А.Толстой

    Необычайные приключения на волжском пароходе

    Авантюрная повесть

    Теплая ночь на Волге. От пристани наверх уходят в темноту деревянные лестницы. Там на полугоре - одинокий фонарь, облепленный ночными бабочками, нежилые амбары, заколоченные лавки частников, часовня с вывеской Церабкоопа, подозрительная темнота грязных переулков. Тихо - ни шагов, ни стука колес в этот час. Пахнет рекой, селедочным рассолом и заборами, где останавливаются.

    На реке тишина. Постукивает динамо на пароходе.

    Освещен только капитанский мостик и широкий проход на нижнюю палубу. На воде - красные огоньки бакенов.

    Редкие, скупые звезды перед восходом луны. На той стороне реки - зарево строящихся заводов.

    Простукала моторная лодка,, ленивая волна мягко плеснула о смоляной борт конторки, у мостков заскрипели лодки. В освещенном пролете парохода появился капитан в поношенной куртке - унылое лицо, серые усы, руки за спиной... Прошел в контору, хлопнул дверью.

    И вот вдали по городским улицам вниз покатились железом,о булыжник колера пролетки. Некому прислушаться, а то стоило бы: лошадь, извозчик и седок сошли с ума... Кому, не жалея шеи, взбредет на ум так нестись по пустынному съезду?

    Из-за селедочных бочек вышли два грузчика: в припухших глазах равнодушие, волосы нечесаны, лица - отделенные от напрасной суеты, биографии - сложны и маловероятны. Лапти, широкие, до щиколоток, портки из сатина, воловьи мускулы на голом животе. Слушают, как в тишине гремят колеса.

    - Этот с поезда, - говорит один.

    - Пьяный.

    - Шею хочет сломать.

    - Пьяному-то не все одно?

    Шум сумасшедшей пролетки затихает на песке набережной, и снова уже близко колеса грохотнули и остановились.

    - Доехал.

    - Пойдем, что ли...

    Ленивой походкой грузчики пошли наверх. Навстречу им, вниз по лестницам, замелькали круглые икры в пестрых чулках, покатился крепкий человек в несоветской шляпе.

    Скороговоркой:

    - Два чемодана - первый класс...

    И, мать его знает как, не споткнувшись, долетел до свежевыкрашенной пристани и - прямо в дверь конторы. Касса еще не открыта. В дальнем помещении- яркий свет лампочки. У стола неприветливо сидит капитан и пароходный агент - с бледными скулами, подстриженными бачками. Человек ему с напором, торопливо:

    - Вы пароходный агент?

    Тот, как будто лишенный рефлексов, помолчав, поднял бесчувственные глаза:

    - Что нужно?

    - Мне прокомпостировать билет.

    - С половины второго.

    - Но (задравшись на конторские часы)... Без трех минут половина... Что за формализм!

    - Как вы сказали? - угрожающе переспросил агент.

    - Я говорю - мне дорога минута... Чрезвычайно... (На бритом лице горошины пота, лягушечий рот осклабился, блеснув золотом.) В конце концов можете мне оказать любезность...

    Агент, глядевший на него со всем преимуществом власти этих трех минут, - когда человек может бесноваться и даже треснуть и все-таки подождет, будь хоть сам нарком, - агент при слове "любезность" начал откидываться на стуле, словно предложили ему неимоверную гнусность.

    - Любезность? - протянул он зловеще, как из могилы.

    Человечек втянул шею.

    - А что я сказал? Ну да, любезность, как принято между людьми...

    - Принято между людьми... (Казалось, рука пароходного агента, ползет к телефонной трубке.) Человечек сошел с рельс. Но не надолго. Снова взорвался страстным нетерпением.

    - Мне нужно две одноместные каюты... Я рисковал сломать шею на ваших проклятых мостовых... (Повернулся к раскрытому окошечку, - где яснее шум колес.)... Сейчас сюда нагрянут с поезда... Вы можете ответить, когда я спрашиваю? Язык у вас отвалится? Есть свободные каюты? Есть? Нет? (Вдруг петушиным голосом.)... Бюрократизм!

    Часы бьют половину второго. Агент, с кривой усмешкой нехотя сдавшегося человека, закуривает и мертвым голосом:

    - Что вам нужно, гражданин?

    Oт неожиданности человечек выпучился, попятился.

    Снова подскочил:

    - Две одноместные каюты первого класса рядом...

    - Ваши билеты...

    Началось внимательное рассматривание билетов. Человечек переступал заграничными башмаками. Шум пролеток приближался. .

    - Свободных кают нет, - жестом, в котором не было никакой надежды, агент вернул билеты. Пододвинул пачку телеграмм, лизнул плоский палец, начал их перелистывать, не замечая, что у человечка шея потянулась, вытянулась, зрачки забегали по текстам депеш.

    - Билет могу прокомпостировать, - сказал агент, - но поедете в рубке первого класса до Саратова...

    Морща лоб, как понтер, он читал вполголоса: "Безусловно забронировать две одноместных первого класса для иностранцев мистера Скайльса и мистера Смайльса".

    Мгновенно пухлая рука человечка пронеслась мимо носа пароходного агента и упала на телеграмму:

    - А это же что, черт возьми! (Схватил депешу.) "Безусловно забронировать"... Телеграмма наркоминдела! На каком же основании у вас нет кают? Головотяпство! Вредительство! (Агент мигнул, в глазах его появилось что-то человеческое.) Я буду жаловаться. Где телеграф? Мистер Скайльс и мистер Смайльс, - это же плановая поездка... Палки суете в колеса?

    Под напором страшных слов агент торопливо мигал. Рефлексы его пришли в крайний беспорядок. Он ничего не спросил, ни фамилии человечка, ни тогопочему именно он берет каюты Скайльса и Смайльса,- словом, в полнейшей путанице мыслей протянул ему два ключа:

    - Извиняюсь, мистер... Товарищ... Две каюты первой категории... Значит это ваша телеграмма? Вам бы надо сразу сказать, что... - Человечек побежал от стола. В дверях, прищурясь: - На пароходе, надеюсь. - икра, стерлядь и TOMy подобное?

    - Кухня на ять... Вот - капитан... Можете переговорить...

    Но тот уже исчез за дверью. Агент сел, провел плоскими пальцами по увлажненному лбу:

    - И с первого же слова - вредительством сует в морду...

    Капитан, сидевший уныло и равнодушно, вдруг усмехнулся желтым боковым зубом под запущенными усами:

    - А мое мнение, что он взял тебя на пушку.

    Агент, затрясся, позеленел: - Меня - на пушку? Что вы хотите этим выразить?

    - А то, что каюты забронированы для американцев, а получил их он.

    - Да он кто? (Агент застучал костяшками пальцев по телеграмме.) Он-то и есть американец, как их там, - Скайльс или Смайльс...

    - Да ведь ты его даже фамилии не спросил...

    - Разговаривать с тобой! Шевиот, штиблеты - бокс, весь в экспорте... Эх ты, провинция! По одной шляпе можно понять, что - американец, как их там сволочей,- Скайльс или Смайльс...

    - Так ведь он же русский, - сказал капитан. Агент весь перекривился, передразнивая: - "Рускай"!..

    - Он же по-русски говорил.

    - "Па-русски"!.. Что же из того - по-русски? Может, он тыщщу языков знает...

    Капитан сдался. Крутанул унылой головой:

    - С тобой разговаривать... А кормить я их чем буду?

    - Иностранцев?

    - Ведь нашего они жрать не станут... Ну - икра, стерлядь... И сразу перловая похлебка с грибами на второе...

    - Продовольственный сектор меня не касается.

    Шумно в контору вошел широкий, ужасной природной силы человек, в сером френче, галифе и тонких сапогах.

    Медное лицо его сияло - ястребиный нос, маленький рот, обритый череп, широко расставленные рыже-веселые глаза.

    - Броня товарища Парфенова, каютку, - басовитый голос его наполнил контору. Агент молча взглянул в телеграмму, подал ключ. Парфенов сел рядом с капитаном, подтянул голенище: - Голодать не будем, папаша?

    - Глядя по аппетиту, - уклончиво ответил капитан.

    - Повар-то у вас прошлогодний?

    - И повар и заведующий хозяйством - те же...

    - А то - смотри не засыпься: американцев повезешь...

    - Не в первый раз. Тяжело возить француза, - в еде разборчив, - от всего его пучит... Американца хоть тухлым корми - было бы выпить... В прошлый рейс четверых вез. В Астрахани едва из кают вытащили. Туристы!

    - И Волги не видели?

    - Ничего не видали - как дым... Для удобства прямо внизу у буфетчика пили. День и ночь водку с мадерой.

    Парфенов раскрыл маленький рот кружком и грохотнул. В контору ввалилось несколько человек с фибровыми чемоданами,- москвичи, выражение лиц нахальное и прожженное до последней грани. Обступили стол, и у агента зазвенело в ушах от поминания, - будто бы между прочим, - знаменитых фамилий, декретных имен... Так, один с мокрой шеей, в расстегнутой белой блузе, трясся отвислыми щеками, потными губами, собачьими веками:

    - Послушайте, товарищ, была телеграмма моего дяди Калинина, дяди Миши?.. Не было? Значит - будет.Дайте ключ...

    Другой, с носом, как будто вырезанным из толстого картона, и зловеще горящими глазами, ловко просунулся костлявым плечом:

    - Для пасынка профессора Самойловича, броня "Известий ВЦИК"...

    Чья-то в круглых очках напыщенная физиономия, готовая на скандал:

    - Максим Горький... Я спрашиваю, товарищ, была от него телеграмма по поводу меня?.. Нет? Возмутительно!.. Я известный писатель Хиврин... Каюту мне нужно подальше от машины, я должен серьезно работать.

    В то же время на пристани, куда ушел капитан, произошло следующее: человечек, которого в конторе приняли за важного американца, в крайнем возбуждении кинулся мимо бочек с сельдью на сходни. На набережной уже гремели подъезжавшие пролетки с пассажирами. Он остановился, всматриваясь в темноту, и- свистящим шепотом:

    - Миссис Ребус... Миссис Ребус...

    Мимо него, скрипя досками, прошел в контору веселый Парфенов. Наверху ссорилась с извозчиками группа бронированных москвичей. Человечек дрожал от возбуждения:

    - Миссис Ребус, миссис Ребус...

    Тогда из темноты у самой во ды выдвинулась женская фигура в мохнатом пальто. Он кинулся к ней по мосткам:

    - Достал две каюты.

    - Очень хорошо, но вы могли сообщить это более спокойно, - несколько трудно произнося слова, с английским акцентом проговорила женщина. - Дайте руку. У меня узкая юбка.

    Протянув к нему руку в дорожной перчатке, она вскочила на мостик. Поднятый воротник пальто закрывал низ ее лица, кожаная шапочка надвинута на глаза.

    Оправив кушак, она засунула руки в широкие карманы. Ее твердый носик казался кусочком заморского владычества на этом сыром и темном советском берегу.

    - Каюты, которые вы получили, надеюсь, не заняты?спросила она.

    - Вы же сами знаете, что я не мог заказать кают... Все переполнено... Пришлось взять каюты мистера Скайльса и мистера Смайльса...

    - Как же вы думаете поступить с этими джентльменами? Через минуту они будут здесь. Надеюсь - вы не предполагаете, что я буду спать вместе со Скайльсом или Смайльсом?

    - Все понимаю... У меня трещит голова, миссис Ребус...

    - Агентство Ребус не оплачивает трещание вашей головы, мистер Ливеровский. Дайте ключ. Я устала и хочу лечь.

    - Предполагал, что вы могли бы как-нибудь сами переговорить с американцами... Вам-то они, конечно, уступят каюты...

    - Я ни о чем не буду просить Скайльса и Смайльса, они не принадлежат к числу наших друзей...

    - Тогда что же? Чтобы они совсем не поехали?

    - Да. Их не мешало бы проучить - этих друзей советской власти.

    - Я должен понять, что вы разрешаете не останавливаться ни перед какими мерами?..

    - Да... Ключ! - сказала Ребус.

    Опустев ключ в теплый карман, пошла к освещенному пароходу. Обернулась.

    - Негр едет? Вы проверили?

    - Едет. Каюта ему забронирована. Сам видел. (Схватился за нос в крайнем раздумье и - про себя: "Гм, что-то надо придумать!" Ливеровский скрылся в толпе сезонных рабочих. Миссис Ребус, двигаясь как представительница высшей цивилизации, внезапно споткнулась. Медленно оборачиваясь, отодвинулась в сторону. По мосткам шли - молодая женщина в атласном несвежем пальтеце с заячьим воротником и трое мужчин. Один из них был негр; улыбаясь широким оскалом, он глядел вокруг с доброжелательным любопытством:

    - Это - Волга? Я много читал о Волге у ваших прекрасных писателей.

    - Все восхищаются: Волга, Волга, но безусловно - ничего особенного, говорила дама с заячьим воротником,- я по ней третий раз езжу. После заграничной вам покажется гадко. Грязь и невежество.

    Муж дамы с заячьим воротником, профессор Родионов (средних лет, средней наружности, весь, кроме глаз, усталый), внес шутливый оттенок в женины слова:

    - Собака, ты все-таки не думай, что за границей повсюду одни кисельные берега...

    - Какие кисельные? Когда я о киселе говорила? При них котируешь меня как-то странно...

    - Ах, собака, ну опять...

    - Может надоесть в самом деле, - всю дорогу выставляешь какой-то дурой...

    - Ну, ладно...

    Видимо, царапанье между дамой и профессором было затяжное. Негр сказал, глядя в бархатную темноту на огоньки бакенов, на мирные звезды:

    - Я буду счастлив полюбить этот край...

    Четвертый спутник лениво: - За карманами присматривайте.

    Один глаз у него был закрыт, другой - снулый, худощавое лицо, как на фотографии для трамвайной книжки.

    Он пошел за ключами. Негр переспросил:

    - Не понял, - о чем товарищ Гусев?

    Дама с раздражением:

    - Знаете, мистер Хопкинсон, не то что здесь карманы береги, а каждый день - едет, скажем, пассажир, - так его с извозчика даже стаскивают. Весь народ на этой Волге закоренелые бандиты...

    Профессор с унылым отчаянием: - Ну, что это, Шурочка...

    - И тут готов спорить?

    - Никогда не поверю, миссис Шура, вы ужасная шутничка... - Хопкинсон не договорил: глаза его, как притянутые, встретились с пристальным взглядом миссис Ребус. Улыбка сползла с толстых губ.

    Шура завертела любопытным носиком:

    - На кого уставились? (Увидела, тоненько хихикнула.) Вот и правда, говорят, - на негров особенно действуют наши блондинки...

    - Шура, замолчи, ради бога.

    - Оставь меня, Валерьян.

    - Эта дама - не русская, - с тревогой проговорил негр, поставил к ногам профессора чемодан и, будто преодолевая какой-то постыдный для него страх, пошел к миссис Ребус. Приподнял шляпу.

    - Боюсь быть навязчивым... Но мне показалось...

    Эсфирь Ребус освободила подбородок из воротника пальто и улыбнулась влажным ртом, пленительно:

    - Вы ошиблись, мы не знакомы.

    - Простите, простите. - Он пятился, смущенный, низко поклонился ей, вернулся к своим. Лакированное лицо взволнованно: - Я ошибся, эта дама англичанка... Но мы не знакомы... (Снял шляпу, вытер лоб). Я немножко испугался... Это нехорошее чувство - страх... Он передается нам с кровью черных матерей.

    - Слушайте, испугались этой гражданки? Чего ради?

    - Она мне напомнила... Ее взгляд мне напомнил то, что бы я хотел забыть здесь, именно здесь, в России...

    - Расскажите. Что-нибудь эротическое?

    - Собака, пойдем на пароход, в самом деле...

    - Оставь меня...

    - Женщинам не отказывают, миссис Шура... Но слушать на ночь рассказы негра...

    - Именно - на ночь...

    - Вы будете плохо спать.

    - Наплевать, слушайте... Все равно - у меня хроническая бессонница.

    - Это у тебя-то? - сказал профессор.

    - Мистер Хопкинсон, сознайтесь - у вас какая-то тайна...

    Не ответив, негр опять повернул белки глаз в сторону миссис Ребус. Лицо ее до самых бровей ушло в широкий воротник, ножка потопывала. Притягивающие глаза не отрывались от Хопкинсона. Шура прошептала громко:

    - Уставилась как щука...

    Когда Гусев, вернувшись с ключами, заслонил спиною миссис Ребус, она оторвалась от стены и прошла мимо Хопкинсона так близко, что его ноздри втянули запах духов. Почти коснувшись его локтем и будто обезвреживая странный блеск глаз, она освободила из воротника подбородок, показала нежнейшую в свете улыбку:

    - На пароходе будем болтать по-английски, я очень рада. Ожидается прекрасная погода. Покойной ночи.

    Она ушла на пароход. Хопкинсон не смог ничего ответить. Родионов сказал раздумчиво:

    - Странная штука - рот, губы, вообще. Глазами солгать нельзя. Женщины лгут улыбкой.

    - Шикарная дамочка, - прошипела Шура, - туфли, чулки на ней видели? - а сукно на пальте? Вся модная, тысяч на десять контрабанды.

    - Чего хочет от меня эта дама? - с ужасным волнением спросил Хопкинсон. - Что ей от меня нужно?

    Спутники не ответили. Только Гусев - скучливо:

    - Берегите карман, товарищи.

    Двинулись к пароходным сходням. В это время на спине голого по пояс грузчика проплыли новенькие, с пестрыми наклейками чемоданы. Позади шагали два иностранца - бритые, седые, румяные, серые шляпы (цвета крысиного живота), пальто - на руке, карманы коричнево-лиловых пиджаков оттопырены от журналов и газет.

    Тот из них, кто был пониже, - налитой как яблочко, говорил:

    - Уверяю вас, - они сели в экипаж вслед за нами.

    Другой, тот, что повыше, - с запавшими глазами: