Выпрыгнув на берег, я сказал: "Прощай, „Бабочка“!" – и суденышко скользнуло с отмели на глубокую воду. Я знал, что лодка вернется к маяку Кабры – остров находился рядом с Тенью.

    Потом я обернулся к черной гряде деревьев вдоль берега – дальний путь предстоял мне теперь – и направился к ним, слегка забирая в сторону. Лес зябко цепенел в предутренней прохладе, однако все было чудесно. Правда, я недобрал в весе килограммов двадцать пять и в глазах у меня порой двоилось, но дело повернулось к лучшему. Мне удалось бежать из темниц Амбера и слегка поправиться, спасибо безумцу Дворкину и пьянице Жупену. А теперь я должен был разыскать место, что походило на другое место – которого более не существовало. Я нашел тропу. Я пошел по ней.

    Через некоторое время я остановился у дерева, которое должно было расти здесь. Я пошарил в дупле, извлек свой серебряный клинок и пристегнул к поясу. Неважно, что он остался где-то в Амбере. Сейчас он был здесь, потому что лес, где я шел, уже был в Тени.

    Так я шел несколько часов, а солнце незримо болталось где-то за левым плечом. А потом передохнул и пустился дальше. Как здорово это было: видеть листья и скалы, стволы деревьев и пни, траву и черную землю. И вновь ощущать дивные летние запахи, слышать ни с чем не сравнимое лесное жужжание и чириканье. Бог мой! Как дорожил теперь я глазами! После почти четырехлетней тьмы я обрел их вновь… Не хватало слов. Даже просто разгуливать на воле…

    И я шел. Утренний ветерок колыхал мой изодранный плащ. Должно быть, я выглядел лет на пятьдесят: изможденный, морщинистый, тощий. Кто теперь меня узнает?

    Я шел, шел сквозь Тени, точно зная, куда иду. Но до конца пути не добрался. Наверное, я стал слишком мягким. Случилось вот что…

    На обочине валялись семеро, и шестеро из них были мертвы, лежа в лужах крови, в различной степени расчлененные. Седьмой полулежал, привалившись к замшелому стволу древнего дуба. Клинок поперек коленей, из обширной раны в правом боку все еще сочилась кровь. Без брони, хотя кое на ком из мертвецов доспехи были. Серые глаза начинали стекленеть. Костяшки пальцев были ободраны, дыхание еле заметно.

    Из-под кустистых бровей незнакомец, как вороны выклевывают глаза у трупов. Меня он, похоже, не видел.

    Надвинув капюшон пониже, я наклонил голову, чтобы скрыть лицо, и подошел поближе. Я некогда знал этого человека – или другого, очень на него похожего.

    Клинок шевельнулся. Острие обратилось ко мне.

    – Я друг, – сказал я. – Пить хотите?

    Немного поколебавшись, он кивнул:

    – Да.

    Я откупорил фляжку и подал ему.

    Он отхлебнул, закашлялся, выпил еще.

    – Благодарю вас, сэр, – сказал раненый, возвращая фляжку. – Жаль только, что нет чего-нибудь покрепче. Чертова царапина!

    – Есть и покрепче. Если вы считаете, что осилите это.

    Я вытащил пробку из малой фляжки и вложил ее в протянутую руку. От глотка Жупенова зелья он зашелся кашлем едва ли не на полминуты. А потом улыбнулся левой стороной рта и подмигнул мне.

    – Так-то лучше. Вы не будете возражать, если я капну немного на бок? Ненавижу тратить зря доброе виски, но…

    – Если надо, лейте хоть все. Правда, ваши руки сейчас не выглядят достаточно твердыми. Давайте-ка я помогу.

    Он согласился; я распахнул на нем кожаный колет и вспорол кинжалом рубаху, чтобы видеть рану. Выглядела она скверно – глубокий опоясывающий разрез сантиметров на десять повыше таза. На руках, груди и плечах тоже были порезы, но полегче.

    Кровь все еще сочилась из большой раны. Я промокнул платком и досуха вытер кровь.

    – Отлично, – сказал я. – Теперь сожмите зубы и отвернись. – И плеснул жидкость на рану.

    Резкая судорога передернула его тело, а затем перешла в мелкую дрожь. Он даже не вскрикнул – я и не ожидал иного. Я стряхнул носовой платок и приложил его к ране, забинтовав длинной полосой ткани, которую пришлось оторвать от собственного плаща.

    – Выпьете еще?

    – Да, воды, – ответил раненый. – А потом, боюсь, мне потребуется сон.

    Он попил, и тут же голова его склонилась на грудь.

    Я сделал ему что-то вроде подушки и прикрыл плащами убитых.

    А потом сел рядом и стал следить за веселенькими черными птицами.

    Он не узнал меня. Но кто мог бы узнать меня теперь? Если бы я открылся ему, тогда, возможно, другое дело. В этом мире мы с ним, наверное, никогда не встречались, но в некотором роде были связаны.

    Я шел сквозь Тень в одно место, очень особое место. Оно уничтожено, но в моих силах воссоздать его снова, ибо Амбер отбрасывает бесконечное множество Теней, а сыны Амбера могут перемещаться среди них, по праву рождения. Зовите Тени параллельными мирами, если хотите, или альтернативными вселенными, если угодно, или воплощенным бредом, если осмелитесь. Я зову их – тенями, как и все, кто обладают властью перемещаться по ним. Мы избираем возможность и движемся, пока не достигнем ее. А значит, в известном смысле и творим искомый мир. И пока хватит об этом.

    Я плыл, я двигался к Авалону.^[1]

    Я жил там давно, много столетий назад. Долгая это история, в ней переплелись и боль, и гордость… Может быть, когда-нибудь я расскажу об этом, если сумею дожить…

    Так я приближался к моему Авалону, но по пути набрел на раненого рыцаря и шестерых мертвецов. Если бы я прошел мимо, я мог бы обнаружить и такое место, где рыцарь стоит невредимым в окружении шестерых покойников, или на место, где он лежит недвижим, а шестеро над ним хохочут. Некоторые говорят, что так или этак – безразлично, потому что все это – возможности, а все возможности существуют где-то в Тени.

    Мои братья и сестры – пожалуй, кроме Джерарда и Бенедикта – даже и не оглянулись бы. Но я стал довольно мягкосердечен. Прежде я таким не был. Наверное, годы в Тени Земля размягчили меня, возможно, муки в темницах Амбера напомнили о цене людских страданий. Не знаю. Только я не сумел пройти мимо, узрев страдания человека, который так походил на другого, чьим другом я когда-то был. Шепни я теперь ему на ухо свое имя, я наверняка услышу в ответ взрыв проклятий и горестную историю.

    Ладно. Такую цену я готов заплатить: поставлю его на ноги и исчезну. Вреда никакого, и может быть, немного добра – хотя бы для этого человека.

    Я терпеливо сидел и ждал. Через несколько часов он проснулся.

    – Привет, – сказал я, откупоривая флягу. – Еще выпьете?

    – Спасибо. – Он протянул руку.

    Сделав несколько глотков, он возвратил мне флягу и произнес:

    – Прошу прощения, я не представился, с моей стороны это невежливо…

    – Я знаю вас. – Я не стал дожидаться, пока он договорит. – А меня зовут Кори.

    Он взглянул с удивлением, словно собираясь спросить: "Кори? Какой?" – но передумал и кивнул.

    – Прекрасно, сэр Кори, – понизил он меня в ранге. – Я должен поблагодарить вас.

    – Лучшая благодарность для меня в том, что выглядите вы получше, – ответил я. – Есть хотите?

    – Да, очень.

    – У меня найдется немного вяленого мяса и ломоть хлеба, который мог быть и посвежее. Еще большой кусок сыра. Если хочешь, съешьте все.

    Я достал еду, он потянулся за ней.

    – А вы, сэр Кори? – спросил раненый.

    – Я уже поел. Пока вы спали.

    Я многозначительно огляделся по сторонам, он ухмыльнулся.

    – …И вы в одиночку уложили всех шестерых? – спросил я.

    Он кивнул.

    – Да, это было то еще зрелище. Что же мне теперь с вами делать?

    Раненый попытался заглянуть мне в глаза, но не сумел.

    – Не понимаю, – ответил он.

    – Куда вы направлялись?

    – У меня есть друзья, лиг за пять к северу. Все случилось как раз по пути. Только я сомневаюсь, чтобы кто-то, будь то сам дьявол, способен пронести меня на спине даже одну лигу. Если бы я мог встать, сэр Кори, вы бы получили лучшее представление о моих размерах.

    Я встал, обнажил клинок и единым взмахом перерубил деревце дюйма два толщиной, ободрал кору и подрубил ствол до нужной длины. Повторил все еще раз, а потом поясами и плащами убитых связал обе жерди в носилки.

    Он внимательно наблюдал за мной:

    – Смертельный у вас клинок, сэр Кори, да к тому же, похоже, серебряный…

    – Как насчет небольшого путешествия? – спросил я.

    Пять лиг – это около пятнадцати миль.

    – А как насчет убитых? – вопросом ответил он.

    – Вы что, хотите устроить им христианское погребение? – удивился я. – К черту, пусть природа сама позаботится о своем добре. Отсюда пора уходить, они уже пованивают.

    – Следовало бы хоть прикрыть их. Бились они храбро.

    Я вздохнул.

    – Ну ладно – если потом вам будет спокойнее спать. Лопаты у меня нет, но можно набросать каирн.^[2] Братская могила, так сказать.

    – Подойдет, – ответил раненый.

    Пока я укладывал всех шестерых рядом, он бубнил себе что-то под нос, должно быть, молитву об убиенных.

    Потом я оградил мертвых камнями – их вокруг было довольно. Хотелось побыстрее закончить, поэтому я выбирал камни побольше. И чуть было не прокололся. Один из камней весил фунтов четыреста, я не стал перекатывать его, а просто ухватил и поставил куда надо.

    Раздался изумленный вздох – конечно, он все заметил.

    Пришлось изобразить гнев:

    – Проклятье, чуть не надорвался! – крикнул я, но впредь выбирал камни поменьше.

    Закончив, я спросил:

    – Ну, готовы в путь?

    – Да.

    Я поднял его на руки и переложил на носилки. Раненый закусил губу.

    – Куда теперь? – спросил я.

    Он махнул рукой в ответ:

    – Обратно по тропе. Надо идти влево до развилки, а там направо. И как вы собираетесь…

    Я поднял носилки вместе с ним, как колыбель с младенцем. Потом направился к тропе.

    – Кори? – спросил он.

    – Да?

    – Из всех, кого мне доводилось встречать, вы один из самых сильных… Такого человека я должен бы знать…

    Я не хотел торопиться с ответом. Но все же произнес:

    – Пытаюсь сохранить форму. Веду здоровый образ жизни.

    – …и голос ваш мне как будто знаком.

    Он посмотрел вверх, пытаясь разглядеть мое лицо.

    Я поспешил сменить тему разговора.

    – Кто же эти друзья, к которым мы идем?

    – Мы направляемся в Твердыню Ганелона.

    – Поганый штрейкбрехер! – невольно вырвалось у меня, и я едва не выронил раненого.

    – Употребленное вами слово мне незнакомо, – сказал раненый, – но, судя по вашему тону, оно выражает неодобрение. И если это так, я должен заступиться…

    – Погодите, – опомнился я. – Мы, видно, говорим о разных людях, носящих одно имя. Извините.

    Тело его заметно расслабилось.

    – Несомненно, это так, – согласился он.

    Тем временем дошли мы до тропки, и я повернул налево.

    Раненый опять уснул, так что я мог как следует прибавить шагу и после развилки просто бежал, а он тем временем храпел. Как-то вдруг припомнились те шесть типов, что собирались расправиться с этим рыцарем и едва не преуспели в своем намерении. Хорошо бы у них не оказалось приятелей, слоняющихся по кустам.

    Его дыхание изменилось, и я опять перешел на шаг.

    – Я, кажется, заснул, – констатировал он.

    – И храпел при этом, – добавил я.

    – Далеко мы отошли?

    – Лиги на две…

    – И вы не устали?!

    – Слегка, – отвечал я. – Но отдыхать еще рано.

    – Мой Бог! Не хотелось бы когда-нибудь поссориться с вами. Уж не дьявол ли вы случайно?

    – Истинно так, – подтвердил я. – Принюхайтесь, разве вы не чувствуете запашок серы? А мое правое копыто болит как проклятое.

    И он действительно глубоко вдохнул пару раз – меня это задело, – а потом ухмыльнулся.

    На самом деле, как я считал, мы прошли около четырех лиг. Я надеялся, что он снова уснет и не будет интересоваться длиной пройденного пути. Мускулы у меня уже начинали побаливать.

    – Кем же были эти шестеро мертвецов? – спросил я.

    – Стражи Круга, – ответил он. – И они уже не люди, а одержимые злом. Молите Бога, сэр Кори, чтобы души их обрели мир.

    – Стражи Круга? – переспросил я. – Какого Круга?

    – Круга Тьмы, где творятся беззакония и разгуливают мерзкие твари… – Раненый глубоко вздохнул. – Он – источник хвори, поразившей сию землю.

    – Мне эта земля не кажется такой уж пораженной, – ответил я.

    – Мы далеко от Круга, а царство Ганелона – пока еще слишком крепкий орешек для врага. Но Круг ширится. Думаю, последняя битва разразится здесь.

    – Ты будишь во мне любопытство.

    – Сэр Кори, если вы еще не слыхали о Круге, лучше вам вовсе забыть о нем, не расспрашивать дальше, обойти стороной и отправиться своей дорогой. Ох, как бы я хотел биться рядом с вами, но битва эта – не ваша, и кто знает, чем она закончится…

    Тропа стала изгибаться вверх, и за какой-то прогалиной я увидел нечто, напомнившее мне знакомые места.

    – Что?.. – вырвалось у моего подопечного. – Да вы словно летели!.. Сюда-то нам и надо. Это Твердыня Ганелона.

    И тут я стал думать о Ганелоне – не хотелось, но пришлось. Он был предателем и убийцей, которого я изгнал его из Авалона много столетий назад. Я просто увел его в другую Тень, то есть забросил в другое пространство и время – таким же образом впоследствии обошелся со мной мой брат Эрик. Я надеялся, что это – не то место, куда я его притащил. Непохоже – но возможно. Он был простым смертным, чья жизнь имеет отмеренный предел, а изгнал я его лет шестьсот назад, но могло оказаться, что в этом мире минуло лишь несколько лет. Время – тоже функция в математике Теней, и сам Дворкин не знал всех ее значений. Хотя, может быть, он-то как раз знал, отчего и сошел с ума. Самое трудное насчет Времени, как я понял, это творить его. Во всяком случае, едва ли этот Ганелон – мой бывший лютый враг и верный помощник: уж тот никогда не стал бы бороться с беззаконием, поразившим страну. Скорее напротив, он постарался бы побыстрее попасть в самую сердцевину, вылавливая себе подходящую нечисть.

    Беспокоил меня и тот, кого я нес. Его двойник тоже присутствовал при опале Ганелона; выходило, что времени здесь прошло действительно немного.

    Ганелона – того, что я когда-то знал, – можно было не опасаться, и меня не заботило, узнает ли он меня. О Тени он не ведал ничего. Он знал лишь, что я наложил на него темные чары, вместо того, чтобы убить – и если он и выжил, то, возможно, даже сожалел об этом.

    Но человек на моих руках нуждался в помощи и покое, поэтому я все шел и шел.

    И думал…

    Наверно, было во мне что-то знакомое этому человеку. Это место не было моим Авалоном, но очень напоминало его… Быть может, здесь не забыли одну из моих собственных теней? А если помнят, то как? И как отнесутся они ко мне истинному, если придется открыться?

    Солнце уже садилось, подул свежий бриз. Приближалась холодная ночь. Мой подопечный снова захрапел, и я решил пробежать большую часть оставшегося пути. Не нравился мне этот лес; в потемках здесь в любой момент могли появиться служители мерзкого Круга, о котором я не знал пока ничего, но в том, что он реально существовал, сомневаться не приходилось.

    Солнце клонилось к закату, и я бежал, не обращая внимания на свои ощущения, а они говорили о том, что за мной кто-то следит – гонится и преследует. Наконец я вынужден был перейти на шаг, ощущения переросли в предчувствие боя, я уже слышал за спиной мягкие шаги: топ-топ-топ.

    Поставив на землю носилки, я обнажил клинок и обернулся.

    Две. Кошки.

    Сиамские кошки величиной с тигра. Ярко-желтые глаза без зрачков пылали маленькими солнцами. Увидев, что я обернулся, они сели на задние лапы и не моргая уставились на меня.

    Они были шагах в тридцати. Загородив собою носилки, я двинулся на них.

    Левая кошка открыла пасть. Я ожидал услышать рык или мурлыканье. Но она заговорила:

    – Человек, смертный… – Голос был слишком высок для человеческого.

    – Пока живой, – согласилась вторая кошка похожим голосом.

    – Убить здесь, – произнесла первая.

    – А второй, что охраняет его с клинком, который мне не нравится?

    – Смертный?

    – Подойди – узнаешь, – тихо сказал я.

    – Тощий и, должно быть, старый.

    – Но он нес раненого от самого каирна бегом и не отдыхал. Берем в клещи.

    Они шевельнулись, а я двинулся вперед. Та, что справа, прыгнула.

    Клинок рассек череп, перерубил плечо. Едва я успел повернуться и вырвать клинок из раны, как вторая скользнула мимо меня к носилкам. Я в бешенстве размахнулся.