- Минутку, - ответил я и быстро вошел в цветочный магазин, находившийся рядом. Уже несколько успокоившись, я вышел оттуда с букетом роз.
- Робби, - сказала Пат.
Моя ухмылка была довольно жалкой:
- На старости лет я еще стану галантным кавалером.
Не знаю, что с нами внезапно приключилось. Вероятно, причиной всему был этот проклятый только что отошедший поезд. Словно нависла свинцовая тень, словно серый ветер пронесся, срывая всё, что с таким трудом хотелось удержать… Разве не оказались мы внезапно лишь заблудившимися детьми, которые не знали, куда идти, и очень старались держаться храбро?
- Пойдем поскорей выпьем что-нибудь, - сказал я.
Она кивнула. Мы зашли в ближайшее кафе и сели у пустого столика возле окна.
- Чего бы ты хотела, Пат?
- Рому, - сказала она и поглядела на меня.
- Рому, - повторил я и отыскал под столом ее руку. Она крепко стиснула мою.
Нам принесли ром. Это был "Баккарди" с лимоном.
- За твое здоровье, милый, - сказала Пат и подняла бокал.
- Мой добрый старый дружище! - сказал я.
Мы посидели еще немного.
- А странно ведь иногда бывает? - сказала Пат.
- Да. Бывает. Но потом всё опять проходит.
Она кивнула. Мы пошли дальше, тесно прижавшись друг к другу. Усталые, потные лошади протопали мимо, волоча сани. Прошли утомленные загорелые лыжники в бело-красных свитерах - это была хоккейная команда, воплощение шумливой жизни.
- Как ты себя чувствуешь, Пат? - спросил я.
- Хорошо, Робби.
- Нам ведь всё нипочем, не правда ли?
- Конечно, милый. - Она прижала мою руку к себе.
Улица опустела. Закат розовым одеялом укрывал заснеженные горы.
- Пат, - сказал я, - а ведь ты еще не знаешь, что у нас куча денег. Кестер прислал.
Она остановилась:
- Вот это чудесно, Робби. Значит, мы сможем еще разок по-настоящему кутнуть.
- Само собой разумеется, - сказал я, - и столько раз, сколько захотим.
- Тогда мы в субботу пойдем в курзал. Там будет последний большой бал этого года.
- Но ведь тебе же нельзя выходить по вечерам.
- Да это нельзя большинству из тех, кто здесь, но всё же они выходят.
Я нахмурился, сомневаясь.
- Робби, - сказала Пат. - Пока тебя здесь не было, я выполняла всё, что мне было предписано. Я была перепуганной пленницей рецептов, ничем больше. И ведь всё это не помогло. Мне стало хуже. Не прерывай меня, я знаю, что ты скажешь. Я знаю также, чем всё это кончится. Но то время, что у меня еще осталось, то время, пока мы вместе с тобой, - позволь мне делать всё, что я хочу.
На ее лице лежал красноватый отсвет заходящего солнца. Взгляд был серьезным, спокойным и очень нежным. "О чем это мы говорим? - подумал я. И во рту у меня пересохло. - Ведь это же невероятно, что мы вот так стоим здесь и разговариваем о том, чего не может и не должно быть. Ведь это Пат произносит эти слова - так небрежно, почти без грусти, словно ничего уж нельзя предпринять, словно у нас не осталось и самого жалкого обрывка обманчивой надежды. Ведь это же Пат - почти ребенок, которого я должен оберегать, Пат, внезапно ставшая такой далекой и обреченной, причастной тому безыменному, что кроется за пределами жизни".
- Ты не должна так говорить, - пробормотал я наконец. - Я думаю, что мы, пожалуй, сначала спросим об этом врача.
- Мы никого и никогда больше не будем ни о чем спрашивать. - Она тряхнула своей прекрасной маленькой головкой, на меня глядели любимые глаза. - Я не хочу больше ни о чем узнавать. Теперь я хочу быть только счастливой.
x x x
Вечером в коридорах санатория была суета; все шушукались, бегали взад и вперед. Пришел Антонио и передал приглашение. Должна была состояться вечеринка в комнате одного русского.
- Ты считаешь удобным, что я так запросто пойду с тобой? - спросил я.
- Почему же нет? - возразила Пат.
- Здесь принято многое, что в иных местах неприемлемо, - сказал, улыбаясь, Антонио.
Русский был пожилым человеком со смуглым лицом. Он занимал две комнаты, устланные коврами. На сундуке стояли бутылки с водкой. В комнатах был полумрак. Горели только свечи. Среди гостей была очень красивая молодая испанка. Оказывается, праздновали день ее рождения. Очень своеобразное настроение царило в этих озаренных мерцающим светом комнатах. Полумраком и необычным побратимством собравшихся здесь людей, которых соединила одна судьба, они напоминали фронтовой блиндаж.
- Что бы вы хотели выпить? - спросил меня русский. Его глубокий, густой голос звучал очень тепло.
- Всё, что предложите.
Он принес бутылку коньяка и графин с водкой.
- Вы здоровы? - спросил он.
- Да, - ответил я смущенно.
Он протянул мне папиросы. Мы выпили.
- Вам, конечно, многое здесь кажется странным? - спросил он.
- Не очень, - ответил я. - Я не привык к нормальной жизни.
- Да, - сказал он и посмотрел сумеречным взглядом на испанку. - Здесь у нас в горах особый мир. Он изменяет людей.
Я кивнул.
- И болезнь особая, - добавил он задумчиво. - От нее острее чувствуешь жизнь. И иногда люди становятся лучше, чем были. Мистическая болезнь. Она растопляет и смывает шлаки.
Он поднялся, кивнул мне и подошел к испанке, улыбавшейся ему.
- Восторженный болтун, не правда ли? - спросил кто-то позади меня.
Лицо без подбородка. Шишковатый лоб. Беспокойные лихорадочные глаза.
- Я здесь в гостях, - ответил я. - А вы разве не гость?
- Вот так он и ловит женщин, - продолжал тот, не слушая. - Да, так он их и ловит. Так и эту малютку поймал.
Я не отвечал.
- Кто это? - спросил я Пат, когда он отошел.
- Музыкант. Скрипач. Он безнадежно влюблен в испанку. Самозабвенно, как все здесь влюбляются. Не она не хочет знать о нем. Она любит русского.
- Так бы и я поступил на ее месте.
Пат засмеялась.
- По-моему, в этого парня можно влюбиться, - сказал я. - Разве ты не находишь? - Нет, - отвечала она.
- Ты здесь не влюбилась?
- Не очень.
- Мне бы это было совершенно безразлично, - сказал я.
- Замечательное признание. - Пат выпрямилась. - Уж это никак не должно быть тебе безразлично.
- Да я не в таком смысле. Я даже не могу тебе толком объяснить, как я это понимаю. Не могу хотя бы потому, что я всё еще не знаю, что ты нашла во мне.
- Пусть уж это будет моей заботой, - ответила она.
- А ты это знаешь?
- Не совсем, - ответила она, улыбаясь. - Иначе это не было бы любовью.
Бутылки, которые принес русский, остались здесь. Я осушил несколько рюмок подряд. Всё вокруг угнетало меня. Неприятно было видеть Пат среди этих больных людей.
- Тебе здесь не нравится? - спросила она.
- Не очень. Мне еще нужно привыкнуть.
- Бедняжка мой, милый… - Она погладила мою руку.
- Я не бедняжка, когда ты рядом.
- Разве Рита не прекрасна?
- Нет, - сказал я. - Ты прекрасней.
Молодая испанка держала на коленях гитару. Она взяла несколько аккордов. Потом она запела, и казалось, будто над нами парит темная птица. Она пела испанские песни, негромко, сипловатым, ломким голосом больной. И не знаю отчего: то ли от чужих меланхолических напевов, то ли от потрясающего сумеречного голоса девушки, то ли от теней людей, сидевших в креслах и просто на полу, то ли от большого склоненного смуглого лица русского, - но мне внезапно показалось, что всё это лишь рыдающее тихое заклинание судьбы, которая стоит там, позади занавешенных окон, стоит и ждет; что это мольба, крик ужаса, ужаса, возникшего в одиноком противостоянии безмолвно разъедающим силам небытия.
x x x
На следующее утро Пат была веселой и озорной. Она всё возилась со своими платьями.
- Слишком широким стало, слишком широким, - бормотала она, оглядывая себя в зеркале. Потом повернулась ко мне: - Ты взял с собой смокинг, милый?
- Нет, - сказал я. - Не знал. что он здесь может понадобиться.
- Тогда сходи к Антонио. Он тебе одолжит. У вас с ним одинаковые фигуры.
- Он может быть ему самому нужен.
- Он наденет фрак. - Она закалывала складку. - А потом пойди пройдись на лыжах. Мне нужно повозиться здесь. В твоем присутствии я не могу.
- Как быть с этим Антонио, - сказал я. - Ведь я же попросту граблю его. Что бы мы делали без него?
- Он добрый паренек, не правда ли?
- Да, - ответил я. - Это самое подходящее определение для него - он добрый паренек.
- Я не знаю, что бы я делала, если бы он не оказался здесь, когда я была одна.
- Об этом не будем больше думать, - сказал я - Это уже давно прошло.
- Да, - она поцеловала меня. - Теперь пойди побегай на лыжах.
Антонио ждал меня.
- Я и сам догадался, что у вас нет с собой смокинга, - сказал он. - Примерьте-ка эту курточку.
Смокинг был узковат, но в общем подошел. Антонио, удовлетворенно посвистывая, вытащил весь костюм.
- Завтра будет очень весело, - заявил он. - К счастью, вечером в конторе дежурит маленькая секретарша. Старуха Рексрот не выпустила бы нас. Ведь официально всё это запрещено. Но неофициально… мы, разумеется, уже не дети.
Мы отправились на лыжную прогулку. Я успел уже обучиться, и нам теперь не нужно было ходить на учебное поле. По пути мы встретили мужчину с бриллиантовыми кольцами на руках, в полосатых брюках и с пышным бантом на шее, как у художников.
- Комичные особы попадаются здесь, - сказал я.
Антонио засмеялся:
- Это важный человек. Сопроводитель трупов.
- Что? - спросил я изумленно.
- Сопроводитель трупов, - повторил Антонио. - Ведь здесь больные со всего света. Особенно много из Южной Америки. А там семьи чаще всего хотят хоронить своих близких у себя на родине. И вот такой сопроводитель за весьма приличное вознаграждение доставляет их тела куда следует в цинковых гробах Благодаря своему занятию эти люди становятся состоятельными и много путешествуют. Вот этот, например, на службе у смерти сделался настоящим денди, как видите.
Мы еще некоторое время шли в гору, потом стали на лыжи и понеслись. Белые холмы то поднимались, то опускались, а сзади нас мчался с лаем, то и дело окунаясь по грудь в снег, Билли, похожий на красно-коричневый мяч. Теперь он опять ко мне привык, хотя часто по пути вдруг поворачивал и с откинутыми ушами стремительно мчался назад в санаторий.
Я разучивал поворот "Христиания", и каждый раз, когда я скользил вниз по откосу и, готовясь к рывку, расслаблял тело, я думал "Вот если теперь удастся и я не упаду, Пат выздоровеет". Ветер свистел мне в лицо, снег был тяжелым и вязким, но я каждый раз поднимался снова, отыскивал всё более крутые спуски, все более трудные участки, и, когда снова и снова мне удавалось повернуть не падая, я думал: "Она спасена". Знал, что это глупо, и все же радовался, радовался впервые за долгое время.
x x x
В субботу вечером состоялся массовый тайный выход. По заказу Антонио несколько ниже по склону в стороне от санатория были приготовлены сани. Сам он, весело распевая, скатывался вниз с откоса в лакированных полуботинках и открытом пальто, из-под которого сверкала белая манишка.
- Он сошел с ума, - сказал я.
- Он часто делает так, - сказала Пат. - Он безмерно легкомыслен. Только поэтому он и держится, иначе ему трудно было бы всегда сохранять хорошее настроение.
- Но зато мы тем тщательнее упакуем тебя.
Я обернул ее всеми пледами и шарфами, которые у нас были. И вот санки покатились вниз. Образовалась длинная процессия. Удрали все, кто только мог. Можно было подумать, что в долину спускается свадебный поезд, так празднично покачивались в лунном свете пестрые султаны на конских головах, так много смеялись все и весело окликали друг друга. Курзал был убран роскошно. Когда мы прибыли. танцы уже начались. Для гостей из санатория был приготовлен особый угол, защищенный от сквозняков и открытых окон. Было тепло, пахло цветами, косметикой и вином.
За нашим столом собралось очень много людей. С нами сидели русский, Рита, скрипач, какая-то старуха, дама с лицом размалеванного скелета, при ней пижон с ухватками наемного танцора, а также Антонио и еще несколько человек.
- Пойдем, Робби, - сказала Пат, - попробуем потанцевать.
Танцевальная площадка медленно вращалась вокруг нас. Скрипка и виолончель вели нежную и певучую мелодию, плывшую над приглушенными звуками оркестра. Тихо шуршали по полу ноги танцующих
- Мой милый, мой любимый, да ведь ты, оказывается, чудесно танцуешь, - изумленно сказала Пат.
- Ну, уж чудесно…
- Конечно. Где ты учился?
- Это еще Готтфрид меня обучал, - сказал я.
- В вашей мастерской?
- Да. И в кафе "Интернациональ". Ведь для этого нам нужны были еще и дамы. Роза, Марион и Валли придали мне окончательный лоск. Боюсь только, что из-за этого у меня не слишком элегантно получается.
- Напротив. - Ее глаза лучились. - А ведь мы впервые танцуем с тобой, Робби.
Рядом с нами танцевали русский с испанкой. Он улыбнулся и кивнул нам Испанка была очень бледна. Черные блестящие волосы падали на ее лоб, как два вороньих крыла. Она танцевала с неподвижным серьезным лицом. Ее запястье охватывал браслет из больших четырехгранных смарагдов. Ей было восемнадцать лет. Скрипач из за стола слетал за нею жадными глазами.
Мы вернулись к столу.
- А теперь дай мне сигаретку, - сказала Пат.
- Уж лучше не надо, - осторожно возразил я
- Ну только несколько затяжек, Робби Ведь я так давно не курила. - Она взяла сигарету, но скоро отложила ее. - А знаешь, совсем невкусно. Просто невкусно теперь.
Я засмеялся: - Так всегда бывает, когда от чего-нибудь надолго отказываешься.
- А ты ведь от меня тоже надолго отказался? - спросила она.
- Но это только к ядам относится, - возразил я. - Только к водке и к табаку.
- Люди куда более опасный яд, чем водка и табак, мой милый.
Я засмеялся:
- Ты умная девочка, Пат.
Она облокотилась на стол и поглядела на меня:
- А ведь по существу ты никогда ко мне серьезно не относился, правда?
- Я к себе самому никогда серьезно не относился, Пат, - ответил я.
- И ко мне тоже. Скажи правду.
- Пожалуй, этого я не знаю. Но к нам обоим вместе я всегда относился страшно серьезно. Это я знаю определенно.
Она улыбнулась. Антонио пригласил ее на следующий танец. Они вышли на площадку. Я следил за ней во время танца. Она улыбалась мне каждый раз, когда приближалась. Ее серебряные туфельки едва касались пола, ее движения напоминали лань.
Русский опять танцевал с испанкой. Оба молчали. Его крупное смуглое лицо таило большую нежность. Скрипач попытался было пригласить испанку. Она только покачала головой и ушла на площадку с русским.
Скрипач сломал сигарету и раскрошил ее длинными костлявыми пальцами. Внезапно мне стало жаль его. Я предложил ему сигарету. Он отказался.
- Мне нужно беречься, - сказал он отрывисто.
Я кивнул.
- А вон тот, - продолжал он, хихикая, и показал на русского, - курит каждый день по пятьдесят штук.
- Ну что ж, один поступает так, а другой иначе, - заметил я.
- Пусть она теперь не хочет танцевать со мной, но всё равно она еще мне достанется.
- Кто?
- Рита.
Он придвинулся ближе:
- Мы с ней дружили. Мы играли вместе. Потом явился этот русский и увлек ее своими разглагольствованиями. Но она опять мне достанется.
- Для этого вам придется очень постараться, - сказал я. Этот человек мне не нравился.
Он разразился блеющим смехом:
- Постараться? Эх вы, невинный херувимчик! Мне нужно только ждать.
- Ну и ждите.
- Пятьдесят сигарет, - прошептал он. - Ежедневно. Вчера я видел его рентгеновский снимок. Каверна на каверне. Можно сказать, что уже готов. - Он опять засмеялся. - Сперва у нас с ним всё было одинаково. Можно было перепутать наши рентгеновские снимки. Но видали бы вы, какая разница теперь. Я уже прибавил в весе два фунта. Нет, милейший. Мне нужно только ждать и беречься. Я уже радуюсь предстоящему снимку. Сестра каждый раз показывает мне. Теперь только ждать. Когда его не будет, наступит моя очередь.