Его родители жили в доме в тупике на вершине холма. Его отец сразу же спросил меня о моем носе, я даже и чаю не успела отхлебнуть. Терпеть не могу таких людей. Мне было плохо, недомогание от морской болезни еще не прошло, и мне надоел мой таксист, с которым я встречалась уже четыре с половиной года. И какое вообще право имел его воняющий потом отец говорить что-то про мой нос?! Переночевав одну ночь, я на следующий день заявила, что хочу вернуться в Токио. Но у него были планы на три дня: он собирался показать мне мост, ботанический сад и обсерваторию.

    По возвращении в Токио он заявил мне, что я произвела плохое впечатление на его родителей. Я ответила, что только дураки при первой встрече с человеком задают подобные вопросы о носе. За это он поколотил меня впервые за четыре с половиной года совместной жизни. Меня и раньше избивал мой каратист, поэтому я даже не испугалась. В тот день я расписала ему историю своего сломанного носа. Рассказала и нечто большее, как каратист каждый день трахал меня в рот и в зад. Я смеялась, вспоминая прошлое, а он схватил с плиты кастрюлю с кипятком и выплеснул на меня. Кипяток попал мне на ноги, я закричала и начала кататься по полу. Почему-то в этот момент я вспоминала член каратиста. Таксист заплакал, начал доставать лед из холодильника, искать ментоловый бальзам, непрестанно прося у меня прощения. Я прямо с ошпаренными ногами расстегнула ему ширинку и уверила его, что прощаю. Он сказал, что ему плохо, просил прекратить, но в итоге занялся со мной сексом.

    В тот день, когда исполнилось полгода после аборта, я отправилась в обувной магазин на Гиндза за розовыми сандалиями. И пока продавец рассматривал следы от ожогов на моей ноге, я захотела заняться сексом с моим мужчиной. Я позвонила в его фирму, но он был на вызове, тогда я пошла с первым незнакомцем, заговорившим со мной, и переспала с ним. После этого мне впервые заплатили за секс.

    Мне понравилось, как мужчина рассматривал красивый розовый рубец от ожога на моей правой ноге. Цвет шрама был необычно прозрачным, словно лепесток бутона розы. Поэтому я решила найти себе мужчину, который будет целовать мой розовый шрам.

    Потом в течение года я рассталась со своим таксистом. Он попал в аварию, на шее у него красовался медицинский воротник, и в таком состоянии он хотел заняться со мной сексом. Я ударила его, он ответил, но я сломала ему палец и плюнула в него. Этому я научилась с тех пор, как занялась проституцией. На тот момент у меня было уже около трехсот тысяч заработанных денег, и я была преисполнена уверенности в своих силах.

    Поначалу я работала в эскорт-услугах, но все изменилось после моего одиннадцатого клиента. Он поцеловал мой шрам и связал поясом от кимоно юката, а во время второй встречи уже кожаным ремнем и капал на меня воском от свечи. У меня остались такие приятные воспоминания, что я решила перейти в садомазо клуб на Акасака. Тогда мне было двадцать пять с половиной лет.

    Когда мне исполнилось двадцать шесть, позвонил парень, сломавший мне нос. Сказал, что очень хочет встретиться, и довольно быстро появился в моей квартире на Ёёги. Теперь он носил бороду, и от прикосновения к растительности на его лице мне начало казаться, будто и не было семи лет нашей разлуки. Он очень интересно рассказывал о партизанах. Утром следующего дня он ушел и больше никогда не возвращался, но после нашей встречи, если по телевизору показывали новости о Ближнем Востоке, я всегда переживала за арабов.

    Каёко была старше меня на четыре года. Она была достаточно известна и снималась в порно. Я подружилась с ней. Уже через два дня после того, как меня переманили в клуб, где она работала, я стала сниматься в порно сама. Это было довольно просто: я сначала сидела на полу верхом на бутылке из-под фанты, а потом четыре часа занималась онанизмом. Каёко с девчонками хвалили меня. Там был один парень, помогавший с освещением, ему не было еще двадцати. Он сказал мне, что актрисой можно только родиться. В тот день я слишком много занималась онанизмом, но все же мы пошли с ним в район Синдзюку и пили до одури, любуясь на реку Добугава.

    В комнате у него было много книг. Он с удовольствием выслушал мои рассказы про арабских партизан. Я завела разговор и о моем носе и шрамах на ноге, а он сказал, что такие вещи сильно ранят женское достоинство. Мне так понравился его ответ, что я решила жить вместе с ним у меня. Он приехал с Хоккайдо, в Токио учился в фотошколе, имел белую, как у девушки, кожу и был очень умным. Его звали Тоуру. Тоуру уважал меня за то, что я была садомазо-хисткой, ведь, по сути, мне не было необходимости продавать свое тело. Еще Тоуру много меня снимал. Он любил безлюдные парки, станции метро поздно ночью, когда уже отошла последняя электричка, заброшенные квартиры. Он снимал меня в подобных местах постоянно, а еще водил в кино, театр и на концерты и познакомил со своими друзьями.

    Один раз во время съемок порно он снова пришел помогать с освещением. Я везде платила за него, потому что у него не было денег, и его это напрягало, вот он и пытался заработать хотя бы немного. Но все пошло не так хорошо в этот раз. Двое моих партнеров переусердствовали, когда вставляли в меня вибратор, мне стало больно, и я заплакала по-настоящему. Тоуру разозлился и заорал на них, чтобы они прекратили. Его избил порноактер, бандит, весь в татуировках, и еще оператор добавил от себя. В тот день я поняла, что Тоуру любит меня.

    Он сказал мне, что что-нибудь придумает с деньгами, и запретил сниматься в порно. Он позвонил родителям, у которых была фирма по обезвоживанию продуктов на Хоккайдо, наврал, что ему нужно семьсот тысяч на немецкий фотоаппарат, и мы на эти деньги уехали на остров Гуам на пять дней. Там было очень жарко, мы постоянно занимались сексом и загорали. Под солнцем мой шрам на ноге изменил цвет и стал темным. Когда мы вернулись в Токио, деньги закончились.

    Тоуру позволял мне работать в Эс-эм-клубе. Он считал, что у женщины должна быть свобода выбора, и к тому же думал, что при моих наклонностях необязательно заниматься сексом в прямом смысле этого слова. Я, в свою очередь, избегала разговоров о том, чем занимаюсь, при нем. Но однажды мне предложили сто тысяч иен за анальный секс, и я согласилась. У клиента в члене было вживлено с десяток силиконовых шариков. Он измазал меня маслом, истратил целых три тюбика, а потом начал иметь меня в анус. Моя задница потеряла девственность с каратистом, в нее свободно мог поместиться тот кусок мыла, который он хотел когда-то запихнуть в меня, поэтому я спокойно согласилась на секс. Но клиент так долго трахал меня силиконовыми шариками и еще засунул в анус свечу, что все порвал мне. Было очень больно, и текла кровь. Я не могла этого долго скрывать, и, когда мы ужинали спагетти, Тоуру заметил мое состояние. Он стал выспрашивать меня, и я ему все рассказала. Его тут же стошнило. Он начал было осматривать мои повреждения, пытаясь чем-нибудь полечить, но оттуда вдруг начала вытекать сперма того мужика с силиконовым членом. Он возмутился, но лично я не видела ничего предосудительного в этом и намекнула ему, что это стоило целых сто тысяч. На следующий день он ушел, оставив мне письмо. Задница заживала шесть дней.

    Я снялась в пяти порнофильмах. Старалась, чтобы снимали только мое тело, а лица не было видно. Я очень уставала, но делала это отчасти потому, что втайне надеялась встретиться с Тоуру. Получилось это у меня всего один раз после его ухода. Я направилась в школу, где он учился. Когда он увидел меня, переменился в лице, подошел, взял за руку и пожелал мне счастья. Я, плача, пожелала ему того же, села в такси и уехала. Таксист увидел мой нос и спросил, занималась ли я боксом. Это стало последней каплей, я сорвалась, набросилась на него с заднего сиденья, схватила за шею и начала душить. Машина пошла влево, задела ограждение и врезалась в грузовик, стоявший на парковке. Таксист разбил голову, я тоже ударилась головой, и мое правое глазное яблоко сместилось к носу.

    Я провалялась в больнице два месяца. С фирмой по вызову такси мы договорились обойтись без суда. Один раз меня навестил тот самый пудель, с которым мы прожили шесть лет. Наверное, услышал об аварии на работе.

    Он рассказал о том, что женился, показал фотографии жены и детей. Мы ели печенье, которое он мне принес, и предавались воспоминаниям. Нам обоим было приятно видеть друг друга. Потом он погладил мой шрам на ноге и ушел.

    Несмотря на две операции, глаз так и косил к носу. У меня закончились деньги, и по совету Каёко я уехала к себе домой, в свой родной город. С матерью я увиделась впервые за пять лет. Хотя она все знала о моей работе после того, как ее вызывали в полицию в связи с аварией, она ничего не сказала. Дом не изменился. На бетонном полу веранды по-прежнему виднелись следы от фейерверков.

    Глаз иногда болел. Я решила вернуться в Токио и продолжить работу. Со сломанным носом, розовыми шрамами на ноге, с косым глазом у меня оказалось больше заказов, чем когда-либо. Я просто лучше всех терпела боль. Владелец оружейной лавки вызывал меня раз двенадцать в месяц и даже просил принадлежать исключительно ему.

    Он купил мне темные очки от Ланвин, чтобы я скрывала свой искалеченный глаз. В тот день из вечерних газет я узнала, что мой каратист погиб в автокатастрофе. Я взяла у Каёко платье и отправилась на похороны. Когда я воскуривала палочки с благовониями, его друзья спросили меня, кто я. Я соврала, что мы встречались раньше в Иране.

    Он часто снится мне по ночам. Во сне мы в пустыне, где-то, похоже, в Средней Азии. Мы с ним едем по пустыне, только не на верблюде, а на машине.

    Мне скоро тридцать. Каёко сделала меня своей компаньонкой. Это не совсем обычная фирма, как вы понимаете. После того как во время работы мужчины льют мне расплавленный воск на задницу и спину, я прихожу домой и после душа рассматриваю оставшиеся следы. Я люблю боль, о которой напоминают эти следы. Они для меня как следы от фейерверков на бетонном полу родительской веранды.

    Символы счастья.

    Он, похоже, был разочарован моим внешним видом. Единственное мое достоинство заключается в том, что я молода, а так у меня толстые веки, похожие на гусениц, бледные губы, похожие на гусениц, и пальцы на руках и ногах тоже похожи на гусениц. Да и вся я похожа на большую гусеницу, а самое худшее то, что он был достаточно молод. Мне двадцать лет, хотя, по правде говоря, далеко уже за двадцать. У моего друга есть брат, который еще на "тойоте-соарер" катался, его сейчас за наркоту посадили. Я спала с ним пару раз на татами, правда, у меня на заднице следы от татами отпечатались. Так вот, лет мне столько же, сколько и ему. Может, побольше даже.

    - Добрый вечер, я из "Змеиного гнезда", - представилась я.

    Он засмеялся:

    - Звучит как название тренировочного зала для профессиональных рестлеров.

    Его смех выдавал хорошее воспитание, и я успокоилась. Хотя именно такие воспитанные уроды и говорят потом что-то типа: "Засунь мне язык в задницу" или: "Разгладь мне яйца языком". Я вошла в комнату вся наготове, но сделав вид, что для меня подобная работа впервые. Не знаю, однако, поверил он или нет. Он был молод, и было заметно, что привык развлекаться. В его номере стояла огромная кровать, и я подумала: вот сука, такой молодой, а в каких роскошных номерах останавливается!

    Пока я звонила в офис, он достал из ведерка со льдом, похожего на голову робота, бутылку, открыл ее и начал пить вино. Он совершал все такими привычными движениями, что стало понятно, он проделывал это не раз. Я тоже выпила вина и решила, что джин-тоник, который обычно пью вместе с ним, гораздо вкуснее. Внезапно он приказал мне показать ему задницу, и я тут же забыла о нет. Я спросила, можно ли сначала принять душ, но он ответил, что не собирается касаться моего тела, поэтому душ не нужен. А затем снова велел задрать юбку и повернуться к нему задницей. Видя мою нерешительность, он сказал, что, если я буду продолжать в том же духе, мне лучше будет вернуться домой. Вытащил из бумажника банкноту в десять тысяч иен и протянул мне. Нет бы мне тогда взять ее и уйти, но я подумала, что он богач и смогу заработать много денег сегодня, поэтому и повернулась к нему задницей. "Фу, что это?" - спросил он и ткнул мне кончиком ручки в прыщ на ягодице. Я ответила: "Прыщик". А он сказал, что, наверное, мне питательных веществ не хватает, что я, вероятно, ем только лапшу рамэн, вот у меня прыщи и появляются, как у филиппинских проституток, они все прыщавые ходят. Из-за подобного сравнения мне стало жутко обидно, я знала нескольких филиппинок, они у нас раньше работали, и меня это так задело, что даже слезы на глаза навернулись.

    "Ты что, плачешь? Ну не дура ли?!" - воскликнул он, похлопывая меня по заднице, а затем сжал ее и так умело дотронулся до влагалища, что я, несмотря на слезы, почувствовала, что вся намокла внизу, а еще действительно ощутила себя дурой. Он приказал спрятать задницу, потому что она ужасна, достал еще двадцать тысяч и велел мне идти домой. Я попросила позволения остаться и заверила, что буду стараться изо всех сил. Не знаю даже, что на меня нашло. Видимо, это из-за того, что я всегда все бросаю на полпути, мне дедушка обычно это в укор ставил, вот и захотелось закончить начатое. Дед постоянно говорил, что очень важно, начав что-либо, не бросать посередине, и я с ним всегда соглашалась. Почему мне вдруг вспомнился мой любимый дедушка в таком месте, я не знаю, но мне стало грустно, и я заплакала.

    Плача, я встала на пол на колени и, расстегнув молнию на его вельветовых штанах, хотела взять его член в рот, но он схватил меня за руку, отвел ее в сторону и сказал, чтобы я прекратила. А вот он так себя не ведет никогда. Даже если он обижается, можно заслужить его прощение, если долго сосать. Но этот парень, видимо, совсем другого типа.

    "Я же тебе сказал, что заплачу, только уходи!" - потребовал он снова, но я ответила, что, если вернусь рано, меня будут ругать.

    "Блин, что тут будешь делать? Ты голодная?" После моего утвердительного кивка он тут же отвел меня в бар на подземный этаж.

    Бар был весь в золотом и черном цветах, там оказалось много выпивки, не виданной мной ранее, и официанты были очень высокого роста. Мне стало лучше, а он заказал мне сэндвич со стейком, положил его передо мной и обмолвился бармену, что у меня прыщик на заднице. Бармен, тряся шейкером, рассмеялся. Я, конечно, удивилась, зачем клиент такие вещи про меня всем рассказывает, но потом решила, что, может быть, в этом черно-золотом баре так принято, поэтому молча ела свой сэндвич. Было очень вкусно. Я сказала ему об этом, но он, не обращая на меня внимания, разговаривал с барменом о вьетнамке, которая наполовину француженка, наполовину китаянка и которую он хотел бы завалить. А бармен поделился с ним информацией о Нацуки из какого-то заведения на Гиндза, то ли "Мадонна", то ли "Кадонна". В общем, эта Нацуки приходила недавно одна, поймала портье и выспрашивала у него номер комнаты моего клиента, но тот ей не сказал, тогда она выпила полбутылки пойла и удрала. Мой клиент спросил, была ли она в кимоно, бармен кивнул, тогда клиент расстроился: "Вот блин", взял с моей тарелки маринованный овощ, положил себе в рот, но не проглотил, а оставил свисать изо рта на губе и произнес: "Но она так сосет, просто гений минета, если ее оставить на ночь, будет всю ночь сосать, а утром проснешься, все равно сосет". Они с барменом захохотали. Я, когда доела сэндвич, обратила внимание на то, что уже поздно и поезда больше не ходят. Тогда снова вспомнила дедушку. Он всегда говорил, что необходимо быть настороже, болеешь ты или, может быть, какаешь, никогда нельзя расслабляться. Но я с удовольствием разглядывала мясную подливку между хлебцами сэндвича, вот и забыла о последней электричке. На самом деле причина не только в этом. Я и раньше пропускала последний поезд, потому что просилась у мужчин остаться на ночь, и они все с радостью соглашались. Этот не горел желанием меня оставлять, но когда я попросила, сказал, что приведет женщину. Я поинтересовалась, можно ли мне будет поспать, но он захотел, чтобы я смотрела. Так будет интереснее для него. После двух ночи появилась красивая женщина с длинными волосами. Даже не посмотрела на меня, просто сказала, что на улице дождь. Ее одежда - дождевик, ботинки, рубашка, юбка - выглядела очень дорогой. Он попросил ее раздеться, но она ответила, что хочет, чтобы эта уродина ушла, подразумевая меня. Он снова велел ей раздеться, на этот раз она подчинилась. Я думала, что они займутся обычным сексом и что на этом все закончится, но они повели себя по-извращенски. Он приказал ей заняться онанизмом и тереться взмокшей писькой о стекло окна. Она выставила задницу и начала тереться о стекло на двадцать шестом этаже, затем, раздвинув ягодицы, спросила, можно ли ей кончить. Когда убрала свою задницу, стекло окна, в котором отражалась ночь, оказалось мокрым от ее липких выделений. Мне стало не по себе, и я попыталась вспомнить, как мы с дедушкой ловили капустниц. Тогда, весной, мы ходили на капустное поле. Там было белым-бело от только что родившихся бабочек. Дедушка ловил их без сачка, просто шляпой, по нескольку десятков за раз. Потом я отнесла их в школу, и все меня хвалили, а дедушка, когда узнал об этом, был очень рад. Вдруг женщина закричала: "Больно!" Образ дедушки стал таять, начиная с головы. Соски женщины сжимали резиновые кольца, делая их похожими на баклажаны. Он растягивал кольца и крутил ими, словно пытался играть на гитаре, и они издавали вибрирующие звуки, затем он поставил женщину на колени и заставил ее сосать.