Петровка, 38
В знаменитом романе "Петровка, 38" сыщики уголовного розыска - полковник Садчиков, майор Костенко и старший лейтенант Росляков - расследуют дело об ограблении сберкассы. Поиски преступников приводят сыщиков в подмосковную деревню, где проживает некий тихий старичок, божий одуванчик…
Юлиан Семенович Семенов
Петровка, 38
Интродукция
- Слышь, Сань, ты не думай, я умный. Я все под контролем держал. Точка в точку сойдется. Он тут ходит, Сань. Он старый, силы в нем нет, а пистолет - на боку. Иль сменщик его - тот молодой, Сань, но это ничего, он молодой, да глупый. А пистолет нам нужен. Безрукие мы, когда пистолета нет. Слышь, Сань, ты не трясися, не надо, я на риск не хожу, я всегда точно хожу, я все семь раз промеряю… Ты не трясися, не надо, Сань…
- Я и не трясусь.
- Кассу возьмем на разживу, я ее заметил, кассу-то. А потом у меня два адресочка есть. Профессор и музыкант. На всю жизнь обеспечимся, только ты, Сань, не трясися. Видишь, у меня рука холодная, это спокойный я, не боюсь, уверен я…
- Помолчи, Прохор.
- Да ты не тревожь себя, Сань. Ты думаешь, это страшно? Не-е, Сань. Человек как петух помирает, он в смерти тихий. Он ее с благостью принимает. Я знаю, я сам мертвым был.
- Когда он пойдет?
- Скоро, Сань. Скоро один из них пойдет. Вот держи кастет, он свинцовый, сразу валит, без звука. Ишь руки у тебя трясутся. Ты их погрей, руки-то, под мышки сунь, они свое тепло почуют, отойдут. Бить надо слабой рукой, она звереет, когда слабая-то.
МИЛИЦИОНЕР КОПЫТОВ
Милиционер Копытов заступил на дежурство в двенадцать часов ночи. Он шел по уснувшей улице не спеша, мурлыча под нос старую тягучую песню. Он помнил ее с детских лет, когда бабка Фрося, вспухшая и громадная, как сундук, тянула эту песню, громыхая у плиты чугунными горшками.
Копытов остановился и, прикрыв лицо от ветра, чиркнул спичкой. Закурил.
Он затянулся и, остановившись под фонарем, посмотрел на часы. Вздохнул, потому что вспомнил Генку - своего средненького. Утром, запершись в уборной, курил, сукин сын, а ведь только двенадцать стукнуло. Копытов долго раздумывал, стоит ли говорить жене, но потом все же решил не говорить. Он решил сам потолковать с Генкой по душам и увел его из дому. Копытов сел на скамеечку и начал Генку уговаривать. Генка молчал и мрачно глядел себе под ноги. Копытов говорил и говорил, и чем дальше, тем ясней чувствовал, что говорит он совсем не то, что следовало бы. Когда-то на него очень сильное впечатление произвел доклад, который сделал у них в отделении старичок доктор. Особенно его поразило, когда доктор рассказывал, что никотином, если его собрать из одной пачки "Беломора", можно убить лошадь… И еще Копытову понравилось, когда старичок сказал, что лучше выпивать сто граммов водки перед обедом, чем курить хоть одну папиросу.
"Генке этого не выложишь", - подумал Копытов.
Он долго молчал, а потом сказал так:
- Эх, Генк, Генк… Вот ты молодой, а куришь. Я хоть и старый, а ты меня все равно не догонишь, если побежим.
- Догоню.
- Не…
- Догоню, пап, ты лучше не предлагай. Я в школе кросс первым пробегаю.
Копытов рассердился и подумал: "Ишь, сопляк, а самоуверенный".
- Я что сказал? - спросил он. - Или не слышишь? Беги!
Генка поднялся и снова уставился в землю.
- Давай до ворот! - сказал Копытов и побежал.
Он слышал Генкины шаги у себя за спиной. Он бежал все скорей и скорей, но уже ясно понимал, что долго так не пробежит, потому что начал задыхаться. Он обернулся и увидел Генку совсем рядом. Тот бежал легко и, конечно, мог бы легко его обогнать. Копытов остановился и долго дышал носом, чтобы восстановить дыхание. Потом сказал:
- Вот штука какая… А ты, понимаешь, спорил со мной.
- Я не спорил.
- Упрямый ты.
- Я понарошку курю, пап…
- Она как зараза. Сначала понарошку, а потом не вылезешь. А ведь двадцать копеек за пачку. Помножь ее на триста - вот тебе и велосипед к празднику купим.
- А почему на триста?
- Год получится, не понимаешь, что ль? Триста дней - год. Умножь на двадцать две копейки, если "Беломор" считать.
- В году триста шестьдесят пять…
- Ну, округлил я.
- Округлил, а выйдет не мужской, а подростковый.
- Так ты ж и есть подросток.
- Я пока подросток, а зато на нем переключения передач нету. А без переключения - разве это машина?
- Я тебе переключение сам устрою.
- А сможешь?
- Чего не смочь? Конечно, смогу.
Генка вздохнул, а потом улыбнулся.
- Пап, только это у нас как в сказке. Откуда мы с тобой по двадцать две наберем? Мамка ведь не будет нам специально на папиросы деньги давать. И потом - я не "Беломор", а "Дукат" все больше курю, а он всего семь копеек стоит.
- Высеку я тебя, Генка, - сказал Копытов, - а то уж больно ты дерзкий.
- Я не буду курить, пап, честное слово.
- Еще мать узнает… Знаешь, что будет?
- Знаю…
- Женщины, они ведь, сынок, нервные. А если еще это дело…
Копытов внезапно замолчал, потому что дальше он хотел говорить о водке, но вовремя спохватился, поняв, что с Генкой об этом говорить никак нельзя.
- Какое дело? - спросил Генка.
- Да так, к слову…
- Про двести с прицепом, что ль? - засмеявшись, сказал Генка. - Ты все думаешь, я маленький, а я через три года на завод пойду…
Копытов поздоровался с дворниками, которые сидели на скамеечке около дома номер семнадцать.
- Здравствуйте, Кузьма Семеныч, - ответили дворники в один голос.
- Все спокойно у вас?
- Порядок.
- Лешка из девятой не буянил?
- Притих.
- Мы ему в отделении сказали: еще раз напьешься - выселим из Москвы…
- Не, пока не нажирался, - сказал дворник Хайрулин.
- Парень хороший. На баяне играет, - сказал дворник Афонин.
- Слышь, Афонин, - спросил Копытов, - а в нашем универмаге велосипеды подростковые есть?
- Есть.
- А взрослые?
- Взрослых давно не завозили…
- Но бывают в продаже-то или химичить надо?
- Иногда бывают…
- А сколько стоит, не знаешь?
- Откуда я знаю, - ответил Афонин, - я свое откатал.
- Ну ладно… Завтра узнаю.
- Скоро к нам вернетесь?
- А вот участок обойду…
- Да посидите, Кузьма Семеныч… Покурим…
- Вернусь - и покурим… Я недолго…
Копытов шел вдоль темной аллеи. Он увидел согнутое молодое деревцо и начал рыться в карманах. Нашел кусок бечевки и подвязал деревцо к шесту, вбитому рядом.
Он отошел еще с полкилометра и увидел на скамейке двух мужчин. Они сидели, низко опустив головы.
Копытов подошел поближе и сказал:
- Ребятки, домой пора. Поздно.
Мужчина, что постарше, замотал головой и замычал что-то невнятное. Второй икнул и улыбнулся Копытову странной, мертвой улыбочкой. Копытов заметил, что лицо его бледно и покрыто испариной.
- И чего напились? - спросил Копытов. - Где живете? Пошли, помогу дойти хоть… Вот ведь нажрались-то, а…
Второй поднялся и стал раскачиваться с носка на пятку. Копытов взял его под руку. Удивился, потому что от человека совсем не пахло водкой.
- Или ты больной? - спросил Копытов. - Никак больной?
- Б-больной.
Копытов обернулся, чтобы спросить того, что помоложе, по ничего не успел спросить, потому что страшной силы удар обрушился на него, смял и бросил на землю. Падая, он увидел Генку, который ехал на взрослом велосипеде, жену и бабку Фросю. Она пела песню и возилась с тестом. А потом все исчезло, стало лишним и безразличным ему - отныне и навсегда.
- Пусть шофер включит прожектор, - сказал оперуполномоченный МУРа Росляков.
Яркий свет прожектора резанул ночь легко, словно острый нож кусок черного хлеба. Ночь раскололась надвое, и все увидели мертвого Копытова. Он лежал, сжавшись в комочек, щупленький старый человек с большими руками крестьянина. Его руки словно жили еще. Они обнимали землю, сквозь которую пробивалась первая зелень, казавшаяся синей в белом свете прожектора. Росляков долго и внимательно рассматривал голову милиционера, пробитую у виска чем-то тяжелым.
- Вы еще будете долго работать? - спросил он эксперта.
- Право, не знаю. Он очень плохо лежит. Где фотограф, товарищи?
- Тогда вы работайте, а я поговорю с людьми.
Дворники ничего путного рассказать не могли, потому что, кроме самого Копытова, никого не видели, голосов не слышали, и вообще ничего такого, на что следовало бы обратить внимание, сегодня не случалось.
- Он все смеялся: "Велосипед куплю", - сказал дворник Афонин.
- Он тут у вас ни с кем не ссорился?
- Да, господи, он же человек мягкий.
- Был, - поправил дворник Хайрулин, - был человек…
Проводник собаки Еремушкин, вернувшись, сказал, что след оборвался в километре отсюда, около, стоянки такси.
- Там машин нет?
- Пусто.
Оперативник из отделения, ходивший вместе с Еремушкиным, сказал:
- Проходящая машина была, тормозной след посредине улицы оборван.
- Вы замерили?
- Да. И ширину и длину.
- Позвоните к дежурному, пусть сообщит в ОРУД.
- Хорошо…
После этого Росляков начал осторожно - метр за метром - осматривать землю вокруг убитого милиционера. Прежде чем сделать шаг, он внимательно обследовал то место, куда надо будет поставить ногу. Он помнил, как однажды комиссар сказал ему:
- Знаете, у кого надо учиться осторожности? У слепых. Они, пока место, куда надо ступать, не ощупают, ногой не шевельнут.
Росляков запомнил это и потом много раз убеждался в точности комиссаровских слов. Он сделал еще несколько шагов я сказал эксперту:
- Тут есть след.
- Сейчас.
Росляков осторожно подобрал окурок "Казбека" и в метре от окурка увидел окровавленную перчатку.
- Товарищ лейтенант, - окликнул его эксперт, - у Копытова пистолет срезан. Прямо с кобурой. Видно, за оружием охотились.
…Последовавшие за этим убийством события подтвердили предположение эксперта. В Москве начала орудовать банда вооруженных грабителей.
Через неделю утром комиссар вызвал к себе начальников двух ведущих отделов и спросил:
- Чем сейчас занимаются Костенко, Росляков и Садчиков? Снимите их со всех дел. Будем создавать специальную группу. Вызывайте сотрудников ко мне на совещание…
ПЕРВЫЕ СУТКИ
Специальная группа
- "8 мая 1962 года в 12.20 двое неизвестных в темных очках зашли в помещение скупки № 1678 по Средне-Самсоньевскому переулку и, угрожая пистолетом и ножами, забрали у работников скупки 384 рубля. Пригрозив, преступники потребовали не выходить из скупки в течение десяти минут после того, как закроется дверь. Работники скупки слышали, как заработал автомобильный мотор, но, когда они вышли, переулок был пуст".
"12 мая 1962 года в 17.45 двое преступников в темных очках вошли в домовую лавку по Холодному переулку, дом № 10/9, заперли дверь, перерезали телефон и, угрожая оружием, потребовали выдачи денег. Забрав дневную выручку в количестве 272 рублей, преступники скрылись в неизвестном направлении".
"16 мая 1962 года трое неизвестных зашли в приходную кассу № 765/941 по Большому Васильевскому переулку, дом № 17, заперли дверь, перерезали телефон и, угрожая пистолетом, потребовали у работников кассы всю дневную выручку. Контролер Быкова А. В. вступила в пререкания с преступниками. Воспользовавшись этим, кассир Ямщикова И. Б. нажала сигнальную кнопку. У входа раздался звонок. Преступник выстрелил в Ямщикову И. Б., но промахнулся. Преступники скрылись".
Комиссар кончил читать, несколько раз чиркнул зажигалкой, посмотрел на длинный язык пламени, осторожно дунул на него и закончил:
- Таким образом, все эти три ограбления совершены, бесспорно, одной бандой. Мне кажется, что цепочка эта организовалась после убийства Копытова. Так мне кажется… Выделяю специальную оперативную группу. Прошу Костенко и Рослякова задержаться, остальные свободны. Садчиков будет руководителем, так что вызывайте его из отпуска.
Кассир Ямщикова все время терла щеки, будто они у нее замерзли. Она говорила медленно, спотыкаясь, и, когда начинала новое слово, ноздри у нее раздувались и лоб стягивали морщины.
- Я сегодня с утра стала разбирать вчерашние документы, после того случая. Думала, все ли на месте. И вот нашла…
Она протянула Костенко расчетную книжку по уплате за коммунальные услуги. На первой желтой страничке было написано: "Самсонов Алексей Алексеевич. Улица Льва Толстого, дом 64, квартира 249".
Костенко записал фамилию и адрес на листок бумаги и пошел к телефону.
- Самсонов, - сказал он дежурному. - Да нет же, лучше я по буквам… Семен, Анна, Михаил… Самсонов. Немедленно наведите справку. Мы сейчас вернемся, так что поторопитесь.
Папа с мамой
Костенко даже не успел подняться к себе - дежурный сказал, что комиссар просит немедленно зайти к нему.
Костенко вошел в кабинет.
- Знакомьтесь, - сказал комиссар, - это товарищ Самсонов Алексей Алексеевич.
Самсонов поднялся со стула. Лицо его было опухшим в очень бледным.
- Здравствуйте, - сказал Костенко.
- Вот знаете ли, сын у Самсонова пропал. Ленька. Семнадцать лет парню. Домой не вернулся, папаша переживает.
Самсонов спросил:
- У вас курить можно?
- Чего ж нельзя, можно. Женщин нет.
- Благодарю.
- Благодарить будете, когда сын отыщется.
- Я не спал всю ночь.
- Еще бы! Костенко, свяжитесь с бюро несчастных случаев.
- Уже…
- Ну?
- Там ничего.
- Вы фотографии сына принесли? - спросил комиссар.
- Да.
Самсонов положил на стол десяток фотографий Леньки. Комиссар долго рассматривал парня, а потом спросил:
- Сами снимаете?
- Жена. Я только проявлял.
- Проявитель готовый берете или дома составляете?
- Нет, сам составляю… Вместе с Ленькой.
- Семейная артель?
Самсонов махнул рукой.
- Семейная канитель, - сказал он, - какая тут, к черту, артель!
- Пленка хорошая. Где покупали?
- Это немецкая.
- Мелкозернистая?
- Да.
- А я, знаете ли, в воскресенье все магазины обошел - чувствительность сорок пять, и только.
- Вы с блицем попробуйте снимать.
- Какой же портрет с блицем? Это только встречи на аэродроме с блицем снимают. Ну-ка, Костенко, возьмите фото и сделайте копии. Позвоните, покажите, может, кто узнает.
Костенко сразу же позвонил к Ямщиковой, вызвал машину и поехал в приходную кассу. Он положил перед ней на столе несколько фотографий мужчин и подростков. Среди них была карточка Леньки Самсонова. Костенко положил ее с краю, прикрыв уголком другого фото так, чтобы она не бросалась в глаза.
Ямщикова увидела Ленькино лицо, побледнела и сказала тихо:
- Мальчик стоял у двери.
- Это точно?
- Абсолютно. Я не думала, что он такой молоденький. Они все тогда казались мне взрослыми.
- Стрелял не он?
- Нет, другой, в очках.
- А этот так и стоял у двери?
- Нет, кажется, тот, что был в очках, сказал ему: "Стань к окну". А там стол. А на столе я потом нашла расчетную книжку. Погодите, погодите, у него еще в руках была большая книга. Совершенно верно, большая такая, в красном переплете. Это сейчас все вспоминается, вчера я вообще не могла в себя прийти.
- Понятно. А как книжка называлась, не помните?
- По темно-красному фону - черные слова, а я близорукая, название не разобрала.
Потом Костенко разложил фотографии перед контролером Быковой, и она тоже сразу, без колебаний опознала Леньку Самсонова.
- Он, ирод проклятый, - сказала женщина, - гадюка такая…
- Думаете, ирод? - переспросил Костенко и улыбнулся. - Ему всего семнадцать…
Прямо из кассы Костенко позвонил к комиссару и сказал:
- Он.