– Бункера, подземелья, цепи, кровь и слезы – "Царство призраков" внезапно стало современным, правда, маленькая Рут? – Он встал. – Выпьем по рюмке водки?

    Он взял со стола бутылку.

    – Может, и вам рюмку, Рут?

    – Да, большую.

    – А ты, Керн?

    – Двойную.

    – А вы прогрессируете, дети! – сказал Штайнер.

    – Я пью только потому, что радуюсь жизни, – объяснил Керн.

    – Налей и мне рюмку, – попросила Лила, входя в комнату и держа в руках противень, полный румяных пирогов.

    Штайнер наполнил рюмки. Затем он поднял свою и усмехнулся.

    – Да здравствует депрессия – оборотная сторона радости!

    Лила поставила противень и достала фаянсовую миску с огурцами и тарелку с черным русским хлебом. Затем взяла рюмку и медленно выпила. Свет лампионов поблескивал в прозрачной жидкости, и казалось, что она пьет из розового алмаза.

    – Ты мне дашь еще рюмку? – спросила она Штайнера.

    – Сколько хочешь, меланхоличное дитя степей. А вы, Рут, будете еще?

    – Да, я выпью.

    – Налей и мне, – сказал Керн, – Мне прибавили жалованье.

    Они выпили, а затем принялись за пироги с капустой и мясом. После еды Штайнер присел на кровати и закурил. Рут и Керн уселись на пол. Лила сновала туда-сюда, убирала со стола. На стенах вагона мелькала ее огромная тень.

    – Спой что-нибудь, Лила, – сказал Штайнер.

    Она кивнула и сняла со стены гитару. Она запела, и ее голос – хриплый, когда она говорила, – стал чистым и глубоким. Она сидела в полутьме. Ее лицо, обычно неподвижное, оживилось, а глаза загорелись диким, тоскливым блеском. Она пела русские песни и старые колыбельные песни цыган. Через некоторое время она замолчала и взглянула на Штайнера. Свет отражался в ее глазах.

    – Спой еще, – попросил Штайнер.

    Она кивнула и взяла на гитаре несколько аккордов. Затем начала напевать простые, незатейливые мелодии, из которых порой вылетали слова, словно птицы из темноты далеких степей; песни странствий и минутного отдыха в шатрах, – и всем показалось, что в беспокойном свете лампионов и вагон превратился в шатер, который они разбили на ночь, а завтра им предстоит двинуться дальше, дальше…

    Рут сидела перед Керном, опираясь плечами о его колени. Она откинула голову назад, в его руки. И ее тепло вливалось в его кровь и делало его беспомощным. Его мучила неизвестность. Что-то неясное было скрыто и в нем, и вне его: в глубоком страстном голосе Лилы и в дыхании ночи, в спутанном беге его мыслей и в сверкающем потоке, который подхватил его и куда-то нес.

    Керн и Рут вышли из вагона. На улице было тихо. Павильончики укрыли серым брезентом. Шум затих, и над суматохой и криками, над звуками выстрелов и пронзительными возгласами с аттракционов снова безмолвно встал лес и похоронил под собой незатейливое веселье балаганов.

    – Ты уже хочешь идти домой? – спросил Керн.

    – Не знаю. Нет, не хочу.

    – Тогда давай побудем здесь еще. Пройдемся немного. Я бы хотел, чтобы завтрашний день никогда не наступил.

    – Да. Вместе с новым днем всегда приходят страх и неуверенность. А здесь сейчас чудесно.

    Они шли по темному перелеску. Кроны деревьев безмолвно висели над ними.

    – Может быть, только мы сейчас и не спим…

    – Кто знает… Полицейские всегда очень долго не спят.

    – Здесь нет полицейских. Нет. Здесь – лес. И как хорошо гулять вот так… Даже шагов не слышно.

    – Да, не слышно ничего…

    – Нет, тебя я слышу. Но, может, это тоже я. Я больше не могу без тебя.

    Они шли все дальше и дальше. Было так тихо, что казалось, будто сама тишина что-то шепчет, приостановив дыхание, и ждет чего-то чудовищно чужого…

    – Дай мне руку, – сказал Керн. – Я Роюсь, что вдруг потеряю тебя.

    Рут прижалась к нему. Он почувствовал ее волосы у своего лица.

    – Рут, я знаю, что все это – лишь немного тепла в бесконечном бегстве и пустоте, но для нас это – больше, важнее…

    Она кивнула. Некоторое время они стояли неподвижно.

    – Людвиг, – сказала Рут, – временами мне никуда больше не хочется. Хочется просто лечь и погаснуть.

    – Ты устала?

    – Нет, не устала. Не устала. Я бы могла все время идти так. Это очень легко. Нигде ни на что не натыкаешься.

    Поднялся ветер, зашумела листва. Керн почувствовал на своей руке каплю. Вторая упала на лицо. Он взглянул на небо.

    – Начинается дождь, Рут, – сказал он.

    – Да.

    Капли падали все чаще.

    – Возьми мою куртку, – сказал Керн. – Я не простужусь, привык.

    Он накинул на плечи Рут свою куртку. Она почувствовала тепло, которое еще осталось в куртке, и ее охватило необычное чувство безопасности.

    Ветер стих. Минуту казалось, что лес затаил дыхание, потом в темноте вспыхнула бесшумная белая молния, сразу же за ней грянул гром, и хлынуло так, будто молния разорвала все небо.

    – Бежим, быстро! – крикнул Керн.

    Они побежали к карусели, парусиновые стены которой неясно вырисовывались во тьме, словно безмолвный разбойничий стан. Керн приподнял парусину, они проползли внутрь и встали на ноги, тяжело дыша; теперь они были защищены, карусель под парусиной была похожа на огромный барабан, по которому бил дождь.

    Керн взял Рут за руку и потянул за собой. Их глаза вскоре привыкли к темноте. Призраками вставали на дыбы лошади, олени окаменели в своем вечном беге, лебеди распростерли свои крылья, полные таинственности, неясно выделялись могучие, спокойные спины слонов.

    – Пошли! – Керн потянул Рут к гондоле.

    Он собрал из вагончиков и колясок бархатные подушки и сложил их на дно гондолы. Затем сорвал со слона его расшитую золотом попону.

    – Вот, теперь у тебя покрывало, как у принцессы.

    Снаружи долгими раскатами гремел гром. Молнии озаряли теплую темноту матовой бледностью, и каждый раз при вспышке появлялись пестрые оленьи рога, сбруя на лошадях, очертания зверей, которые в мирном вечном параде маршировали друг за другом, будто видения заколдованного рая. Укрывая Рут попоной, Керн видел ее бледное лицо, темные глаза и почувствовал, как его руки коснулись ее груди, – чужой, незнакомой и вновь волнующей, как и в ту первую ночь в отеле "Бристоль", в Праге.

    Гроза быстро приближалась. Гром заглушал шум дождя, бившего по туго натянутой парусине, вода стекала ручьями, земля дрожала под мощными ударами грома, и внезапно в затихающем молчании одного из самых сильных раскатов карусель качнулась и начала медленно вращаться. Медленно, медленнее, чем днем, неохотно, словно подчиняясь какой-то тайной силе; музыка тоже заиграла, но тоже медленнее, чем днем, а иногда почему-то затихала. Карусель сделала всего лишь полкруга, точно на секунду пробудившись ото сна, потом она вновь остановилась, музыка перестала играть, словно разбитая усталостью, и остался только шум дождя – самой старой колыбельной песни в мире.

    Площадь перед университетом лежала в лучах чистого полуденного солнца. Воздух был голубым и прозрачным, а над крышами кружилась стая беспокойных ласточек, Керн стоял на краю площади и ждал Рут. Из больших дверей вышли первые студенты и начали спускаться по лестнице. Керн повернул голову, стараясь найти среди них коричневый берет. Рут обычно выходила одной из первых. Но сейчас ее не было видно. Поток студентов из дверей внезапно прекратился. Даже некоторые из тех, кто уже вышел на улицу, повернули обратно. По-видимому, что-то случилось.

    Внезапно, словно вытолкнутый взрывной волной, из дверей вылетел спутанный клубок студентов. Драка. Керн услышал теперь и возгласы: "Гони жидов! Бейте отродье Моисея в их кривые рожи! Гоните их в Палестину!"

    Керн быстро перешел площадь и остановился у правого крыла здания. Ему нельзя ввязываться в драку; в то же время он хотел быть по возможности ближе, чтобы в случае необходимости прийти-на помощь Рут.

    Десятка три студентов евреев пыталось вырваться на свободу. Плотно прижавшись друг к другу, они спускались вниз по лестнице. Их окружила группа, человек в сто, которая со всех сторон наносила им удары.

    – Оторвите их друг от друга! – закричал здоровенный брюнет, который больше походил на еврея, чем большинство тех, на кого напали. – Бейте каждого в отдельности!

    Он встал во главе группы, которая со страшным воплем вклинилась в группу евреев, стала отрывать их друг от друга и бросать на растерзание оставшимся, которые тотчас начали обрабатывать их кулаками, связками книг и палками.

    Керн в беспокойстве огляделся, ища глазами Рут. Ее нигде не было видно, и он надеялся, что она осталась в университете. На верху лестницы было совершенно свободно, там стояли только два профессора. Один, с раздвоенной серой бородкой Франца-Иосифа и розовым лицом, потирал руки и улыбался; другой, сухой и подтянутый, смотрел вниз на драку бесстрастно.

    С другой стороны площади к зданию подбежало несколько полицейских. Бежавший впереди остановился недалеко от Керна.

    – Стой! – приказал он двум другим, – Не вмешиваться!

    Те остановились.

    – Евреи? – спросил один из них.

    Первый кивнул. Потом он заметил Керна и пристально посмотрел на него. Керн сделал вид, будто ничего не слышал. Он медленно закурил сигарету и прошел немного вперед походкой человека, не имеющего определенных целей. Полицейские скрестили руки и с любопытством наблюдали за дракой.

    Одному маленькому студенту еврею удалось вырваться из потасовки. На минуту он остановился, словно ослепленный. Потом заметил полицейских и помчался к ним.

    – Пойдемте! – закричал он. – Быстрее! Помогите! Их же убивают.

    Полицейские посмотрели на него, как на редкое насекомое. Ему никто не ответил. Маленький студент растерянно смотрел на них. Потом повернулся и, не говоря ни слова, снова направился к дерущимся. Не успел он пройти и десяти шагов, как из толпы отделились два студента. Они бросились на маленького еврея.

    – Жидовская свинья! – закричал бежавший впереди. – Жидовская свинья взывает к справедливости! Ты ее получишь!

    И он ударил его с такой силой, что тот упал, хотел подняться, но второй ударил его ногой в живот. Потом оба схватили его за ноги и потащили по мостовой, словно тележку. Студент тщетно пытался уцепиться за камни. Его белое лицо с маской ужаса неподвижно уставилось на полицейских. Рот казался черной дырой, на подбородке сочилась кровь.

    У Керна пересохло в горле. Он чувствовал, что должен броситься на помощь, но видел, что полицейские за ним наблюдали; содрогаясь и цепенея от ярости, он перешел на другой угол площади.

    Оба студента прошли совсем рядом с ним, волоча за собой свою жертву. Они ржали, блестя зубами, и в их лицах не было ни следа злости. Они выражали искреннее удовольствие, словно занимались каким-то безобидным спортом, а не избивали человека в кровь.

    Помощь пришла неожиданно. Высокий светловолосый студент, стоявший на площади, недовольно скорчил лицо, когда маленького еврея протащили мимо него. Он немного поддернул рукава, медленно направился к мучителям и двумя мощными стремительными ударами повалил обоих на землю.

    Потом поднял за воротник маленького испачканного еврея и поставил его на ноги.

    – Ну, а теперь смывайся! – гаркнул он. – Быстро!

    После этого он так же медленно и задумчиво направился к бушующей свалке. Он высмотрел предводителя-брюнета и нанес ему сокрушительный удар по носу, а затем – быстрый, почти невидимый удар в подбородок; у того что-то хрустнуло, и он рухнул на мостовую.

    В этот момент Керн увидел Рут. Она потеряла свой берет и находилась среди дерущихся. Он подбежал к ней.

    – Быстрее! Пошли быстрее, Рут! Мы должны бежать отсюда!

    В первое мгновение она его не узнала.

    – Полиция, – пробормотала она, побледнев от волнения. – Полиция должна помочь!

    – Полиция не поможет! И она не должна нас здесь схватить! Нам нужно уйти, Рут!

    – Да. – Она посмотрела на него, будто только что проснулась. Ее лицо изменилось. Казалось, она сейчас заплачет. – Да, Людвиг, – сказала она подавленным голосом.

    – Уйдем! Быстро! – Керн схватил ее за руку и потянул за собой. Позади себя они услышали крики. Группе студентов евреев удалось прорваться. Часть из них бежала через площадь. Драка переместилась, и внезапно Керн и Рут оказались в центре свалки.

    – А-а! Ребекка! Сара! – Один из нападающих схватил Рут.

    Керн почувствовал, что его руки, подобно пружинам, выскочили из своих гнезд. Он был в высшей степени удивлен, увидев, что обидчик медленно опускается на землю. Он даже не заметил, как нанес удар.

    – Великолепный прямой! – похвалил кто-то.

    Это был все тот же высокий светловолосый студент. он только что столкнул головами двух нападающих.

    – Не повредил ничего благородного, – сказал он и отпустил их.

    Они упали на мостовую, словно сырые мешки; студент схватил двух других.

    Керн получил удар тростью по руке. В ярости он бросился в красный туман и начал наносить удары во все стороны. Одному он разбил очки, другого повалил на землю. Затем все вокруг страшно задрожало, и красный туман превратился в черный.

    Он очнулся в полиции. Воротник был разорван, распухшая щека кровоточила, а в голове все еще шумело. Он приподнялся и сел.

    – Сервус! – произнес кто-то рядом с ним. Это был все тот же высокий светловолосый студент.

    – Черт возьми! – выругался Керн. – Где мы?

    Тот рассмеялся.

    – Под арестом, мой дорогой. Посидим денек-два, потом нас отпустят.

    – Меня не выпустят. – Керн огляделся. В камере их было восемь человек. Кроме блондина, все евреи. Рут среди них не было.

    Студент снова засмеялся.

    – Что вы так смотрите? Думаете, арестовали не тех, кого надо? Ошибаетесь, дорогой! Зачинщики не бывают виноватыми, виноватыми бывают только те, на кого нападают. Именно они-то и есть причина скандала! Самая современная психология.

    – Вы не заметили, что случилось с той девушкой, которая была вместе со мной? – спросил Керн.

    – С девушкой? – Блондин задумался. – Кажется, ничего не случилось. Что с ней может случиться? Ведь во время драк девушек не трогают.

    – Вы уверены в этом?

    – Да. Относительно. Кроме того, сразу подоспела полиция.

    Керн безучастно уставился на стену. Полиция. В том-то все и дело. Правда, паспорт Рут еще был действительным. Слишком много неприятностей причинить ей не могли. И уже это значило многое.

    – Еще кого-нибудь арестовали, кроме нас? – спросил он.

    Блондин покачал головой.

    – Не думаю. Я был последним. Они колебались, брать меня или нет.

    – Это вы наверняка знаете?

    – Наверняка. Иначе они тоже были бы здесь. Мы же еще только в дежурной комнате.

    Керн вздохнул с облегчением. Вполне возможно, что Рут ничего не угрожает.

    Блондин с иронией посмотрел на Керна.

    – Чертовски обидно, правда? У человека всегда такое чувство, когда он не виновен. Когда человек знает, за что его наказывают, у него не так тяжело на душе. Единственный, кто сидит здесь по старому доброму закону, – это я. Поэтому я и доволен. Ведь я вмешался добровольно.

    – Это было благородно с вашей стороны.

    – А-а, благородно… – Блондин пренебрежительно махнул рукой. – Я старый антисемит. Но, видя такую драку, нельзя остаться безучастным. Кстати, у вас чудесный прямой удар. Чистый и молниеносный. Когда-нибудь учились боксу?

    – Нет.

    – Тогда вы должны учиться. У вас хорошие данные. Только слишком сильно возбуждаетесь. Если бы я был царем иудейским, я бы каждый день заставлял вас брать уроки бокса. Вот увидите, какое уважение будут питать к вам ребятки.

    Керн осторожно ощупал себе голову.

    – Сейчас мне не до бокса.

    – Резиновая дубинка, – деловито объяснил студент. – Наша бравая полиция. Всегда на стороне победителей. К вечеру ваша голова пройдет. И мы начнем тренировку. Ведь вы должны чем-нибудь заняться. – Он вытянул на нарах свои длинные ноги и огляделся. – Чертовски скучная-каморка. Хоть бы в карты сыграть! В дурака или еще во что-нибудь может, конечно, играть каждый. – Он с презрением посмотрел на студентов евреев.

    – У меня есть с собой карты. – Керн полез в карман. Штайнер подарил ему колоду карманника. С тех пор он носил ее с собой, словно амулет.

    Студент с одобрением посмотрел на него.

    – Браво! Но только не говорите мне теперь, что играете только в бридж. Все евреи играют в бридж, больше ни во что.

    – Я – полуеврей. Я играю в скат, тарокк, ясс и покер, – ответил Керн с приливом гордости.

    – Первоклассно! Тогда вы меня перещеголяли. В ясс я не умею.

    – Это швейцарская игра. Если хотите, я вас научу.

    – Хорошо. За это я вам дам урок бокса. Обмен духовными ценностями.