать старым железом стало, наверно, невыгодно, - заметил Шалабр.

    - Торговец уже давно делает мне самые заманчивые предложения, - сказала госпожа Фурнишон. - Ну, а сегодня я не могла устоять. Десять экю, сударь, это десять экю, а старая кираса всегда остается старой кирасой.

    - Как! Десять экю? - изумился Шалабр. - Так дорого? О черт!

    Он задумался.

    - Десять экю! - повторил Пертинакс, многозначительно взглянув на своего лакея. - Вы слышите, господин Самюэль?

    Господин Самюэль уже исчез.

    - Но помилуйте, - молвил господин де Луаньяк, - торговец рискует попасть на виселицу!

    - Он славный малый, безобидный и сговорчивый, - продолжала госпожа Фурнишон.

    - А что он делает со всем этим железом?

    - Продает на вес.

    - На вес! - повторил господин де Луаньяк. - И вы говорите, что он дал вам десять экю? За что?

    - За старую кирасу и старую каску.

    - Допустим, что обе они весят фунтов двадцать, это выходит по пол-экю за фунт. Тысяча чертей, как говорит один мой знакомый, за этим что-то кроется!

    - Как жаль, что я не могу привести этого славного торговца к себе в замок! - сказал Шалабр, и глаза его загорелись. - Я бы продал ему добрых три тысячи фунтов железа - и шлемы, и наручи, и кирасы.

    - Как! Вы продали бы латы своих предков? - насмешливо спросил Сент-Малин.

    - Ах, сударь, - сказал Эсташ де Мираду, - вы поступили бы неблаговидно: ведь это священные реликвии.

    - Подумаешь! - возразил Шалабр. - В настоящее время мои предки сами превратились в реликвии и нуждаются только в молитвах за упокой души.

    За столом становилось все оживленнее благодаря бургундскому, которого пили немало: блюда у Фурнишонов были хорошо наперчены.

    Голоса достигали наивысшего диапазона, тарелки гремели, головы наполнялись туманом, и сквозь него каждый гасконец видел все в розовом свете, кроме Милитора, не забывающего о своем падении из окна, и Карменжа, не забывавшего о своем паже.

    - И веселятся же эти люди, - сказал Луаньяк своему соседу, коим оказался Эрнотон, - а почему, и сами не знают.

    - Что до меня, - ответил Карменж, - я вовсе не в радостном настроении.

    - И напрасно, сударь мой, - продолжал Луаньяк, - для таких, как вы, Париж - золотая жила, рай грядущих почестей, обитель блаженства.

    - Не смейтесь надо мной, господин де Луаньяк, - возразил Эрнотон. - Вы держите, по-видимому, в руках нити, приводящие нас в движение. Сделайте же мне милость - не обращайтесь с виконтом Эрнотоном де Карменж, как с марионеткой.

    - Я готов оказать вам и другие милости, господин виконт, - сказал Луаньяк с учтивым поклоном. - Двоих я выделил здесь с первого взгляда: вас - столько в вашей внешности сдержанности и достоинства - и другого молодого человека, вон того, скрытного и мрачного с виду.

    - Как его зовут?

    - Де Сент-Малин.

    - А почему вы выделили именно нас, сударь, разрешите полюбопытствовать?

    - Потому что я вас знаю.

    - Меня? - удивленно спросил Эрнотон.

    - Вас, его и всех, кто здесь находится, ибо командир должен знать своих солдат.

    - Значит, все эти люди…

    - Завтра же будут моими солдатами.

    - Но я думал, что господин д'Эпернон…

    - Тсс! Не произносите этого имени и вообще не произносите здесь никаких имен. Навострите уши и закройте рот: этот совет - одна из милостей, которые я вам обещал.

    - Благодарю вас, сударь.

    Луаньяк отер усы и встал.

    - Господа, - сказал он, - раз случай свел здесь сорок пять земляков, осушим стакан испанского вина за благоденствие всех присутствующих.

    Предложение это вызвало бурные рукоплескания.

    - Они большей частью пьяны, - сказал Луаньяк Эрнотону. - Момент подходящий, чтобы выведать у каждого его подноготную, но времени, к сожалению, мало. - И, повысив голос, он крикнул: - Эй, метр Фурнишон, удалите-ка отсюда женщин, детей и слуг!

    Лардиль, ворча, поднялась с места, она не успела доесть сладкого.

    Милитор не шевельнулся.

    - Ты что, не слышишь? - спросил Луаньяк тоном, не допускающим возражения. - Ну, живо на кухню, господин Милитор!

    Через несколько минут в зале остались только сорок пять сотрапезников и господин де Луаньяк.

    - Господа, - обратился к ним последний, - каждый из вас знает, кем он вызван в Париж, или же догадывается об этом… Ладно, ладно, не выкрикивайте имен: вы знаете, и этого достаточно.

    В зале послышался одобрительный шепот.

    - Итак, вы явились сюда, чтобы повиноваться этому человеку. Признаете вы это? - спросил Луаньяк.

    - Да, да! - закричали все сорок пять. - Признаем!

    - Для начала, - продолжал Луаньяк, - вы без лишнего шума оставите гостиницу и переберетесь в предназначенное для вас помещение.

    - Для всех нас? - спросил Сент-Малин.

    - Для всех.

    - Мы все здесь на равных началах? - спросил Пардикка, стоявший на ногах так нетвердо, что ему пришлось обхватить за шею Шалабра.

    - Да, вы все равны перед волей своего повелителя.

    - Простите, сударь, - прошептал, вспыхнув, Карменж, - но мне никто не говорил, что господин д'Эпернон будет моим повелителем.

    - Да подождите же, буйная вы голова!

    Воцарилось настороженное молчание.

    - Повторяю, вы все явились сюда, чтобы повиноваться, - сказал Луаньяк. - Итак, слушайте письменный приказ. Я попрошу вас прочитать его вслух, господин Эрнотон.

    Эрнотон медленно развернул пергамент и громко прочел:

    - "Приказываю господину де Луаньяку принять командование над сорока пятью дворянами, которых я вызвал в Париж с согласия его величества.

    Ногаре де ла Валет герцог д'Эпернон".

    Все, пьяные или протрезвевшие, низко склонили головы. Только выпрямиться удалось не всем быстро.

    - Вы слышали? - спросил господин де Луаньяк. - Вы последуете за мной немедленно. Багаж и прибывшие с вами люди останутся здесь, у метра Фурнишона. Он о них позаботится, а впоследствии я за ними пришлю. Собирайтесь поскорее: лодки ждут.

    - Лодки? - повторили гасконцы. - Мы, значит, поедем по воде?

    И они стали переглядываться с жадным любопытством.

    - Разумеется, - сказал Луаньяк, - по воде. Чтобы попасть в Лувр, надо переплыть реку.

    - В Лувр! В Лувр! - радостно бормотали гасконцы. - Черт возьми! Мы отправляемся в Лувр!

    Луаньяк вышел из-за, стола и пропустил мимо себя сорок пять гасконцев, пересчитав их, словно баранов. Затем он провел их по улицам до Нельской башни.

    Там их ожидали три большие барки.

    - Что же, черт побери, будем мы делать в Лувре? - размышляли самые бесстрашные; холодный речной воздух отрезвил их, к тому же они были большей частью неважно одеты.

    - Вот бы мне сейчас мою кирасу! - прошептал Пертинакс де Монкрабо.

    Пертинакс с полным основанием жалел о своей отсутствующей кирасе, ибо как раз в это время он через посредство странного слуги, так фамильярно обращавшегося со своим господином, лишился ее навсегда.

    Действительно, едва только госпожа Фурнишон произнесла магические слова "десять экю", как лакей Пертинакса устремился за торговцем.

    Было уже темно, да и скупщик железного лома, видимо, торопился: когда Самюэль вышел из гостиницы, он уже был далеко.

    Лакею пришлось окликнуть торговца.

    Тот с некоторым опасением обернулся.

    - Что вам надобно, друг мой? - спросил он.

    - Хотел бы обделать с вами одно дельце, - сказал слуга, хитро подмигнув.

    - Ну, так давайте поскорее.

    - Вы торопитесь?

    - Да.

    Ясно было, что торговец не вполне доверяет лакею.

    - Когда вы увидите, что я принес, - сказал тот, - вы не станете пороть горячку.

    - А что вы принесли?

    - Чудесную вещь, такой работы, что…

    - Разве вам неизвестно, друг мой, что торговля оружием запрещена по королевскому указу?

    При этих словах он с беспокойством оглянулся по сторонам. Лакей почел за благо изобразить полнейшее неведение.

    - Я ничего не знаю, - сказал он, - я приехал из Мон-де-Марсана.

    - Ну тогда дело другое, - ответил скупщик кирас, которого этот ответ, видимо, несколько успокоил. - Но хоть вы и из Мон-де-Марсана, вам все же известно, что я покупаю оружие?

    - Да, известно.

    - А кто вам сказал?

    - Тысяча чертей! Никому не надо было говорить, вы сами об этом достаточно громко кричали.

    - Где же?

    - У дверей гостиницы "Меч гордого рыцаря".

    - Вы, значит, там были?

    - Да.

    - С кем?

    - Со множеством друзей.

    - Друзей? Обычно в этой гостинице никого не бывает. А откуда явились ваши друзья?

    - Из Гаскони, как и я сам.

    - Вы подданный короля Наваррского?

    - Вот еще! Мы душой и телом французы.

    - Да, но гугеноты?

    - Католики, как его святейшество папа, слава тебе господи, - произнес Самюэль, снимая колпак. - Но дело не в этом: речь идет о кирасе.

    - Подойдем-ка к стене, прошу вас. На середине улицы нас слишком хорошо видно.

    И они приблизились к дому, одному из тех, где обычно жили парижские буржуа с достатком; в окнах этого дома не было света. Над дверью имелось нечто вроде навеса. Рядом стояла каменная скамья, сочетавшая приятное с полезным, ибо путники пользовались ею, взбираясь на мулов и лошадей.

    - Покажите вашу кирасу, - сказал торговец, когда они зашли под навес.

    - Вот она.

    - Подождите: мне почудился какой-то шум в доме.

    - Нет, это в доме напротив.

    В самом деле, напротив стоял трехэтажный дом, в верхних окнах которого порою мелькал свет.

    - Давайте поскорее, - сказал торговец, ощупывая кирасу.

    - Видите, какая она тяжелая! - сказал Самюэль.

    - Старая, массивная, каких теперь не носят.

    - Произведение искусства.

    - Шесть экю. Хотите?

    - Как шесть экю! А в гостинице вы заплатили десять за ломаный железный нагрудник!

    - Шесть экю. Да или нет? - повторил торговец.

    - Ого! Здесь вы торгуетесь, - сказал Самюэль, - а там дали столько, сколько с вас спросили.

    - Соглашайтесь поскорее, - сказал торговец, - или же разойдемся подобру-поздорову.

    - Странный вы все-таки человек, - сказал Самюэль. - Дела свои вы обделываете тайком, вопреки королевским указам, и при этом торгуетесь с порядочными людьми.

    - Ну, ну, не кричите.

    - Мне-то бояться нечего, - повысил голос Самюэль, - я не занимаюсь торговлей, и прятаться мне незачем!

    - Хорошо, хорошо, берите десять экю и молчите.

    - Десять экю? А, вы намереваетесь улизнуть?

    - Да нет же, вот сумасшедший!

    - Знайте: если вы попытаетесь скрыться, я вызову стражу!

    В доме, около которого происходил торг, распахнулось окошко.

    - Хорошо, хорошо, - сказал торговец в ужасе, - вижу, что надо на все согласиться. Возьмите пятнадцать экю и убирайтесь!

    - Вот и прекрасно, - сказал Самюэль, кладя деньги в карман. - Но эти пятнадцать экю я должен отдать своему хозяину, - продолжал он, - а ведь мне тоже надо что-нибудь получить.