- Зачем?
Не отводя глаз, Жизель ответила:
- Чтобы знать.
- Дженни убрала со стола?
- Да.
- Со стола всегда убирает она?
- Ей хочется вносить свою долю в семейный бюджет, поэтому она ведет хозяйство.
- Посуду моет тоже она?
- Иногда ей помогал мой муж.
- А вы нет?
- Нет.
- Продолжайте.
- Она приготовила отвар, как и каждый вечер. Это она приучила нас пить по вечерам отвар.
- Отвар? Ромашки?
- Нет. Звездчатого аниса. У моей сестры больная печень. Еще со времени жизни в Штатах она каждый вечер выпивает чашку анисового отвара, и мой муж тоже захотел попробовать, а потом и я. Знаете, как это бывает…
- Она принесла чашки на подносе?
- Да.
- И чайник?
- Нет. Она наполнила чашки на кухне и там же поставила их на поднос.
- Чем в этот момент занимался ваш муж?
- Пытался настроить радио на какую-то станцию.
- То есть, если я правильно помню вашу комнату, он сидел к вам спиной?
- Да.
- А вы что делали?
- Просматривала иллюстрированный журнал.
- Возле стола?
- Да.
- А ваша сестра?
- Она вернулась на кухню мыть посуду. Понимаю, к чему вы клоните, но я все же скажу вам правду. Я ничего не подливала в чашки, ни в чашку моего мужа, ни в остальные. Я ограничилась одной предосторожностью, к которой с некоторых пор прибегаю всегда, когда это возможно.
- Это к какой же?
- Незаметно повернула поднос так, чтобы предназначенная мне чашка досталась моему мужу или моей сестре.
- И вчера вечером ваша чашка стала?..
- Чашкой моего мужа.
- Он из нее выпил?
- Да. Вынул и поставил чашку на радиоприемник…
- Вы не покидали комнату? Других подмен быть не могло?
- Я думаю об этом в течение почти двух часов.
- К какому же выводу вы пришли?
- Перед тем как сестра принесла поднос, муж отправился на кухню. Дженни, возможно, станет это отрицать, но это правда.
- Зачем он туда ходил?
- Якобы посмотреть, не там ли оставил очки. Он их надевает для чтения и для того, чтобы настраивать приемник. Из комнаты слышно все, что говорится на кухне. Он не разговаривал с сестрой, вернулся почти сразу и нашел очки возле игрушечного поезда.
- Из-за этого его захода на кухню вы и переставили чашки?
- Возможно, но не обязательно. Я же вам сказала: я часто это делаю.
- Из боязни, что он вас отравит?
Она посмотрела на комиссара и не ответила.
- Что было потом?
- Ничего отличающего вчерашний вечер от прочих.
Сестра выпила свой отвар и вернулась на кухню. Ксавье послушал передачу по радио, ремонтируя мотор поезда, который предназначается уж не знаю кому.
- А вы читали?
- Час или два. Около десяти часов я поднялась в спальню.
- Первой?
ИЗ
- Да.
- Что в этот момент делала ваша сестра?
- Расстилала постель моему мужу.
- Вы часто оставляли их наедине?
- А почему нет? Что бы это изменило?
- Вы думаете, они пользовались этим, чтобы целоваться?
- Мне безразлично.
- У вас были основания полагать, что ваш муж был любовником вашей сестры?
- Не знаю, были ли они любовниками. Сомневаюсь.
Он вел себя с ней как влюбленный семнадцатилетний мальчишка.
- Почему вы только что сказали "сомневаюсь"? - спросил Мегрэ. Она ответила на его вопрос своим:
- Как, по-вашему, почему у нас нет детей?
- Потому что вы их не хотели.
- Это он вам сказал, не так ли? Возможно, коллегам он рассказывал то же самое. Мужчина не любит признаваться в том, что он практически импотент.
- Это случай вашего мужа?
Жизель устало кивнула в знак согласия.
- Видите ли, господин комиссар, существует множество вещей, о которых вы не знаете. Ксавье изложил вам свою версию нашей с ним жизни. Придя к вам, я не стала вдаваться в подробности. Этой ночью произошли события, которых я не понимаю, и знаю, что, когда расскажу о них вам, вы мне не поверите.
Мегрэ не подталкивал ее к признаниям. Напротив, предоставлял время сказать и тщательно взвесить свои слова.
- Я слышала слова врача. Он сказал, что Ксавье отравили. Возможно, это правда. Меня тоже отравили.
Комиссар невольно вздрогнул и испытующе посмотрел на нее:
- Вас отравили?
В памяти всплыла одна деталь, побуждавшая поверить ей: засохшие пятнышки на унитазе и кафеле.
- Я проснулась в середине ночи от жуткой боли в животе. Когда встала, то с удивлением почувствовала, что ноги стали ватными, сознание мутилось. Я бросилась в ванную и засунула два пальца в рот, чтобы вызвать рвоту. Простите за столь неприятные детали.
У меня внутри все горело, а во рту возник привкус, который я узнаю из тысячи.
- Вы разбудили сестру или мужа?
- Нет. Возможно, они меня слышали, потому что я несколько раз спускала воду. Я дважды промыла себе желудок, каждый раз выблевывая жидкость, сохранявшую тот же привкус.
- Вы не подумали вызвать врача?
- Чего ради? Раз я вовремя успела…
- Вы снова легли?
- Да.
- У вас не возникло желания спуститься на первый этаж?
- Только прислушалась. Ксавье ворочался в постели, как будто его беспокоили ночные кошмары.
- Вы считаете, что ваше недомогание вызвано той чашкой отвара?
- Полагаю, да.
- Вы продолжаете утверждать, что поменяли чашки местами на подносе?
- Да.
- А после этого не спускали глаз с подноса? Ваш муж или сестра не могли произвести новую подмену?
- Моя сестра находилась на кухне.
- То есть ваш муж взял чашку, предназначавшуюся вам?
- Надо полагать.
- Что означает, что ваша сестра пыталась отравить вашего мужа?
- Не знаю.
- Или же, поскольку ваш муж тоже был отравлен, она пыталась отравить вас обоих?
- Не знаю, - повторила Жизель.
Они долго молча смотрели друг на друга. В конце концов молчание нарушил Мегрэ. Он встал перед окном и, глядя на рябую от дождя Сену, набил новую трубку.
Глава 8
Пятно на подносе
Прижавшись лбом к холодному стеклу - так он делал в детстве и не изменил привычке теперь, - Мегрэ, не замечая того, что в голове начали колоть иголки, наблюдал за действиями двух рабочих, чинивших отопление на противоположном берегу Сены.
Когда Мегрэ обернулся, лицо его было усталым, и, направляясь к своему столу, чтобы сесть, он, стараясь не глядеть на Жизель Мартон, произнес:
- Вы ничего больше не хотите мне сказать?
Она колебалась недолго, а когда заговорила, комиссар непроизвольно поднял голову, потому что она спокойным, размеренным голосом, в котором не было ни вызова, ни подавленности, заявила:
- Я видела, как умирал Ксавье.
Знала ли она, какой эффект произведет на комиссара? Отдавала ли себе отчет, что внушила ему невольное восхищение? Он не помнил, чтобы в этом кабинете, через который прошли столько людей, хоть раз побывал человек, наделенный такой проницательностью и таким хладнокровием. И еще - он не помнил никакого столь же непринужденного.
В этой женщине не ощущалось никакого человеческого чувства. Ни единой слабины.
Поставив локти на бювар, он вздохнул:
- Рассказывайте.
- Я снова легла, но никак не могла заснуть. Пыталась понять, что со мной случилось, и не понимала. У меня уже не было четкого представления о времени. Вы знаете, как это бывает. Кажется, что следуешь за мыслью, но в действительности в ее ходе появляются как будто провалы. Должно быть, я несколько раз забывалась сном. Один или два раза мне почудился шум, доносящийся снизу, шум, который производил мой муж, ворочаясь на кровати. По крайней мере, я так думала.
Один раз - уверена в этом - я уловила стон и решила, что ему снится кошмар. Это был не первый раз, когда он стонал и дрался во сне. Он мне рассказывал, что в детстве страдал лунатизмом, и приступы неоднократно повторялись, уже когда мы были женаты.
Жизель продолжала тщательно подбирать слова, говоря без эмоций, словно рассказывая где-то услышанную или вычитанную историю:
- В какой-то момент я услышала более громкий звук, как будто на пол упало нечто тяжелое. Мне стало страшно, и я не знала, стоит ли подниматься с постели. Я прислушалась, и мне почудился хрип. Тогда я встала, набросила халат и бесшумно направилась к двери.
- Вы не видели вашу сестру?
- Нет.
- И никаких звуков в ее спальне не слышали?
- Нет. Чтобы заглянуть в комнату на первом этаже, надо было спуститься на несколько ступенек, а я никак не могла решиться сделать это, осознавая грозящую опасность. Но все-таки, хоть и с неохотой, сделала это. Нагнулась…
- На сколько ступенек вы спустились?
- На шесть или семь. Я не считала. В мастерской горел свет, включена была только настольная лампа.
Ксавье лежал на полу на полдороге между его кроватью и винтовой лестницей. Выглядело это так, будто он полз и все еще пытался ползти. Он приподнялся на локте левой руки, а правую вытянул к револьверу, лежавшему сантиметрах в тридцати.
- Он вас видел?
- Да. Подняв голову, он с ненавистью смотрел на меня, лицо у него было искажено, на губах пена. Я поняла, что, когда он, уже слабея, с оружием в руке шел к лестнице, чтобы убить меня, силы его оставили, он упал, и револьвер отлетел за пределы его досягаемости.
Полуприкрыв глаза, Мегрэ ясно видел мастерскую, поднимающуюся к потолку лестницу и тело Мартона там, где он его нашел.
- Вы продолжили спускаться?
- Нет. Осталась на том же месте, не в силах отвести от него глаза. Я не знала точно, сколько сил у него осталось. Я была зачарована.
- Как долго он умирал?
- Не знаю. Он одновременно пытался схватить оружие и заговорить, выкрикнуть мне о своей ненависти.
В то же время он боялся, что я спущусь, схвачу револьвер и выстрелю. Очевидно, отчасти по этой причине я и не стала спускаться. Сама не знаю, я не думала… Он задыхался. Его сотрясали спазмы. Я подумала, что его тоже вырвет. Потом он издал вопль, его тело несколько раз дернулось, руки вцепились в пол, и наконец он замер в неподвижности. - Не отводя взгляд, она добавила: - Я поняла, что все кончено.
- И тогда вы спустились, чтобы убедиться в его смерти?
- Нет. Я знала, что он мертв. Не могу сказать, почему я была так убеждена в этом. Поднялась к себе в спальню и села на кровать. Мне было холодно, и я накинула на плечи одеяло.
- Ваша сестра так и не вышла из комнаты?
- Нет.
- Однако вы только что сказали, будто он издал вопль.
- Совершенно верно. Она наверняка его слышала.
Не могла не слышать, но осталась в постели.
- Вам не пришло в голову вызвать врача? Или позвонить в полицию?
- Если бы в нашем доме был телефон, я, возможно, так и сделала бы.
- Который был час?
- Не знаю. Я даже не подумала посмотреть на часы.
Я все еще пыталась понять.
- Если бы у вас был телефон, вы бы не поставили в известность о случившемся вашего друга Харриса?
- Конечно нет. Он женат.
- Итак, вы, даже приблизительно, не знаете, сколько времени прошло между моментом, когда ваш муж умер у вас на глазах, и примерно шестью часами утра, когда вы пошли к консьержке позвонить? Час? Два часа? Три?
- Больше часа, в этом я готова поклясться. Но меньше трех.
- Вы ожидали обвинения в убийстве?
- Я не строила иллюзий.
- И задавались вопросом, что будете отвечать на вопросы, которые вам станут задавать.
- Возможно. Сама того не сознавая. Я много думала. Потом услышала знакомый стук мусорных бачков, которые тянут по мостовой в соседнем дворе, и спустилась.
- Опять-таки не встретив сестру?
- Да. По пути я коснулась руки мужа. Она уже остыла. Я поискала в телефонном справочнике ваш домашний номер и, не найдя его, позвонила в дежурную часть, попросив вас известить.
- После чего вернулись к себе?
- Со двора я увидела свет в окне сестры. Когда я открыла дверь, Дженни спускалась по лестнице.
- Она уже видела тело?
- Да.
- Она ничего не сказала?
- Возможно, сказала бы, если бы в дверь почти сразу не постучали. Это был ваш инспектор. - И после короткой паузы добавила: - Если осталось немного кофе…
- Он остыл.
- Ничего.
Он налил ей, а заодно и себе.
За дверью кабинета, за окном продолжалась жизнь, повседневная жизнь, такая, какой ее организовали для своего спокойствия люди.
А здесь, в четырех стенах, был другой мир, трепет которого ощущался за каждой фразой, за каждым словом, мрачный и тревожный мир, в котором, однако, эта довольно молодая женщина чувствовала себя совершенно непринужденно.
- Вы любили Мартона? - спросил Мегрэ вполголоса, как будто помимо своей воли.
- Нет. Не думаю.
- Тем не менее вышли за него замуж.
- Мне было двадцать восемь. Все мои предыдущие попытки оказались неудачными.
- Захотелось респектабельности?
Жизель Мартов не обиделась, по крайней мере не подала виду.
- Во всяком случае, покоя.
- Вы выбрали изо всех Мартона потому, что им было легче манипулировать?
- Возможно. Неосознанно.
- Вы тогда уже знали, что он почти импотент?
- Да. Я не этого искала.
- Первое время вы были с ним счастливы?
- Это слишком сильно сказано. Мы довольно хорошо ладили.
- Потому что поступал так, как вам хотелось?
Она делала вид, что не замечает агрессивности, от которой дрожал голос комиссара, ни того, как он на нее смотрит.
- Я себе не задавала этот вопрос.
Ничто не могло вывести ее из себя, однако в поведении начала сквозить некоторая усталость.
- Когда вы встретили Харриса, или, если вам так больше нравится, Мориса Швоба, вы в него влюбились?
Жизель задумалась, как будто хотела ответить особо точно.
- Вы все время употребляете это слово. Во-первых, Морис мог изменить мое положение в обществе, а я никогда не считала, что мое место - за прилавком в универмаге.
- Он сразу стал вашим любовником?
- Смотря что вы понимаете под словом "сразу". Через несколько дней, если мне не изменяет память. Мы не придавали этому значения, ни он, ни я.
- То есть ваши отношения основывались скорее на деловых интересах?
- Если хотите. Из двух гипотез вы, как мне известно, выберете наиболее пачкающую. Я бы скорее сказала, что Морис и я почувствовали, что мы одной породы…
- Потому что у вас были одинаковые амбиции. Вам никогда не приходило в голову развестись, чтобы выйти замуж за него?
- Чего ради? Он женат на женщине старше его, имеющей состояние, которое позволило ему открыть собственное дело на улице Сент-Оноре. А остальное…
Она давала понять, что остальное значило так мало!
- Когда вы начали подозревать, что ваш муж не в себе? Ведь у вас было такое впечатление, верно?
- Это не впечатление - уверенность. Я с самого начала знала, что он не такой, как всегда. У него бывали периоды экзальтации, когда он рассуждал о своей работе как говорил бы гений, и депрессии, когда он жаловался, что неудачник, над которым все потешаются.
- Включая вас.
- Разумеется. Мне кажется, он всегда был таким. В последнее время он был мрачным, встревоженным, смотрел на меня настороженно и внезапно, в самый неожиданный для меня момент, разражался упреками. А иногда донимал меня своими инсинуациями.
- Вам не приходило в голову уйти от него?
- Думаю, я жалела его. Он был несчастен. Когда из Америки вернулась моя сестра - в глубоком трауре, изображая из себя безутешную вдову, он был недоволен. Она нарушала его привычки, и он не мог ей простить, что она целыми днями не обращалась к нему ни с единым словом.