Но дело было куда проще: Святополк отстаивал свой кусок пирога – Киев. Как великий князь он обязан был этим заниматься ради покоя в стране. А пока он добывал помощь, его жена с немецким епископом все так же сидели в тюрьме. Тюрьма находилась на севере, во владениях Ярослава. Для последнего это была козырная карта.

    Ярослав утвердился в Киеве, но киевлянам его правление не очень понравилось. И когда подоспел Святополк с Болеславом, киевляне просто сдали город Святополку. Правда, удача недолго грела этого князя. Киевлянам не понравилось поведение поляков, и они стали их понемногу прореживать. Болеслав, понимая, что так можно и всего войска лишиться, поспешил вывести свои отряды из Киева и других городов.

    Летописец, между прочим, упрекнул Святополка и в этом "прореживании": будто бы Святополк отдал такой приказ. Но до этого начались переговоры с Ярославом. Несчастный Святополк хотел только одного: возвращения своей жены и немецкого епископа из тюрьмы. Святополк предлагал ему честный обмен: жену с епископом на сестер Ярослава, оказавшихся в Киеве.

    Ярослав предложение проигнорировал. Он убедил новгородцев в необходимости новой войны. Болеслав тем временем взял себе червенские города (предмет спора между соседними державами) и отошел в Польшу, по пути, на Буге, еще раз разгромив войско Ярослава. Но несколько ранее Ярославу удалось взять Киев, Святополк снова бежал, теперь к печенегам.

    Сражение между Ярославом и Святополком состоялось на берегу речки Альты, где погиб Борис. Союзники были разбиты, Ярослав вернулся в Киев, а Святополк побоялся даже идти в Польшу, поскольку его жена оставалась в русском плену. Он, по Карамзину, "кончил гнусную жизнь свою в пустынях Богемских, заслужив проклятие современников и потомства", то есть печальнее судьбы и представить себе трудно. В истории он остался оклеветанным и нереабилитированным потомками.

    Зато Ярослав удостоился похвального слова и вечной славы. Он воссел на киевском столе. и принялся планомерно уничтожать оставшихся братьев. История в вину ему этого не поставила.

    Начал он не с братьев, а с полоцких князей. "В Полоцке княжил тогда Брячислав, сын Изяславов и внук Владимира, – пишет Карамзин. – Сей юноша хотел смелым подвигом утвердить свою независимость: взял Новгород, ограбил жителей и со множеством пленных возвращался в свое Удельное Княжение. Но Ярослав, выступив из Киева, встретил и разбил его на берегах реки Судомы, в нынешней Псковской Губернии. Пленники Новогородские были освобождены, а Брячислав ушел в Полоцк и, как вероятно, примирился с Великим Князем: ибо Ярослав оставил его в покое".

    Что же это были за пленники новгородские, если Ярослав сорвался из Киева наперерез Брячиславу? Карамзин приподнимает завесу тайны: среди новгородских пленников была жена самого Ярослава, и захватил ее для полоцкого князя бывший союзник Ярослава по войне со Святополком варяг Эймунд. Так что Ярославу пришлось отбивать у полочан собственную супругу.

    Уладив личные дела, он занялся наведением порядка. Первым от него пострадал князь Тьмутараканский Мстислав, брат Ярослава, но от другой матери. Мстиславу тоже хотелось занять Киев, но силы у него были невелики, так что он удовольствовался Черниговом, который – так у Карамзина – сам впустил к себе Мстислава.

    Ярослава на юге тогда не было: он усмирял бунт в Суздале. Там он и получил известие, что Мстислав сел в Чернигове, и сразу отправился в Новгород, собирать войско. Мстислава он боялся. Это был сильный, отважный князь. Ярослав же храбростью не отличался, характер имел скрытный и подозревал всюду измену.

    "Знаменитый Варяг Якун пришел на помощь к Ярославу, – пишет Карамзин. – Сей витязь Скандинавский носил на больных глазах шитую золотом луду или повязку; едва мог видеть, но еще любил войну и битвы. Великий Князь вступил в область Черниговскую. Мстислав ожидал его у Листвена, на берегу Руды; ночью изготовил войско к сражению; поставил Северян или Черниговцев в средине, а любимую дружину свою на правом и левом крыле.

    Небо покрылось густыми тучами – и в то самое время, когда ударил гром и зашумел сильный дождь, сей отважный Князь напал на Ярослава. Варяги стояли мужественно против Северян: казалось, что ужас ночи, буря, гроза тем более остервеняли воинов, при свете молнии, говорит Летописец, страшно блистало оружие.

    Храбрость, искусство и счастие Мстислава решили победу: Варяги, утомленные битвою с Черниговцами, смятые пылким нападением его дружины, отступили. Вождь их, Якун, бежал вместе с Ярославом в Новгород, оставив на месте сражения златую луду свою.

    На другой день Мстислав, осматривая убитых, сказал: "Мне ли не радоваться? Здесь лежит Северянин, там Варяг; а собственная дружина моя цела". Слово, недостойное доброго Князя: ибо Черниговцы, усердно пожертвовав ему жизнию, стоили по крайней мере его сожаления.

    Но Мстислав изъявил редкое великодушие в рассуждении брата, дав ему знать, чтобы он безопасно шел в Киев и господствовал, как старший сын великого Владимира, над всею правою стороною Днепра. Ярослав боялся верить ему; правил Киевом чрез своих Наместников и собирал войско.

    Наконец сии два брата съехались у Городца, под Киевом; заключили искренний союз и разделили Государство: Ярослав взял западную часть его, а Мстислав восточную; Днепр служил границею между ими, и Россия, десять лет терзаемая внутренними и внешними неприятелями, совершенно успокоилась".

    Впрочем, таковое положение дел длилось недолго. Однажды Мстислав поехал на охоту, почувствовал недомогание и скоро умер. Ярослав присоединил территорию Мстислава к своей половине. Все остальные братья Ярослава и вовсе в летописях не упоминаются. Известно только, что псковского Судислава великий князь посадил в "поруб" и там бедняга пребывал до самой смерти Ярослава.

    О Ярославе известно, что он имел большое семейство и сумел организовать династические браки чуть не со всей Европой: "В Польше царствовал тогда Казимир, внук Болеслава Храброго: изгнанный в детстве из отечества вместе с материю, он удалился (как рассказывают Историки Польские) во Францию и, не имея надежды быть Королем, сделался Монахом.

    Наконец Вельможи Польские, видя мятеж в Государстве, прибегнули к его великодушию: освобожденный Папою от уз духовного обета, Казимир возвратился из кельи в чертоги Царские. Желая пользоваться дружбою могущественного Ярослава, он женился на сестре его, дочери Св. Владимира.

    Польские Историки говорят, что брачное торжество совершилось в Кракове; что добродетельная и любезная Мария, названная Доброгневою, приняла Веру Латинскую и что Король их взял за супругою великое богатство, множество серебряных и золотых сосудов, также драгоценных конских и других украшений. Собственный Летописец наш сказывает, что Казимир дал Ярославу за вено – то есть за невесту свою – 800 человек: вероятно, Россиян, плененных в 1018 году Болеславом.

    Сей союз, одобренный здравою Политикою обоих Государств, утвердил за Россиею города Червенские; а Ярослав, как искренный друг своего зятя, помог ему смирить мятежника смелого и хитрого, именем Моислава, который овладел Мазовиею и хотел быть Государем независимым. Великий Князь, разбив его многочисленное войско, покорил сию область Казимиру.

    Нестор совсем не упоминает о дочерях Ярославовых; но достоверные Летописцы чужестранные именуют трех: Елисавету, Анну и Анастасию, или Агмунду. Первая была супругою Гаральда, Принца Норвежского. В юности своей выехав из отечества, он служил Князю Ярославу; влюбился в прекрасную дочь его, Елисавету, и, желая быть достойным ее руки, искал великого имени в свете. Гаральд отправился в Константинополь; вступил в службу Императора Восточного; в Африке, в Сицилии побеждал неверных; ездил в Иерусалим для поклонения Святым Местам и чрез несколько лет, с богатством и славою возвратясь в Россию, женился на Елисавете, которая одна занимала его сердце и воображение среди всех блестящих подвигов геройства. Наконец он сделался Королем Норвежским.

    Вторая княжна, Анна, сочеталась браком с Генриком I, Королем Французским. Папа объявил кровосмешением супружество отца его и гнал Роберта как беззаконника за то, что он женился на родственнице в четвертом колене. Генрик, будучи свойственником Государей соседственных, боялся такой же участи и в стране отдаленной искал себе знаменитой невесты.

    Франция, еще бедная и слабая, могла гордиться союзом с Россиею, возвеличенною завоеваниями Олега и Великих его преемников. В 1048 году – по известию древней рукописи, найденной в Сент-Омерской церкви, – Король отправил Послом к Ярославу Епископа Шалонского, Рогера: Анна приехала с ним в Париж и соединила кровь Рюрикову с кровию Государей Французских.

    По кончине Генрика I, в 1060 году, Анна, славная благочестием, удалилась в монастырь Санлизский; но чрез два года, вопреки желанию сына, вступила в новое супружество с Графом де-Крепи. Один Французский Летописец говорит, что она, потеряв второго, любезного ей супруга, возвратилась в Россию: но сие обстоятельство кажется сомнительным. Сын ее, Филипп, царствовал во Франции, имея столь великое уважение к матери, что на всех бумагах государственных Анна вместе с ним подписывала имя свое до самого 1075 года. Честолюбие, узы семейственные, привычка и Вера Католическая, ею принятая, удерживали сию Королеву во Франции.

    Третья дочь Ярославова, Анастасия, вышла за Короля Венгерского, Андрея I. Вероятно, что сей брачный союз служил поводом для некоторых Россиян переселиться в Венгрию, где в разных Графствах, на левой стороне Дуная, живет доныне многочисленное их потомство, утратив чистую Веру отцев своих.

    Ссылаясь на Летописцев Норвежских, Торфей называет Владимира, старшего Ярославова сына, супругом Гиды, дочери Английского Короля Гаральда, побежденного Вильгельмом Завоевателем. Саксон Грамматик, древнейший Историк Датский, также повествует, что дети несчастного Гаральда, убитого в Гастингском сражении, искали убежища при дворе Свенона II, Короля Датского, и что Свенон выдал потом дочь Гаральдову за Российского Князя, именем Владимира; но сей Князь не мог быть Ярославич. Гаральд убит в 1066 году, а Владимир, сын Ярославов, скончался в 1052 (построив в Новегороде церковь Св. Софии, которая еще не разрушена временем и где погребено его тело).

    Кроме Владимира, Ярослав имел пятерых сыновей: Изяслава, Святослава, Всеволода, Вячеслава, Игоря. Первый женился на сестре Казимира Польского, несмотря на то, что его родная тетка была за сим Королем; а Всеволод, по сказанию Нестора, на Греческой Царевне. Новейшие Летописцы называют Константина Мономаха тестем Всеволода; но Константин не имел детей от Зои. Мы не знаем даже, по Византийским летописям, ни одной Греческой Царевны сего времени, кроме Евдокии и Феодоры, умерших в девстве. Разве положим, что Мономах, еще не быв Императором, прижил супругу Всеволодову с первою, неизвестною нам женою?

    О супружестве других сыновей Ярославовых не можем сказать ничего верного. Историки Немецкие пишут, что дочь Леопольда, Графа Штадского, именем Ода, и Кунигунда, Орламиндская Графиня, вышли около половины XI века за Князей Российских, но, скоро овдовев, возвратились в Германию и сочетались браком с Немецкими Принцами. Вероятно, что Ода была супругою Вячеслава, а Кунигунда Игоревою: сии меньшие сыновья Ярославовы скончались в юношестве, и первая от Российского Князя имела одного сына, воспитанного ею в Саксонии: думаю, Бориса Вячеславича, о коем Нестор говорит только с 1077 года и который мог до того времени жить в Германии. Летописцы Немецкие прибавляют, что мать его, выезжая из нашего отечества, зарыла в землю сокровище, найденное им по возвращении в Россию".

    Приписывают Ярославу и создание русской правовой системы, хотя законы, известные под названием Ярославовой правды, были доработаны уже при его сыновьях. Так что часть этого законодательного свода носит имя Правды Ярославичей. Очевидно, что долгое время на землях Руси действовала обычная кровная месть. С этим мы сталкиваемся, например, во времена Ольги. Но спустя два века потребовалось соотнести местное законодательство с европейским и византийским. Нужны были писаные законы, которые бы исполнялись по всей стране одинаково.

    Таким кодексом и стала Ярославова правда. Новшеством здесь была замена смерти или увечья в ответ на смерть и увечье денежными выплатами. Разные категории населения по этому законодательству имели право возмещения ущерба согласно своему положению в обществе.

    "Кто убьет человека, тому родственники убитого мстят за смерть смертию; а когда не будет мстителей, то с убийцы взыскать деньгами в Казну: за голову Боярина Княжеского, Тиуна Огнищан, или граждан именитых, и Тиуна Конюшего – 80 гривен или двойную Виру; за Княжеского Отрока или Гридня, повара, конюха, купца, Тиуна и Мечника Боярского, за всякого Людина, то есть свободного человека, Русского (Варяжского племени) или Славянина – 40 гривен или Виру, а за убиение жены полвиры. За раба нет Виры; но кто убил его безвинно, должен платить господину так называемый урок, или цену убитого: за Тиуна сельского или старосту Княжеского и Боярского, за ремесленника, дядьку или пестуна, и за кормилицу 12 гривен, за простого холопа Боярского и Людского 5 гривен, за рабу шесть гривен, и сверх того в Казну 12 гривен продажи, дани или пени".

    Высшее место в обществе занимали бояре княжеские, тиуны, именитые горожане, на втором месте стояли военные люди, купцы, свободное население, еще ниже податное население и на самом низу иерархии – холопы, то есть рабы. В холопство обельное, то есть рабство, человек мог попасть разными путями: за долги заимодавцу, за женитьбу на рабыне, за продажу личной свободы (что практиковалось особенно в голодные годы), даже от незнания местного правила, гласившего, что согласившийся стать слугой автоматически становится рабом, если не заключит с хозяином договор.

    Убийство во время ссоры или пьяном угаре, если виновник известен, налагало вину не только на него, но и на весь мир, то есть пеню платила, допустим, вся деревня, где случилось несчастье. Если виновник не был известен, хотя убийство произошло, мир ничего не платил. Зато за убийство без ссоры, то есть по умыслу, виновника отдавали на поток всей семьей.

    В Ярославовой правде были оговорены случаи нанесения самых разнообразных увечий, за них тоже полагалась теперь узаконенная плата (раньше вопрос решался просто: выбил в драке глаз – готовься потерять собственный).

    "За повреждение ноги, руки, глаза, носа виновный платит 20 гривен в Казну, а самому изувеченному 10 гривен; за выдернутый клок бороды 12 гривен в Казну; за выбитый зуб то же, а самому битому гривну; за отрубленный палец 3 гривны в Казну, и раненому гривну. Кто погрозит мечом, с того взять гривну пени; кто же вынул его для обороны, тот не подвергается никакому взысканию, ежели и ранит своего противника. Кто самовольно, без Княжеского повеления, накажет Огнищанина (именитого гражданина) или Смерда (земледельца и простого человека), "платит за первого 12 гривен Князю, за второго 3 гривны, а битому гривну в том и в другом случае. Если холоп ударит свободного человека и скроется, а господин не выдаст его, то взыскать с господина 12 гривен. Истец же имеет право везде умертвить раба, своего обидчика".

    Закон вводил необходимость доказывать, что жертва подверглась насилию, для этого требовалось представить либо очевидцев события, либо вещественные доказательства. Оговаривалось также, что в доме хозяин имеет право убить ночного вора, а если не убьет, то его нужно связать и держать до света, после чего вести на княжеский суд. Если связанного вора убивали, за это полагалось платить, как за обычное убийство. Разного рода кражи и порча имущества тоже наказывались выплатой пени. За воровство своей челяди хозяева обязаны были возмещать ущерб пострадавшим.

    Оговаривались и случаи, когда хозяин украденного добра вдруг случайно опознавал его у другого человека. Тут требовалось доказать, что эта вещь прежде принадлежала потерпевшему. Для подтверждения истинности показаний требовалось тоже предоставить свидетелей. Свидетелями могли быть только люди свободные, и только в редких случаях, когда дело было слишком серьезным, разрешали допрашивать слугу или холопа. Последние считались имуществом и бегство или кража несвободного человека рассматривалось как порча или потеря вещи.

    При обнаружении беглых холопов хозяин мог потребовать с приютившего его определенную сумму денег. Эта статья закона, наверно, часто использовалась, потому что механизм возвращения раба прописан до мелочей:

    "О беглом холопе господин объявляет на торгу, и ежели чрез три дни опознает его в чьем доме, то хозяин сего дому, возвратив укрытого беглеца, платит еще в Казну 3 гривны. – Кто беглецу даст хлеба или укажет путь, тот платит господину 5 гривен, а за рабу 6, или клянется, что он не слыхал об их бегстве. Кто представит ушедшего холопа, тому дает господин гривну; а кто упустит задержанного беглеца, платит господину 4 гривны, а за рабу 5 гривен: в первом случае пятая, а во втором шестая уступается ему за то, что он поймал беглых. – Кто сам найдет раба своего в городе, тот берет Посадникова Отрока и дает ему 10 кун за связание беглеца".

    Точно так же был проработан механизм законов, связанных с возвращением денег.

    "Ежели кто будет требовать своих денег с должника, а должник запрется, то истец представляет свидетелей. Когда они поклянутся в справедливости его требования, заимодавец берет свои деньги и еще 3 гривны в удовлетворение.

    Ежели заем не свыше трех гривен, то заимодавец один присягает; но больший иск требует свидетелей или без них уничтожается.

    Если купец поверил деньги купцу для торговли и должник начнет запираться, то свидетелей не спрашивать, но ответчик сам присягает".

    Законодатель хотел, кажется, изъявить в сем случае особенную доверенность к людям торговым, которых дела бывают основаны на чести и Вере.

    "Если кто многим должен, а купец иностранный, не зная ничего, поверит ему товар: в таком случае продать должника со всем его имением, и первыми вырученными деньгами удовольствовать иностранца или Казну; остальное же разделить между прочими заимодавцами: но кто из них взял уже много ростов, тот лишается своих денег.

    Ежели чужие товары или деньги у купца потонут, или сгорят, или будут отняты неприятелем, то купец не ответствует ни головою, ни вольностию и может разложить платеж в сроки: ибо власть Божия и несчастие не суть вина человека. Но если купец в пьянстве утратит вверенный ему товар или промотает его, или испортит от небрежения: то заимодавцы поступят с ним, как им угодно: отсрочат ли платеж, или продадут должника в неволю.