- Теперь, кажется, все. Итак, Виллемс утонул ночью, у набережной Рапэ. Вы в это время спали на барже. Дочь его тоже. Так?
Жеф молча моргал глазами.
- Примерно через месяц вы женились на Аннеке…
- Не могли же мы жить вдвоем и не пожениться…
- А когда вы вызвали брата?
- Сразу же. Через три-четыре дня.
- После свадьбы?
- Нет. После несчастья.
Солнечный диск уже скрывался за порозовевшими крышами, но было еще светло, правда, свет этот казался каким-то призрачным, тревожным.
Хуберт, глубоко задумавшись, неподвижно стоял у руля.
- Я полагаю, что вы ничего об этом не знаете? - обратился к нему Мегрэ.
- О чем?
- О том, что произошло в понедельник вечером?
- Я был на танцах - на улице Лапп.
- А о смерти Виллемса?
- Я получил телеграмму…
- Теперь уже все? - нетерпеливо перебил его Жеф ван Гут. - Можно садиться за ужин?
Но Мегрэ очень спокойно ответил:
- Боюсь, что еще нет…
Казалось, разорвалась бомба. Хуберт вскинул голову и в упор посмотрел - не на комиссара, а на брата. Во взгляде Жефа зажглась ярость.
- Может быть, вы все-таки скажете, почему я не могу сесть за стол? - спросил он Мегрэ.
- Потому что я намерен отвезти вас в Париж.
- Не имеете права.
- Если понадобится, через час у меня будет ордер на привод, подписанный следователем.
- А почему, скажите на милость?
- Чтобы там продолжить допрос.
- Я сказал все, что знал.
- А еще для того, чтобы устроить вам очную ставку с бродягой, которого вы в понедельник вечером вытащили из Сены.
Жеф повернулся к брату, словно призывал его на помощь:
- Ты думаешь, Хуберт, что комиссар имеет право?..
Но Хуберт промолчал.
- Вы хотите увезти меня в этой машине? - указал он рукой на набережную, где рядом с машиной стоял Невэ. - А когда мне позволят вернуться на баржу?
- Может быть, завтра…
- А если не завтра?
- В таком случае, возможно, что и никогда.
- Что?.. Что такое?
Жеф вдруг сжал кулаки, и на какой-то миг Мегрэ подумал, что фламандец сейчас бросится на него.
- А моя жена? А мой ребенок? Что это вы затеяли? Я сообщу своему консулу!
- Это ваше право.
- Вы что, смеетесь надо мной?
Ему все еще не верилось.
- Да разве можно ни с того ни с сего ворваться на судно и арестовать человека, который не сделал ничего дурного?
- Я вас еще не арестовал.
- А как же это тогда называется?
- Я просто увожу вас в Париж, на очную ставку со свидетелем, которого пока нельзя перевозить.
- Но я же совсем не знаю этого человека. Он звал на помощь, вот я и вытащил его из воды. Если бы я думал…
На палубе появилась Аннеке и что-то спросила у мужа по-фламандски. Он долго ей что-то объяснял. Потом она по очереди оглядела трех мужчин и снова обратилась к Жефу. Мегрэ мог бы поручиться, что она советовала мужу поехать с ним.
- Где вы собираетесь устроить меня на ночлег?
- Вам дадут кровать на Набережной Орфевр.
- В тюрьме?
- Нет, в Сыскной полиции.
- Могу я переодеться?
Комиссар кивнул, и фламандец с женой спустился в каюту. Мегрэ остался наедине с Хубертом. Тот по-прежнему упорно молчал, рассеянно разглядывая машины и прохожих на берегу. Комиссару тоже не хотелось говорить. Он страшно устал от этого допроса, который вел на ощупь, не раз падая духом и думая, что он ничего не добьется.
Первым заговорил Хуберт.
- Не обращайте внимания на его грубость, - примирительно произнес он. - Парень он горячий, но неплохой.
- Виллемс знал об его отношениях с дочерью?
- На барже трудно что-нибудь скрыть.
- Как вы думаете, отцу по душе был этот брак?
- Не знаю, меня тогда не было…
- И вы тоже считаете, что он, напившись, свалился в воду со сходней?
- Частенько бывает и так. Многие речники гибнут именно такой смертью…
В каюте о чем-то разговаривали по-фламандски. В голосе Аннеке слышалась мольба, фламандец же не скрывал своего гнева. Быть может, он опять отказывается ехать с комиссаром?
Победа осталась за женой. Когда Жеф снова появился на палубе, волосы его были тщательно причесаны, даже немного влажны. Белая рубашка подчеркивала смуглый загар. Синий, почти новый костюм, полосатый галстук и черные башмаки - все выглядело так, будто он собрался на воскресную мессу.
Не глядя на Мегрэ, Жеф сказал что-то по-фламандски брату, потом сошел на берег и остановился возле черной машины.
Комиссар открыл дверцу. Невэ с удивлением посмотрел на них.
- Куда поедем, шеф?
- На Набережную Орфевр.
Они двинулись в путь. Было уже темно. В свете фар мелькали то деревья, то сельские домики и, наконец, серые улицы большого предместья.
Устроившись в углу, Мегрэ молча посасывал трубку. Жеф ван Гут тоже не открывал рта, и Невэ, удивленный этим необычным молчанием, ломал себе голову, что же могло произойти.
- Все удачно, шеф? - рискнул он наконец задать вопрос. Но, не получив ответа, умолк и продолжал вести машину.
Было уже восемь часов вечера, когда они въехали в ворота Дворца Правосудия. Свет горел только в нескольких окнах, но старый Жозеф был на своем посту.
В комнате инспекторов было почти пусто. Лапуэнт, поджидавший своего начальника, что-то печатал на машинке.
- Попроси, чтобы принесли бутерброды и пиво!
- На сколько человек?
- На двоих… Нет, впрочем, на троих. Ты мне можешь понадобиться. Ты свободен?
- Да, шеф.
В кабинете Мегрэ речник выглядел еще более длинным и тощим, черты его лица вроде бы еще больше обострились… - Можете сесть, мосье ван Гут.
При слове "мосье" Жеф нахмурился, усмотрев в этом какую-то угрозу.
- Сейчас нам принесут бутерброды.
- А когда я могу повидаться с консулом?
- Завтра утром.
Мегрэ сел за свой стол и позвонил жене:
- К ужину не вернусь… Нет… Возможно, мне придется задержаться… Очевидно, ей хотелось засыпать его вопросами, но она ограничилась одним-единственным. Зная, как волнует мужа судьба бродяги, она спросила:
- Он умер?
- Нет…
Госпожа Мегрэ даже не поинтересовалась, задержал ли он кого-нибудь. Раз муж звонит из своего кабинета и предупреждает, что проведет там часть ночи, значит, допрос либо уже начался, либо вот-вот начнется.
- Спокойной ночи!
Он с досадой посмотрел на Жефа.
- Я же просил вас сесть…
Ему было как-то не по себе при виде этой долговязой фигуры, застывшей посреди кабинета.
- А если я не желаю сидеть? Ведь это мое право. Хочу - стою, хочу - сижу, верно?
Мегрэ только вздохнул и стал терпеливо ждать, когда мальчик из кабачка "Дофин" принесет бутерброды и пиво.
Глава 7
Эти ночи, которые в восьми случаях из десяти неизменно оканчивались признанием обвиняемых, постепенно обрели свои традиции, свои правила, подобно театральным пьесам, сыгранным сотни раз.
Когда мальчик из кабачка "Дофин" принес бутерброды и пиво, дежурные инспектора сразу поняли, в чем дело.
Мерзкое настроение и с трудом сдерживаемый гнев не помешали фламандцу наброситься на бутерброды и залпом осушить первую кружку, искоса поглядывая на Мегрэ.
То ли из вызова, то ли в знак протеста, он ел неопрятно, чавкал, широко раскрывая рот, и, словно с палубы в воду, выплевывал на пол хрящики, попадавшиеся в ветчине.
Комиссар, внешне спокойный и благожелательный, делал вид, что не замечает этих выпадов, и не мешал речнику расхаживать взад и вперед по кабинету, как дикому зверю в клетке.
Прав ли был Мегрэ? Проводя дознание, пожалуй, самое трудное - это решить, в какой момент следует выдвинуть главный козырь. Но нет никаких установленных правил, которые могли бы точно определить, когда это сделать. Просто надо обладать интуицией.
Мегрэ не раз случалось приступать к расследованию, не имея никаких серьезных данных. И все-таки за несколько часов он одерживал победу. Бывало и наоборот, когда при наличии явных улик и десятка свидетелей приходилось биться целую ночь.
В каждом отдельном случае самое важное - найти правильный тон. Вот какие мысли одолевали Мегрэ, когда он, заканчивая свой скромный ужин, поглядывал на речника.
- Хотите еще бутерброд?
- Я хочу только одного - поскорее вернуться на баржу к моей жене.
Наконец ему наскучило шагать по комнате, и он остановился. Мегрэ понимал, что тут нельзя торопиться, что лучше всего вести допрос "под сурдинку": приветливо начать, ни в чем не обвиняя, незаметно подвести к одному якобы незначительному противоречию, потом к другому, наконец, добиться, чтобы обвиняемый совершил пусть даже не слишком грубую ошибку, но все-таки ошибку, и так мало-помалу затянуть узел.
Отослав Лапуэнта с каким-то поручением, Мегрэ остался с глазу на глаз с Жефом.
- Послушайте, ван Гут…
- Я слушаю вас уже не первый час, верно?
- Мы говорим так долго лишь потому, что вы не хотите откровенно отвечать.
- Может быть, вы собираетесь назвать меня лжецом?
- Я вовсе не обвиняю вас во лжи. Просто мне думается, вы чего-то недоговариваете…
- А что бы вы сказали, если бы я полез к вам с вопросами о вашей жене и детях?
- У вас было тяжелое детство… Ваша мать, должно быть, мало занималась вами?
- Слава богу, теперь уже и до матери добрались! Так знайте же, что она умерла, когда мне было всего пять лет. И это была на редкость порядочная женщина, святая, и если она сейчас смотрит на меня с небес…
Мегрэ старался ничем не выказывать нетерпения и с сосредоточенным видом смотрел прямо перед собой.
- Ваш отец женился вторично?
- Отец - это другое дело… Он здорово пил… - С каких лет вы стали работать?
- Я вам уже говорил. С тринадцати лет… - Есть у вас еще братья, кроме Хуберта? Или сестры?
- Есть сестра. Ну и что?
- Ничего. Просто мы знакомимся.
- В таком случае и я должен бы задавать вам вопросы.
- Извольте.
- Вам-то что, вы сидите в своем кабинете и считаете, что вам все дозволено.
С самого начала Мегрэ уже видел, что разговор будет долгий и трудный. Ван Гут не блещет умом, а известно, что трудно иметь дело с людьми недалекими. Они всегда упорствуют, отказываются отвечать, не колеблясь отрицают то, что утверждали часом раньше, и нисколько не смущаются, когда их тычут носом в собственные противоречия.
Если подозреваемый умен, то достаточно нащупать слабое место в его утверждениях, в его системе защиты, чтобы он не замедлил "расколоться".
- Думаю, что я не ошибаюсь, считая вас работягой. Тяжелый, недоверчивый взгляд исподлобья.
- Это верно. Я всегда много работал.
- Некоторые хозяева, наверное, злоупотребляли вашей молодостью, вашей добросовестностью. И вот вы встретили Луи Виллемса, который пил, как и ваш отец… Застыв посреди комнаты, Жеф смотрел на Мегрэ, словно животное, которое почуяло опасность, но еще не знает, с какой стороны ждать нападения.
- Я убежден, что если бы не Аннеке, вы не стали бы работать на "Зваарте Зваан" и перешли бы на какую-нибудь другую баржу.
- Мадам Виллемс тоже была славная женщина.
- Она не была заносчивой и властной, как ее муж…
- С чего вы взяли, что он был заносчивый?
- А разве это не так?
- Он был босс, хозяин, и хотел, чтобы все помнили об этом.
- Уверен, будь мадам Виллемс жива, она бы не противилась вашему браку с ее дочерью!
Фламандец не был умен, но обладал чутьем дикого зверя, и на этот раз Мегрэ слишком поторопился.
- Ага… Значит, вот что вы придумали… А ведь и я тоже могу выдумывать истории, верно?
- Ничего я не выдумываю. Такой мне представляется ваша жизнь. Впрочем, быть может, я и ошибаюсь… - Тогда плохи мои дела, если вы по ошибке упечете меня в тюрьму.
- Да выслушайте же меня до конца, черт возьми! У вас было тяжелое детство. Еще ребенком вы уже работали, как взрослый мужчина. Но вот вы встречаете Аннеке… Она смотрит на вас не так, как другие. В ее глазах вы не наймит, обязанный делать всю черную работу, а в ответ выслушивать только брань. Она видит в вас настоящего человека. Конечно, вы ее сразу полюбили. И будь жива ее мать, она наверняка бы порадовалась вашей любви… Наконец фламандец сел, правда, еще не в кресло, а на подлокотник, но и это был уже прогресс.
- Ну и что дальше? - спросил он. - Знаете, забавная получается у вас история.
- К несчастью, мадам Виллемс умирает. Вы остаетесь на барже втроем с ее мужем и Аннеке. Вы проводите с девушкой целые дни, и, даю голову на отсечение, Виллемс следит за вами…
- Это по-вашему так!
- Владельцу судна вовсе не улыбается, чтобы его дочь вышла замуж за парня без гроша в кармане. По вечерам, напившись, он становится омерзительным, грубым…
Наконец Мегрэ вновь обрел присущую ему осторожность и внимательно следил за выражением глаз фламандца.
- И вы думаете, что я кому-нибудь позволю поднять на себя руку?
- Уверен, что нет. Руку-то он поднимал, но не на вас, а на свою дочь. И не сомневаюсь, что как-то раз он застал вас вдвоем…
На какую-то минуту Мегрэ замолк, дымя трубкой. Наступила гнетущая тишина.
- Вы только что упомянули об одной очень любопытной детали. Виллемс сходил на берег чаще всего в Париже, потому что там у него была приятельница, с которой он вместе пьянствовал. В других городах он пил либо на барже, либо в каком-нибудь кабачке недалеко от набережной. Как и все речники, он, по вашим словам, вставал чуть свет, а укладывался спать рано. В Париже вы с Аннеке имели возможность оставаться вдвоем…
В соседнем кабинете послышались чьи-то шаги и голоса. В комнату заглянул Лапуэнт:
- Все в порядке, шеф.
- Подожди немного.
И допрос продолжался. В кабинете было не продохнуть от дыма.
- Возможно, однажды вечером он вернулся раньше обычного и застал дочь в ваших объятиях. Виллемс пришел в ярость, а в гневе он, конечно, бывал ужасен. Он мог вышвырнуть вас за дверь… мог ударить дочь… - Это все ваши выдумки, - упрямо повторил Жеф.
- На вашем месте я бы придерживался именно этой выдумки. Тогда смерть Виллемса можно было бы рассматривать почти как несчастный случай… - Это и был несчастный случай.
- Я сказал "почти". Я даже не утверждаю, что вы помогли ему свалиться в воду. Он был пьян. Не стоял на ногах. Может быть, в эту ночь шел дождь?
- Да… - Вот видите! Значит, доска была скользкая. Ваша вина лишь в том, что вы не сразу оказали ему помощь. Если, конечно, не совершили более тяжкого проступка и не столкнули его сами. Но было это два года назад, и в полицейском протоколе говорится о несчастном случае, а не об убийстве…
- Так в чем же дело? Почему вы стараетесь припаять мне убийство?
- Я пытаюсь только разобраться в этой истории. Предположим теперь, что кто-то видел, как вы толкнули Виллемса в воду. Этот человек мог находиться на набережной, хотя в ту минуту вы его и не видели. Он мог сообщить в полицию, что вы не сразу прыгнули в лодку, а довольно долго стояли на палубе, выжидая, пока хозяин захлебнется.
- А Аннеке? Может быть, она тоже все видела и молчала?
- Допускаю, что в два часа ночи она спала… Во всяком случае, человек, который ночевал в ту ночь под мостом Берси и видел вас, ничего не сообщил полиции. Бродяги не очень-то любят вмешиваться в чужие дела. Они по-иному смотрят на вещи, и у них свое понятие о справедливости… Теперь вы могли жениться на Аннеке, а так как на барже нужен был помощник, вы вызвали из Бельгии брата. Наконец-то вы были счастливы и, говоря вашим языком, сами стали боссом. С тех пор вы много раз заходили в Париж и, могу поклясться, избегали причаливать у моста Берси…
- Ошибаетесь, мосье! Я приставал там не менее трех раз…
- Лишь потому, что того человека там больше не было. Бродяги тоже меняют место жительства, и ваш незнакомец устроился под мостом Мари. И вот в тот понедельник он узнал "Зваарте Зваан", узнал вас… И я начинаю думать…
Мегрэ сделал вид, будто ему вдруг пришла в голову какая-то мысль.
- О чем же вы начинаете думать?..
- Я начинаю думать, уж не заметили ли вы его на набережной Рапэ, когда Виллемса вытащили из воды? Да! Почти наверняка вы должны были его заметить. Он подошел, но ничего не сказал. И вот в тот понедельник, когда он стал расхаживать вокруг вашей баржи, вы подумали, что он, может, что-нибудь сболтнул. Вполне возможно, что он и пригрозил вам…