- А что мне надо делать? - спрашивает Билл, подозрительно глядя на мальчишку.

    - Ты будешь конь, - говорит разведчик. - Становись на четвереньки. А то как же я доскачу до заставы без коня?

    - Ты уж лучше займи его, - сказал я, - пока наш план не будет приведен в действие. Порезвись немножко.

    Билл становится на четвереньки, и в глазах у него появляется такое выражение, как у кролика, попавшего в западню.

    - Далеко ли до заставы, малыш? - спрашивает он довольно-таки хриплым голосом.

    - Девяносто миль, - отвечает разведчик. - И тебе придется поторопиться, чтобы попасть туда вовремя. Ну, пошел!

    Разведчик вскакивает Биллу на спину и вонзает пятки ему в бока.

    - Ради бога, - говорит Билл, - возвращайся, Сэм, как можно скорее! Жалко, что мы назначили такой выкуп, надо бы не больше тысячи. Слушай, ты перестань меня лягать, а не то я вскочу и огрею тебя как следует!

    Я отправился в Поплар-Ков, заглянул на почту и в лавку, посидел там, поговорил с фермерами, которые приходили за покупками. Один бородач слышал, будто бы весь город переполошился из-за того, что у Эбенезера Дорсета пропал или украден мальчишка. Это-то мне и нужно было знать. Я купил табаку, справился мимоходом, почем нынче горох, незаметно опустил письмо в ящик и ушел. Почтмейстер сказал мне, что через час проедет мимо почтальон и заберет городскую почту.

    Когда я вернулся в пещеру, ни Билла, ни мальчишки нигде не было видно. Я произвел разведку в окрестностях пещеры, отважился раза два аукнуть, но мне никто не ответил. Я закурил трубку и уселся на моховую кочку ожидать дальнейших событий.

    Приблизительно через полчаса в кустах зашелестело, и Билл выкатился на полянку перед пещерой. За ним крался мальчишка, ступая бесшумно, как разведчик, и ухмыляясь во всю ширь своей физиономии. Билл остановился, снял шляпу и вытер лицо красным платком. Мальчишка остановился футах в восьми позади него.

    - Сэм, - говорит Билл, - пожалуй, ты сочтешь меня предателем, но я просто не мог терпеть. Я взрослый человек, способен к самозащите, и привычки у меня мужественные, однако бывают случаи, когда все идет прахом - и самомнение и самообладание. Мальчик ушел. Я отослал его домой. Все кончено. Бывали мученики в старое время, которые скорее были готовы принять смерть, чем расстаться с любимой профессией. Но никто из них не подвергался таким сверхъестественным пыткам, как я. Мне хотелось остаться верным нашему грабительскому уставу, но сил не хватило.

    - Что такое случилось, Билл? - спрашиваю я.

    - Я проскакал все девяносто миль до заставы, ни дюймом меньше, - отвечает Билл. - Потом, когда поселенцы были спасены, мне дали овса. Песок - неважная замена овсу. А потом я битый час должен был объяснять, почему в дырках ничего нету, зачем дорога идет в обе стороны и отчего трава зеленая. Говорю тебе, Сэм, есть предел человеческому терпению. Хватаю мальчишку за шиворот и тащу с горы вниз. По дороге он меня лягает, все ноги от колен книзу у меня в синяках; два-три укуса в руку и в большой палец мне придется прижечь. Зато он ушел, - продолжает Билл, - ушел домой. Я показал ему дорогу в город, да еще и подшвырнул его пинком футов на восемь вперед. Жалко, что выкуп мы теряем, ну, да ведь либо это, либо мне отправляться в сумасшедший дом.

    Билл пыхтит и отдувается, но его ярко-розовая физиономия выражает неизъяснимый мир и полное довольство.

    - Билл, - говорю я, - у вас в семье ведь нет сердечных болезней?

    - Нет, - говорит Билл, - ничего такого хронического, кроме малярии и несчастных случаев. А что?

    - Тогда можешь обернуться, - говорю я, - и поглядеть, что у тебя за спиной.

    Билл оборачивается, видит мальчишку, разом бледнеет, плюхается на землю и начинает бессмысленно хвататься за траву и мелкие щепочки. Целый час я опасался за его рассудок. После этого я сказал ему, что, по-моему, надо кончать это дело моментально и что мы успеем получить выкуп и смыться еще до полуночи, если старик Дорсет согласится на наше предложение. Так что Билл немного подбодрился, настолько даже, что через силу улыбнулся мальчишке и пообещал ему изображать русских в войне с японцами, как только ему станет чуточку полегче.

    Я придумал, как получить выкуп без всякого риска быть захваченным противной стороной, и мой план одобрил бы всякий профессиональный похититель. Дерево, под которое должны были положить ответ, а потом и деньги, стояло у самой дороги; вдоль дороги была изгородь, а за ней с обеих сторон - большие голые поля. Если бы того, кто придет за письмом, подстерегала шайка констеблей, его увидели бы издалека на дороге или посреди поля. Так нет же, голубчики! В половине девятого я уже сидел на этом дереве, спрятавшись не хуже древесной лягушки, и поджидал, когда появится посланный.

    Ровно в назначенный час подъезжает на велосипеде мальчишка-подросток, находит картонную коробку под столбом, засовывает в нее сложенную бумажку и укатывает обратно в город.

    Я подождал еще час, пока не уверился, что подвоха тут нет. Слез с дерева, достал записку из коробки, прокрался вдоль изгороди до самого леса и через полчаса был уже в пещере. Там я вскрыл записку, подсел поближе к фонарю и прочел ее Биллу. Она была написана чернилами, очень неразборчиво, и самая суть ее заключалась в следующем:

    "Двум злодеям.

    Джентльмены, с сегодняшней почтой я получил ваше письмо насчет выкупа, который вы просите за то, чтобы вернуть мне сына. Думаю, что вы запрашиваете лишнее, а потому делаю вам со своей стороны контрпредложение и полагаю, что вы его примете. Вы приводите Джонни домой и платите мне двести пятьдесят долларов наличными, а я соглашаюсь взять его у вас с рук долой. Лучше приходите ночью, а то соседи думают, что он пропал без вести, и я не отвечаю за то, что они сделают с человеком, который приведет Джонни домой.

    С совершенным почтением

    Эбенезер Дорсет".

    - Великие пираты! - говорю я. - Да ведь этакой наглости…

    Но тут я взглянул на Билла и замолчал. У него в глазах я заметил такое умоляющее выражение, какого не видел прежде ни у бессловесных, ни у говорящих животных.

    - Сэм, - говорит он, - что такое двести пятьдесят долларов в конце концов? Деньги у нас есть. Еще одна ночь с этим мальчишкой, и придется меня свезти в сумасшедший дом. Кроме того, что мистер Дорсет настоящий джентльмен, он, по-моему, еще и расточитель, если делает нам такое великодушное предложение. Ведь ты не собираешься упускать такой случай, а?

    - Сказать тебе по правде, Билл, - говорю я, - это сокровище что-то и мне действует на нервы! Мы отвезем его домой, заплатим выкуп и смоемся куда-нибудь подальше.

    В ту же ночь мы отвезли мальчишку домой. Мы его уговорили - наплели, будто бы отец купил ему винтовку с серебряной насечкой и мокасины и будто бы завтра мы с ним поедем охотиться на медведя.

    Было ровно двенадцать часов ночи, когда мы постучались в парадную дверь Эбенезера. Как раз в ту самую минуту, когда я должен был извлекать полторы тысячи долларов из коробки под деревом, Билл отсчитывал двести пятьдесят долларов в руку Дорсету.

    Как только мальчишка обнаружил, что мы собираемся оставить его дома, он поднял вой не хуже пароходной сирены и вцепился в ногу Билла, словно пиявка. Отец отдирал его от ноги, как липкий пластырь.

    - Сколько времени вы сможете его держать? - спрашивает Билл.

    - Силы у меня уже не те, что прежде, - говорит старик Дорсет, - но думаю, что за десять минут могу вам ручаться.

    - Этого довольно, - говорит Билл. - В десять минут я пересеку Центральные, Южные и Среднезападные штаты и свободно успею добежать до канадской границы.

    Хотя ночь была очень темная, Билл очень толст, а я умел очень быстро бегать, я нагнал его только в полутора милях от города.

    Читатель, прошу вас, засмейтесь поэту в глаза, когда он примется воспевать вам месяц Май. Это - месяц, которым управляют духи зла и безумия. В этом месяце феи и кобольды появляются в зеленеющих лесах, а Пэк и его легкокрылая свита делают свое дело в городе и деревне.

    В Мае природа грозит нам пальцем, чтобы напомнить, что мы не боги какие-нибудь, а всего лишь чрезмерно самонадеянные члены ее большой семьи. Она дает нам понять, что мы - братья осла и карася, обреченного сковородке, прямые потомки шимпанзе и всего лишь троюродные братья воркующих голубей, крякающих уток и служанок и полисменов в парке.

    В Мае амур стреляет с завязанными глазами; миллионеры женятся на стенографистках; мудрые профессора ухаживают за девицами в белых передниках, жующими резинку за стопкой с горячими закусками; школьные надзирательницы оставляют после уроков в классе скверных больших мальчиков; пылкие отроки с лестницами осторожно пробираются по зеленой лужайке туда, где, томясь за заросшим плющом окном, поджидает их Джульетта, вооруженная подзорной трубой; молодые парочки, вышедшие на прогулку, возвращаются домой повенчанными; старые хрычи надевают белые ботинки и фланируют возле Института для молодых девиц; даже мужья, охваченные нежностью и сентиментальностью, хлопают своих супруг по спине и ворчат: "Ну, как дела, старуха?"

    Этот месяц Май - не божество, а Цирцея, наряжающаяся на бал, устраиваемый в честь первого выезда в свет Лета, и сбивает всех нас с панталыку.

    Старый мистер Кульсон вздохнул и выпрямился в своем кресле. Он был обладателем злой подагры в одной ноге, дома близ Грэмерси-парка, полумиллиона долларов и дочери. Кроме того, у него была экономка, миссис Виддан.

    Когда Май толкнул мистера Кульсона в бок, он стал старшим братом горлицы. Окно, у которого он сидел, было заставлено горшками с гиацинтами, геранью и анютиными глазками. Легкий ветерок гнал их аромат в комнату. Немедленно началось состязание между дыханием цветов и здоровым и энергичным запахом мази от подагры. Мазь, правда, легко одержала верх, но все же цветы успели ударить мистера Кульсона в нос. Губительная работа неумолимого, вероломного кудесника Мая была сделана.

    Из парка до слизистых оболочек носа мистера Кульсона доносились и другие оригинальные, характерные, неповторимые весенние запахи, авторское право на которые приобретено исключительно Нью-Йорком: запах раскаленного асфальта, грязных подвалов, газолина, пачули, апельсинной корки, испарений канализационных колодцев, египетских папирос, извести и пересохшей газетной краски. Воздух, врывавшийся в комнату, был свеж и тепел. На улице весело чирикали воробьи.

    Никогда не доверяйтесь Маю!

    Мистер Кульсон закрутил кончики своих седых усов, проклял свою ногу и позвонил в звонок, стоявший у него на столе.

    В комнату вошла миссис Виддан, благообразная, сорокалетняя, светловолосая, пронырливая и красная.

    - Гиггинс вышел, сэр, - сказала она с вибрационно-массажной улыбкой, - он пошел отправить письмо. Не могу ли я быть вам чем-нибудь полезной, сэр?

    - Мне пора принять мой аконит, - сказал старый мистер Кульсон. - Накапайте мне, пожалуйста. Вот бутылка. Три капли. На воде. Черт бы побрал этого Гиггинса! Никто во всем доме и внимания не обратит, если я умру в этом кресле от недостатка присмотра.

    Миссис Виддан глубоко вздохнула.

    - Не говорите так, сэр, - сказала она. - В вашем доме есть такие люди, которые стали бы горевать гораздо больше, чем кто-нибудь предполагает. Тринадцать капель вы сказали, сэр?

    - Три, - сказал старый Кульсон.

    Он принял лекарство и принял еще в свои руки - руку миссис Виддан. Она вспыхнула. (Да, да! Это каждый может сделать. Попробуйте: задержите дыхание и надавите на диафрагму.)

    - Миссис Виддан, - сказал мистер Кульсон. - Весна в полном цвету.

    - Совершенно верно, - произнесла миссис Виддан. - Воздух совсем теплый. И на каждом углу объявление: "Мартовское пиво". А парк весь желтый, розовый и голубой от цветов. И у меня так стреляет в ногах и во всем теле.

    - Весной, - сказал мистер Кульсон, покручивая свои усы, - ай-ай… Да! Весной человеческое воображение легко обращается в сторону любви.

    - Честное слово, сэр! - воскликнула миссис Виддан. - Это верно. Кажется, будто что-то носится в воздухе.

    - Весною, - продолжал мистер Кульсон, - на улицах продают ароматные, покрытые живой росой ирисы.

    - Они очень вкусны с чаем, эти ирисы, - вздохнула миссис Виддан.

    - Миссис Виддан, - сказал мистер Кульсон, и лицо его передернулось от боли в ноге, - без вас этот дом был бы одинок. Я ста… да… я пожилой человек, но у меня есть изрядный капитал. Если полмиллиона долларов в государственных облигациях и искреннее влечение сердца, которое, правда, уже не бьется первым пылом молодости, но все же полно неподдельного…

    Громкий стук опрокинутого стула у дверей смежной комнаты прервал горячую речь почтенной и наивной жертвы Мая.

    В комнату вступила мисс Ван-Микер Констанция Кульсон - костлявая, высокая, мрачная, холодная, высокомерная, благовоспитанная, тридцатипятилетняя. Она поднесла к глазам лорнет. Миссис Виддан поспешно нагнулась и стала поправлять повязки на больной ноге мистера Кульсона.

    - Я думала, здесь Гиггинс, - сказала мисс Ван-Микер Констанция.

    - Гиггинс вышел, - объяснил ей отец, - и миссис Виддан пришла на звонок. Теперь мне лучше, миссис Виддан. Благодарю вас. Нет, больше мне ничего не нужно.

    Экономка ретировалась, пунцовая, под холодным, пытливым взглядом мисс Кульсон.

    - Прекрасная, весенняя погода! Правда, дочка? - сказал старик, виляя мысленным хвостом.

    - Совершенно верно, - мрачно ответила мисс Ван-Микер Констанция Кульсон. - Когда миссис Виддан уедет в отпуск?

    - Кажется, она говорила, через неделю, - ответил мистер Кульсон.

    Мисс Ван-Микер Констанция с минуту постояла у окна, выходившего в маленький сад, залитый ласкающим светом заходящего солнца. Холодным взором ботаника она созерцала цветы - наиболее могучее оружие коварного Мая. Своим неприступным девственным сердцем она стойко отразила атаку кроткой весны. Веселые солнечные стрелы испуганно отскакивали от нее, замороженные прикосновением холодной брони, сковывавшей ее неволнующуюся грудь. Аромат цветов не в силах был пробудить ни проблеска чувства в неизведанных глубинах ее спящего сердца. Чириканье воробьев раздражало ее. Она смеялась над Маем.

    Но, несмотря на то что мисс Кульсон была сама непроницаема для весны, она была достаточно умна, чтобы знать ее силу. Она знала, что пожилые мужчины и толстые женщины скачут, как дрессированные блохи, в потешной свите Мая, веселого пересмешника среди месяцев. Она слыхала о сумасбродных пожилых джентльменах, женившихся на своих экономках. Какое, право, это унизительное чувство - эта так называемая любовь.

    На следующее утро, в восемь часов, когда пришел человек из ледяного склада с обычной порцией льда, кухарка сказала ему, что мисс Кульсон хочет поговорить с ним и ожидает его внизу.

    - Можно, - сказал самодовольно поставщик льда. - Я ведь не кто-нибудь. Фирма Олькот и Депью.

    Из снисхождения он опустил свои засученные рукава, положил свой крюк для льда на крышку ледника и пошел вниз. Когда мисс Ван-Микер Констанция Кульсон заговорила с ним, он снял шляпу.

    - В этот подвал есть черный ход, - сказала мисс Кульсон. - До него можно добраться через калитку, ведущую на соседний участок, где производятся земляные работы для новой постройки. Я хочу, чтобы в течение двух часов вы привезли и свалили туда тысячу фунтов льда. Можете себе взять в помощь одного или двух человек. Я покажу вам, куда мы поместим лед. В течение четырех дней, начиная с сегодняшнего дня, доставляйте мне сюда ежедневно по тысяче фунтов. Ваша фирма может поставить стоимость этого льда в наш регулярный месячный счет. А это вам за труды.

    Мисс Кульсон протянула ему бумажку в десять долларов.

    Поставщик льда поклонился, держа свою шляпу обеими руками за спиной.

    - Разрешите откланяться, леди. Я с большим удовольствием сделаю для вас все по вашему желанию.

    Несчастный Май!

    В полдень мистер Кульсон сбросил со стола два стакана, сломал пружину своего звонка и начал благим матом звать Гиггинса.

    - Принесите топор, - приказал он ему, сардонически улыбаясь. - Или пошлите за четвертью галлона синильной кислоты, или позовите сюда полисмена, чтобы он застрелил меня на месте. Все лучше, чем замерзнуть, сидя в этом кресле.

    - Да, как будто становится все холоднее, сэр, - сказал Гиггинс. - Раньше я не замечал этого. Я закрою окно, сэр.

    - Закройте, - сказал мистер Кульсон. - И это люди называют весной! Это весна? Если так будет продолжаться дальше, я возвращусь во Флориду. Весь дом напоминает какой-то морг.

    Немного спустя вошла мисс Кульсон и заботливо осведомилась о состоянии больной ноги отца.

    - Станци, - спросил старик, - как сегодня на улице?

    - Ясно, - ответила мисс Кульсон, - но прохладно.

    - По-моему, просто опять наступила зима, - сказал мистер Кульсон.

    - Вот когда уместно выражение поэта: "Зима, запутавшаяся в складках одежды весны", хотя эта метафора далеко не из приличных, - проговорила Констанция, рассеянно глядя в окно.

    Немного спустя она вышла в боковую калитку и пошла в западном направлении, к Бродвею, за покупками.

    А через несколько минут в комнату больного вошла миссис Виддан.

    - Вы звонили, сэр? - спросила она, причем щеки ее покрылись ямочками. - Я попросила Гиггинса сходить в аптеку, и мне показалось, что я слышала звонок.

    - Я не звонил, - сказал мистер Кульсон.

    - Я боюсь, - сказала миссис Виддан, - что прервала вас вчера, когда вы хотели мне что-то сказать.

    - Скажите, миссис Виддан, - грозно спросил старик Кульсон, - почему в доме у меня такой невероятный холод?