- У меня больше не было ран и ушибов, но мамин новый муж откровенно заявил мне: "Я тебя ненавижу. Когда вижу твое лицо, мне кусок в горло не лезет. Когда смотрю на тебя, меня просто колотит и хочется тебя убить. От тебя исходит противный запах. Поэтому ты будешь сидеть в своей комнате. И есть будешь там же". Вернувшись из школы, я сразу же шла к себе в комнату. Там проводила весь день и спала тоже там. Мне не было все равно, однако я помню, о чем думала тогда. Мне казалось, что такова и есть жизнь. Мать не пыталась меня защитить и даже не извинялась за него. Это покажется странным, но, если подумать сейчас, тот факт, что мать не просила у меня прощения, был для меня спасением. Благодаря этому, как бы это сказать, я стала сильнее, что ли. Мне пришлось стать сильной. Я думаю, если бы мама повторяла мне "прости", наверное, я страдала бы еще больше. Даже не знаю почему, но это так. С мамой мы и сейчас иногда встречаемся за чашкой чая, но когда-то моя мать - а она у меня пьющая - предлагала мне выпить вместе с ней. Дело в том, что мамина мама, то есть моя бабушка, очень любила алкоголь. Она разводилась раз семь. Мама говорила, что мечтала прожить совсем иную жизнь, но не смогла.

    Увидев, как глаза Асами Ямасаки наполняются слезами, Аояма почувствовал давящую боль в груди. Ему казалось, словно его сжимает невидимый корсет. Девушка с силой прикусила губу, смахнула слезы и возобновила рассказ:

    - Как говорила мама, она представляла, что ее собственная жизнь будет отличаться от жизни ее матери, но ей не хватило сил. "Делать людям добро - в этом и есть сила. Поэтому, Асами, ты должна во что бы то ни стало обрести эту силу, - наказывала она мне. - Вот только, как обретают эту силу, я не знаю. Среди всех, кого я встречала за свою жизнь, по-настоящему сильными, способными приносить добро другим были те люди, у которых есть профессия, какое-нибудь занятие в жизни". У ее второго мужа были больные ноги, а я по какой-то причине всегда была очень шустрой. С самого детства. И мама как-то сказала мне: "Возможно, именно поэтому он тебя ненавидел".

    Ее исповедь неожиданно прервалась. Аояма украдкой, так чтобы не заметила Асами, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов.

    Так вот в чем дело…

    Он заметил, что испытал некоторое облегчение.

    В той квартире в Сугинами наверняка жила ее мать со своим вторым мужем, и в посемейной записи, наверное, они числились ее родителями. Но ведь она с ними совершенно не общалась. А посему, возможно, даже не знала об их переезде. Должно быть, ей было все равно, как и где живут эти люди…

    - И еще во время нашей прошлой встречи я солгала вам. То, что мы с семьей бывали только в собая и семейных ресторанах, - это неправда. Мы вообще никогда и никуда не ходили, чтобы пообедать или поужинать вместе. У маминого нового мужа, как я уже говорила, были больные ноги, и он не мог так просто выходить из дома. Я же, как бы там ни было, никогда не ела вместе с ними. А… ну разве что несколько раз вместе с мамой. Вы так добры ко мне, а я солгала вам при первой же встрече. Это непростительно. Если мне лучше уйти, вы так и скажите.

    Асами взглянула на Аояму глазами, полными слез, сдерживаемых силой воли. Аояма отчаянно искал подходящие слова.

    - Если вы уйдете, мне будет очень плохо. - Он решил честно рассказать ей о своих чувствах, ничего не приукрашивая. - Я очень ждал сегодняшнего свидания. И то, что я услышал сейчас, ничего не изменит!

    Когда Аояма произнес эти слова, девушка, низко опустив голову, тихонько заплакала.

    - Я только одного не понимаю… - сказал Аояма, когда они ехали на такси в ресторан в Нисиадзабу, прежде дождавшись в кафетерии отеля, пока Асами успокоится.

    - Спрашивайте о чем угодно. Умру, но вам больше никогда не солгу.

    Видимо, испытав облегчение после признания, Асами сидела, немного подавшись телом к Аояме. Аояма тоже, как ни странно, освободился от прежнего напряжения. Наверное, это потому, что теперь у нас на двоих есть какое-то важное общее, решил он.

    - Как бы это лучше сказать?.. Возможно, это безответственные слова, однако мне кажется, что ваш случай - это типичный пример того, что в народе называют насилием над детьми. Насколько мне известно, люди с таким ужасно несчастным прошлым испытывают некоторые сложности в общении с другими. Не знаю, как удачнее это выразить, но, видимо, у них развивается множество разных комплексов, в силу которых они становятся неприятными людьми. По-моему, подобных случаев очень много. В какой-то книге я читал, что один такой человек, с которым ужасно обращались в детстве, став взрослым, бессознательно вел себя так, что окружающие его ненавидели. И эта ненависть окружающих, напротив, успокаивает таких людей. Все это отчасти мне понятно. Однако в вас совершенно нет ничего подобного. Как бы это сказать?.. На вас нигде нет ни тени ужасного обращения!

    После этих слов Аоямы Асами, слегка кивая, придвинулась к нему и еле слышным голосом вымолвила: "Я рада". У него перед глазами застыли опущенные длинные ресницы девушки, и Аояма почувствовал дрожь в позвоночнике.

    - Думаю, это балет, - выпив глоток "Кам-пари" с апельсиновым соком, сказала Асами Ямасаки, когда они сидели за столом в ресторане.

    На мгновение Аояма не понял, о чем идет речь. Это был известный ресторан тосканской кухни, расположенный на относительно тихой улочке недалеко от перекрестка Нисиадзабу в сторону Роппонги. Несмотря на свою популярность, он не значился в городских путеводителях и в специальных справочниках для молодежи. Внутреннее убранство и сервис были безупречными, нежелательных клиентов не было. Одни только гобелены с изображением Флоренции XVII века, являющиеся гордостью владельца заведения, а также великолепие орнамента на матовом стекле перегородок, разделяющих столики, наверняка вызывали чувство приятного волнения у тех, кто приходил сюда впервые. Кроме того, этот ресторан был не очень большим, и поэтому новые клиенты без рекомендации знакомых не могли бронировать места. Асами с нескрываемым блеском в глазах села за столик. На вопрос официанта: "Что желаете выпить?" - она посмотрела на Аояму с таким выражением лица, будто бы спрашивая: "Я должна заказать аперитив, верно же?", после чего милым голоском сделала заказ: ""Кам-пари" с апельсиновым соком, пожалуйста". Аояма попросил у официанта фирменное карпаччо, маленькие порции трех видов пасты, Т-бон стейк и сухое вино "Барбареско" урожая 1989 года. После этого Асами возобновила рассказ:

    - Я была очень рада услышать от вас, что на мне нет тени того жестокого обращения, которому я подверглась в детстве. Я и сама всю дорогу в такси думала о том, как так случилось, и не находила ответа. А потом вошла в этот ресторан, и он оказался настолько прекрасным, что я в одно мгновение забыла об этом.

    Тут девушка ненадолго замолчала и улыбнулась. Совершенная улыбка, берущая в плен своего очарования того, кто взглянет на нее, решил Аояма.

    - Я думала о том, что помогло мне легко забыть обо всех кошмарах и не стать угрюмым человеком с ужасным характером. И тут я села за этот стол и увидела эту скатерть, подсвечники, салфетки и еще вот это. Этот милый орнамент на шлифованном стекле, этот виноград и птичек, изящный изгиб линий музыкальных инструментов… Все это, элемент за элементом, вырезано вручную. И на стеклах других перегородок уже совершенно другой орнамент…

    - Что вам сказать?.. Возможно, это и впрямь ручная работа.

    - Безусловно, так оно и есть! От всего этого исходит какое-то тепло. И тут меня осенило. Я нашла ответ на забытый вопрос. Я поняла, что это был балет.

    - Вот как. Это то, что сбросило с вас тень ужасного детства.

    - Именно. Я тогда училась в четвертом классе начальной школы, и мы жили в тесной квартирке в Сугинами, но рядом была маленькая-маленькая балетная студия, в которой преподавали очень пожилая женщина и ее дочь. Плата за занятия была довольно низкой, и тогда мама сказала: "Может, тебе попробовать поучиться?" Я не очень-то разбиралась в этом, но была сравнительно сильной для своего хрупкого телосложения, и через год пожилая преподавательница написала рекомендательное письмо, чтобы меня перевели в более профессиональную школу. Я стала кем-то вроде стипендиата и поступила в одну из самых больших балетных студий в Японии, расположенных в Минами-Аояма. Мне трудно это объяснить, но когда я обливалась потом, мне казалось, словно я своими глазами вижу, как вместе с этим потом выходят все проблемы и неприятные мысли. В студиях же есть зеркала, да? Когда, отражаясь в этих зеркалах, я делала какое-нибудь па… А, возможно, вы знаете, что па - это движение ног в балете. Так вот, когда ты видишь, что тебе удается действительно красиво выразить в танце движение, ты чувствуешь новый прилив бодрости. Возникает интересный образ, и ты вроде как сливаешься с ним, становишься единым целым, понимаете? Пожалуй, именно так я и избавлялась от всех дурных мыслей и переживаний.

    Пробка, вынутая из бутылки "Барбареско", источала характерный аромат. Дегустируя вино по совету сомелье, Аояма изо всех сил старался сдерживать слезы. По окончании дегустации сомелье ушел. На столе появилась первая тарелка карпаччо. И когда они вновь остались одни, Аояма не знал, что сказать.

    - Вот уж поистине, - наконец произнес он, - вы прекрасны!

    С этими словами Аояма выпил, после чего положил свою ладонь, в которой не было бокала, поверх руки Асами.

    - Простите, неужели вы смогли понять меня? Я по-настоящему счастлива. Я все свое время отдавала балету, но мне так и не встретился человек, кому я могла бы открыться. А потом я получила травму, и были люди, которые просто находились рядом, но никто и никогда не окружал меня теплом. Боюсь показаться навязчивой, но вы первый человек, кто так добр ко мне. И кому я смогла рассказать все это. О своей матери и ее втором муже. Аояма-сан, вы первый…

    7

    Аояма проводил Асами Ямасаки до такси. После вина они пили граппу и неторопливо добрались до десерта. Из ресторана они вышли в двенадцатом часу ночи. Наверняка Асами с радостью встретилась бы со мной, даже если бы я пригласил ее в какой-нибудь бар. Но такой вечер с ужином был совершенным, решил Аояма. Рядом с этой женщиной он пребывал в постоянном напряжении, и ему казалось, что если между ними появится нечто большее, то за это впоследствии ему придется поплатиться.

    В такси во власти пьянящего действия вина и граппы он хотел было дотронуться до нее, но, терзаемый сомнениями, взял себя в руки и сдержался. Мужик сорока двух лет, который колеблется, дотронуться или нет. Как это противно, подумал он про себя.

    - Давайте в ближайшее время снова пообедаем или поужинаем вместе, - предложил Аояма выходящей из такси Асами.

    - Когда? - словно не раздумывая, спросила девушка, и на ее лице, столь откровенно выдававшем радость, тут же возникло выражение, какое бывает у ребенка, уличенного в шалости. Смущенное лицо, которое в одно мгновение продемонстрировало столь деликатную метаморфозу. Сразу же после этого удачно выбранный момент для потупленного взора. И, наконец, улыбка, говорящая о невозможности подавить прилив радости. Весь этот спектакль, исполненный Асами, вызвал приятное возбуждение во всем теле Аоямы.

    - Я позвоню, - сказал он.

    - Я буду ждать, - тихим голосом ответила она.

    - Прости, что звоню в такое время.

    По дороге домой Аояма из такси позвонил Есикаве. Чувство восторга от того, что молодая и невероятно красивая девушка открыто испытывает симпатию к нему, не покидало его даже после того, как он остался один в такси. Этот сладостный восторг, будто бы кровь, текущая в его теле, превратилась в мед, сделал Аояму удивительно сентиментальным. Он узнал оставшийся на сиденье запах духов Асами и вспомнил, как был неприятен сам себе, оттого что всерьез не решался дотронуться до нее. Сладостный восторг придал ему сил, чтобы признаться самому себе в том, что у сорокадвухлетнего мужчины бывают такие моменты. После этого у него возникло нечто вроде симпатии ко всем мужчинам среднего возраста. Аояма растаял, и ему вдруг захотелось кому-нибудь позвонить. Он достал из портфеля мобильный телефон, одолеваемый желанием поделиться своим настроением со всеми в мире мужчинами среднего возраста, но, разумеется, кроме Ёсикавы таких друзей у него не было.

    - Ты спал?

    - Что случилось? Ты так поздно звонишь… - раздался в трубке заспанный голос Ёсикавы.

    Похоже, он был еще выпившим. Аояма неоднократно бывал в гостях у Ёсикавы, и он представил, что тот, должно быть, выпил коньяка "Мартель Кордон блю" или чего-нибудь в этом роде в своей маленькой гостиной размером не более восьми дзё.^[2] Дождавшись, пока жена и дети лягут спать, он достает бутылку и бокал с полки, где красуются призы с соревнований по гольфу, и, самостоятельно нарезав на кухне сыр или другую закуску, коротает время до сна за чтением какого-нибудь еженедельного издания или просмотром видео. Бедняга, подумал Аояма. Я должен объяснить ему, что если тебе за сорок, это еще не значит, что шансы потеряны. Нельзя отчаиваться и смаковать свое одиночество за стаканчиком спиртного на ночь. Мне нужно с ним поделиться…

    - Дело в том, что у меня сегодня вечером было свидание, - сообщил Аояма, стараясь не выказывать кокетливых нот в голосе.

    - Вот как. И что?

    - Она великодушно рассказала о своем прошлом.

    - И каким же оно было?

    - Я не могу раскрывать детали, так как это чрезвычайно приватная тема. Могу лишь сказать, что у нее было ужасное детство, и она нашла в себе силы преодолеть это. Хотя тебе, наверное, не понять…

    Ёсикава молчал.

    - Эй, ты меня слушаешь?

    - Слушаю!

    В голосе Ёсикавы сквозило недовольство. Восторженное настроение Аоямы немного поугасло.

    Почему, несмотря ни на что, Ёсикава не может искренне порадоваться за меня? Нечто подобное описала известная женщина-обозреватель в своей колонке в журнале. Вопить от радости, громко плакать, страдать до саморазрушения, испытывать бурный восторг - все эти функции изначально не свойственны человеческой природе. И если будничная жизнь человека нестерпимо скучна, то он легко их утрачивает. Богатое выражение чувств и эмоций - это своего рода привилегия.

    - В общем, я под впечатлением.

    - Это здорово.

    Казалось, что Ёсикава не просто был не в духе. Похоже, произошло что-то неприятное.

    - Что-то случилось?

    Не отвечает. Наверное, мне лучше повесить трубку.

    - Ладно, я перезвоню тебе в другой раз.

    - Нет, все нормально! Просто тебе так хорошо сейчас, и я подумал, что не стоит говорить о грустном. У меня мама… Ты ведь знаешь мою маму?

    - Конечно. Что с ней? - Аояма решил, что мать Ёсикавы умерла.

    Как же так?! Позвонил, чтобы рассказать, что нахожусь на седьмом небе от счастья, в то время как мой друг на самом дне горя.

    - Неужели она?..

    - Нет-нет, что ты. Обычное дело. У нее прогрессирует слабоумие, упала с лестницы. Я вдруг подумал, что было бы лучше, если бы ее не стало. Не очень-то весело, да?

    - Ох, прости, что позвонил в такой момент.

    - Ничего, я хоть немного развеялся. И все же печально. Ведь даже я понимаю, что, если слабоумие будет прогрессировать и дальше, это будет уже другой человек. А внешне-то по-прежнему останется моей матерью. Все хлопоты и заботы лежат на плечах жены. Мне следовало сразу же поместить ее в какую-нибудь клинику, но я почему-то колебался. А когда спохватился, прошло уже семь лет. Это было жестоко с моей стороны. И прежде всего по отношению к жене! Она плачет и считает себя виноватой. Между женой и матерью возникла какая-то непонятная мне связь. У них нет кровного родства, но жена беспокоится о моей матери куда больше, чем я.

    - Ну, я надеюсь, все обошлось?

    - Да, сейчас жена отвезла ее в больницу. Вот только ноги… У нее болтаются обе ступни. Поломала лодыжки. Кости в этом возрасте уже слабые и не могут восстанавливаться как у молодых. Как сказал доктор, они превращаются в крошку, как древесный уголь от удара молотом, и уже никогда не примут изначальную форму. И теперь я думаю о том, что ее все-таки придется положить в клинику, а рука невольно потянулась за бутылкой. Я никчемное существо!

    - Не говори так!

    - Сейчас есть хорошие клиники с полным уходом. Ты знаешь?

    - Ну, мне попадались на глаза рекламные буклеты.

    - Немного дороговато, но это не та сумма, которую бы я не потянул. Прости, что тебе пришлось выслушать эту странную историю.

    - Ну что ты!

    - Я тебе завидую! Такой же мужик за сорок, как и я, а все по-другому. Ходишь на свидания с двадцатичетырехлетней.

    Аояма не смог ничего ответить. Его друг, предоставивший возможность познакомиться ему с Асами Ямасаки, пребывал в мрачном настроении. Он хотел найти подходящие слова, но внутри него все еще бушевал восторг от свидания, и ему сложно было проявить сочувствие к подавленному человеку.

    - А, кстати, - сказал Ёсикава уже совершенно другим голосом. - Хотя нет, забудь. Теперь это уже не важно.

    После этих слов он снова умолк и глубоко вздохнул.

    - Что? О чем ты хотел сказать?

    - Нет-нет, ничего, проехали!

    - Я буду беспокоиться.

    - Да, это ерунда. К тому же всего лишь слухи. Нечаянно услышал от одной девицы в баре, так что вряд ли этому можно верить.

    - Ну говори же! Я ведь волнуюсь.

    - Это касается того самого директора по фамилии Сибата. Вспомнил об этом, когда говорил про ноги.

    Ноги? При упоминании имени Сибаты у Аоямы пропало настроение. Известный представитель темной индустрии, падкий до женщин, который был косвенно связан по работе с Асами. Неужели этому типу по фамилии Сибата доводилось ужинать вместе с ней или выпивать в баре? При одной только мысли об этом готов его возненавидеть. Наверное, такие, как он, каждый вечер ужинают с девушками вроде Асами Ямасаки. И уж они-то не колеблются, дотронуться или нет до своих спутниц, а сразу же обнимают их за плечи. Кажется, так и убил бы этого Сибату, появись он только у меня перед глазами, подумал Аояма.