– Да, сир.
– Значит, твое предсказание – ложь. Я не буду королем? – спросил Генрих.
– Будете, сир, но ваше время еще не приспело.
– Почем ты знаешь? Говори, я хочу знать, можно ли тебе верить!
– Слушайте.
– Слушаю.
– Нагнитесь.
Король Наваррский перегнулся над телом Карла. Рене нагнулся тоже. Их разделяла лишь кровать, но и это расстояние теперь уменьшилось благодаря их встречному движению друг к другу. Между ними лежало по-прежнему безгласное и недвижимое тело умирающего короля.
– Слушайте! – сказал Рене. – Меня здесь поместила королева-мать, чтобы вас убить, но я предпочитаю служить вам, так как верю вашему гороскопу; оказывая вам услугу тем, что я сделаю для вас сию минуту, я спасу и свое тело, и свою душу.
– А не по приказанию ли той же королевы-матери ты это говоришь? – спросил Генрих, обуреваемый сомнениями и недобрыми предчувствиями.
– Нет, – ответил Рене. – Выслушайте одну тайну.
Он наклонился еще больше. Генрих сделал то же самое, так что их головы почти соприкасались.
Разговор двух мужчин, склонившихся над умирающим королем, приобретал характер настолько жуткий, что у суеверного флорентийца зашевелились волосы на голове, а на лице у Генриха выступили крупные капли пота.
– Выслушайте, – продолжал Рене, – выслушайте тайну, известную лишь мне. Я вам ее открою, если вы поклянетесь простить мне смерть вашей матери.
– Я уже обещал простить, – ответил Генрих, лицо которого омрачилось.
– Обещали, но не клялись, – сказал Рене, отклоняясь от Генриха.
– Клянусь, – ответил Генрих, протягивая правую руку над головой Карла.
– Польский король уже едет, – торопливо проговорил Рене.
– Нет, – сказал Генрих, – король Карл задержал гонца.
– Король Карл задержал только одного, на дороге в Шато-Тьери; но королева-мать предусмотрительно послала трех, по трем разным дорогам.
– О! Тогда горе мне!
– Гонец из Варшавы прибыл сегодня утром. Король Польский выехал вслед за ним, и никому в голову не пришло его задерживать, потому что в Варшаве еще не знали о болезни короля. Гонец опередил Генриха Анжуйского всего на несколько часов.
– О, если бы в моем распоряжении было только семь дней! – воскликнул Генрих.
– Да, но вы не располагаете даже семью часами. Разве вы не слышали звона оружия, которое раздавали людям?
– Слышал.
– Это оружие – против вас. Они придут даже сюда и убьют вас хоть в спальне короля.
– Но король еще не умер.
Рене пристально посмотрел на Карла.
– Через десять минут он умрет. Итак, вам остается жить всего десять минут, а может быть, и меньше.
– Что же делать?
– Бежать, не теряя ни минуты, ни одной секунды.
– Но каким путем? Если меня поджидают в передней, то убьют, как только я отсюда выйду.
– Слушайте! Ради вас я рискую всем, не забывайте этого никогда.
– Будь покоен.
– Идемте, потайным ходом я доведу вас до задней калитки. Затем, чтобы дать вам время убежать, я пойду к королеве-матери и скажу, что вы сейчас сойдете вниз; подумают, что вы сами обнаружили этот потайной ход и воспользовались им, чтобы убежать. Идем, идем!
Генрих наклонился к Карлу и поцеловал его в лоб.
– Прощай, мой брат, – сказал он, – я не забуду, что последним твоим желанием было видеть меня твоим преемником. Я не забуду, что последним твоим желанием было сделать меня королем. Почий с миром! От имени моих собратьев прощаю тебе их пролитую кровь.
– Скорей! Скорей! – сказал Рене. – Он приходит в чувство! Бегите, пока он не раскрыл глаз, бегите!
– Кормилица! – пробормотал Карл. – Кормилица!
Генрих схватил шпагу Карла, висевшую в головах у короля и теперь ненужную ему, засунул за пазуху грамоту о назначении регентом, в последний раз поцеловал в лоб Карла, обежал вокруг кровати и бросился в проход, который закрылся вслед за ним.
– Кормилица! – крикнул Карл громче. – Кормилица!
Кормилица подбежала и спросила:
– Что тебе, Шарло?
– Кормилица, – сказал Карл, приподняв веки и раскрывая глаза с расширенными зрачками, страшно застывшими в смертной неподвижности, – кормилица, пока я спал, что-то произошло во мне: я вижу яркий свет, я вижу господа нашего бога; я вижу пресветлого Иисуса Христа и присноблаженную Деву Марию. Они просят, они молят за меня бога. Всемогущий господь меня прощает... зовет меня к себе... Господи! Господи! Прими меня в милосердии твоем... Господи! Забудь, что я был королем, ведь я иду к тебе без скипетра и без короны. Господи! Забудь преступления короля и помни лишь мои страдания как человека... Господи! Вот я!
Произнося эти слова, Карл приподнимался все больше и больше, как будто двигался на голос того, кто звал его к себе, затем с последними словами испустил дух и упал на руки кормилицы мертв, недвижим.
Пока солдаты, отряженные Екатериной, занимали коридор, по которому Генрих должен был неминуемо пройти от короля, сам Генрих, по указанию Рене, проскользнул по потайному ходу к задней калитке, вскочил на приготовленную лошадь и поскакал в том направлении, где, как он знал, его ждет де Муи.
Вдруг несколько часовых обернулись на топот лошади, скакавшей по гулкой мостовой, и крикнули:
– Бежит! Бежит!
– Кто? – закричала королева-мать, подходя к окну.
– Король Наваррский! Король Наваррский! – орали часовые.
– Стреляй! Стреляй по нему! – крикнула Екатерина.
Часовые прицелились, но Генрих был уже недосягаем.
– Бежит – значит, побежден! – воскликнула королева– мать.
– Бежит – значит, король я! – прошептал герцог Алансонский.
Но в ту самую минуту, когда Франсуа и королева-мать еще стояли у окна, подъемный мост загромыхал под лошадиными копытами, послышалось бряцание оружия, гул многих голосов, и молодой человек со шляпою в руке въехал галопом во двор Лувра, крича: "Франция!", а вслед за ним – четверо дворян, покрытых, как и он, пылью, потом и пеною взмыленных коней.
– Сын! – крикнула Екатерина, протягивая руки в раскрытое окно.
– Мама! – ответил молодой человек, спрыгивая с лошади.
– Брат! Анжуйский! – с ужасом воскликнул Франсуа, отступая от окна.
– Опоздал? – спросил свою мать Генрих Анжуйский.
– Нет, наоборот, как раз вовремя; сама десница божия не привела бы тебя более кстати. Смотри и слушай!
В это время начальник охраны де Нансе вышел на балкон королевской опочивальни. Все взоры обратились на него.
Он вынес деревянный жезл, разломил надвое, затем, держа в вытянутых руках по половинке, три раза крикнул:
– Король Карл Девятый умер! Король Карл Девятый умер! Король Карл Девятый умер!
И выпустил из рук обе половинки.
– Да здравствует король Генрих Третий! – крикнула Екатерина и перекрестилась, выражая благодарность богу. – Да здравствует король Генрих Третий!
Все повторили этот возглас, кроме Франсуа.
– А-а! Она провела меня, – прошептал он, раздирая ногтями себе грудь.
– Я одержала верх, – воскликнула Екатерина, – проклятый Беарнец не будет царствовать!
XVI. Эпилог
Прошел год со времени смерти Карла IX и восшествия на престол его преемника. Король Генрих III, благополучно царствующий по милости бога и своей матери Екатерины, отправился принять участие в пышном крестном ходе к Клерийской Божьей Матери. Он шел пешком вместе со своей женой и со всем двором.
Король Генрих III мог разрешить себе приятное времяпрепровождение: в ту пору никакая серьезная забота его не беспокоила. Король Наваррский жил в Наварре, куда он так стремился, и, как говорили, был сильно увлечен какой-то красивой девушкой из рода Монморанси, которую он звал Могильщицей. Маргарита была с ним, мрачная, печальная, и только здесь, среди красивых гор, она нашла если не отвлечение, то облегчение от двух переживаний, наиболее тяжелых в жизни: утраты и смерти близких.
В Париже было все спокойно, и королева-мать, ставшая в действительности регентшей с тех пор, как ее дорогой сын Генрих сделался королем, жила то в Лувре, то в особняке Суассон, занимавшем тогда участок, где теперь Хлебный рынок и где от этого особняка до сих пор осталась изящная колонна.
Однажды вечером Екатерина усиленно занималась изучением созвездий вместе с Рене, не зная о предательских проделках флорентийца, который опять вошел к ней в милость благодаря своим ложным показаниям в деле Коконнаса и Ла Моля; как раз в это время пришли сказать, что у нее в молельне ждет ее какой-то мужчина, желающий сообщить крайне важное известие. Екатерина спустилась к себе в молельню, где нашла Морвеля.
– Он здесь! – воскликнул отставной командир петардщиков, вопреки правилам придворного этикета не дав Екатерине времени обратиться к нему первой.
– Кто – он?
– Кто же другой, мадам, как не король Наваррский?
– Здесь?! – сказала Екатерина. – Он ... здесь... Генрих... зачем этот безумец здесь?
– Если судить по тому, что явно, – он приехал повидать мадам де Сов, только и всего. Если же судить по тому, что вероятно, – он приехал с целью заговора против короля.
– Откуда вы знаете, что он здесь?
– Вчера я видел, как он входил в один дом, а через минуту вошла туда же мадам де Сов.
– А вы уверены, что это он?
– Я ждал, пока он выйдет, потратил на это половину ночи. В три часа утра оба влюбленных отправились по домам. Король проводил мадам де Сов до самой пропускной калитки Лувра. Благодаря привратнику, несомненно подкупленному, она прошла туда без всяких неприятностей, а король, напевая песенку, пошел обратно, и так развязно, точно у себя в горах.
– Куда же он пошел?
– На улицу Арбр-сек, в гостиницу "Путеводная звезда", к тому самому трактирщику, у которого жили два колдуна, казненные в прошлом году по приказанию вашего величества.
– Почему же вы не пришли сказать об этом мне сейчас же?
– Потому, что я не был вполне уверен в своих наблюдениях.
– А теперь?
– Теперь уверен.
– Ты его видел?
– Совершенно ясно. Я сел в засаду у виноторговца, что напротив; прежде всего я увидел его, когда он входил в тот же дом, что и накануне, но мадам де Сов запоздала; тогда он имел неосторожность приложиться лицом к оконному стеклу в окне второго этажа, и на этот раз у меня не осталось никаких сомнений. А кроме того, в ту же минуту пришла к нему опять мадам де Сов.
– Так ты думаешь, они, как и прошлой ночью, пробудут там до трех часов утра?
– Вполне возможно.
– А где находится этот дом?
– У Круа-де-Пти-Шан, около улицы Сент-Оноре.
– Хорошо, – сказала Екатерина. – Мадам де Сов знает ваш почерк?
– Нет.
– Садитесь и пишите.
Морвель сел и взял перо.
– Я готов, мадам, – сказал он.
Екатерина продиктовала:
– "Пока барон де Сов дежурит в Лувре, баронесса с одним франтом из числа его друзей пребывает в доме близ Круа-де-Пти-Шан, около улицы Сент-Оноре; барон де Сов узн?ет этот дом по красному кресту, который будет начерчен на его стене".
– Дальше? – спросил Морвель.
– Сделайте копию с этого письма, – ответила Екатерина.
Морвель слепо повиновался.
– Теперь, – сказала Екатерина, – поручите эти письма какому-нибудь сметливому человеку: пусть он одно отдаст барону де Сов, а другое обронит где-нибудь в коридорах Лувра.
– Не понимаю, – сказал Морвель.
Екатерина пожала плечами.
– Неужели вы не понимаете, что муж, получив такое письмо, рассердится?
– Но, как мне кажется, мадам, во времена короля Наваррского он не сердился.
– То, что сходит с рук королю, может не пройти даром простому поклоннику. Кроме того, если не рассердится он сам, то за него рассердитесь вы.
– Я?
– Конечно. Вы возьмете с собой четверых, если надо – шестерых людей, наденете маски, вышибете дверь, как будто вас послал барон, захватите влюбленных в разгар свидания и нанесете удар во имя короля; а наутро письмо, потерянное в одном из коридоров Лувра и найденное какой-нибудь сердобольною душой, засвидетельствует, что это была месть мужа, а убитый поклонник совершенно случайно оказался королем Наваррским; но кто же мог это предвидеть, если все думали, что он живет в По?
Морвель с восхищением посмотрел на Екатерину, раскланялся и вышел.
В то время как Морвель выходил из суассонского особняка, мадам де Сов входила в домик у Круа-де-Пти-Шан. Генрих ждал у приоткрытой двери и, как только увидел ее на лестнице, спросил:
– За вами не следили?
– По-видимому, нет, – ответила Шарлотта.
– А за мной, кажется, следили, – сказал Генрих, – и не только прошлой ночью, но и сегодня вечером.
– О господи! Вы меня пугаете, сир; если то, что вы вспомнили о вашей прежней подруге, обратится против вас, я буду безутешна.
– Не беспокойтесь, моя крошка, – ответил Беарнец, – под покровом ночи нас берегут три шпаги.
– Три? Слишком мало, сир.
– Достаточно, если их имена – де Муи, Сокур и Бартельми.
– Так де Муи в Париже?
– Разумеется.
– Неужели он осмелился вернуться в столицу? Значит, и у него есть бедняжка, влюбленная в него до безумия?
– Нет, но у него есть враг, и де Муи дал клятву его убить. Только ненависть, дорогая, заставляет нас делать столько же глупостей, сколько и любовь.
– Спасибо, сир.
– О! Это относится не к тем глупостям, которые я делаю сейчас, а к прошлым и будущим. Не будем спорить на эту тему и терять время.
– Вы все-таки решили ехать?
– Сегодня ночью.
– Вы, значит, покончили с делами, ради которых вы приехали в Париж?
– Я приезжал только ради вас.
– Какой обманщик!
– Святая пятница! Я говорю правду, крошка. Не надо прошлого: мне остается два-три часа счастья, а затем – вечная разлука.
– Ах, сир! Нет ничего вечного, кроме моей любви.
Только что сказав, что у него нет времени для рассуждений, Генрих не стал с ней спорить, а поверил на слово или же, будучи скептиком, сделал вид, что верит.
Как сообщил король Наваррский, все это время де Муи и два его товарища прятались тут же, по соседству с этим домом. Было условленно, что Генрих выйдет из него не в три часа, а в полночь, затем они проводят, как вчера, мадам де Сов до Лувра, а оттуда пойдут на улицу Серизе, где жил Морвель. Де Муи только сегодня днем узнал точно, в каком доме проживает его враг.
Все трое были на своем посту уже с час времени, как вдруг заметили человека, пришедшего в сопровождении пяти других, который подошел к домику и стал подбирать ключ к его двери. Увидев это, де Муи, прятавшийся в нише соседнего дома, одним прыжком из своего укрытия подскочил к человеку и схватил его за руку.
– Одну минуту, – сказал он, – вход воспрещен!
Человек отскочил назад, и от резкого движения с него свалилась шляпа.
– Де Муи де Сен-Фаль! – воскликнул он.
– Морвель! – яростно крикнул гугенот, приподнимая вверх свою шпагу. – Я-то тебя искал, а ты сам пришел ко мне? Спасибо!
Однако при всей своей ярости де Муи не забыл о Генрихе и, повернув голову к окну, свистнул, как свистят беарнские пастухи.
– Этого довольно, – сказал он Сокуру. – Ну, а теперь подходи, убийца! Ближе, ближе!
И де Муи набросился на Морвеля.
Морвель успел за это время вытащить из-за пояса пистолет.
– Ага! На этот раз ты, кажется, умрешь, – сказал Королевский Истребитель, прицеливаясь в молодого человека.
Он выстрелил, но де Муи отскочил вправо, и пуля пролетела мимо.
– Теперь черед за мной! – крикнул молодой человек.
Де Муи нанес стремительный удар Морвелю, и хотя удар пришелся в кожаный пояс, отточенное острие прошло сквозь пояс и вонзилось в тело.
Королевский Истребитель закричал диким голосом, выражавшим такую страшную боль, что полицейские солдаты сочли его раненным насмерть и в страхе бросились бежать по направлению к улице Сент-Оноре.
Морвель был не из храбрых. Увидев, что полицейские оставили его, а перед ним такой противник, как де Муи, он тоже попытался спастись бегством и побежал в том же направлении, что и солдаты, крича: "Помогите!"
Де Муи, Сокур и Бартельми в пылу увлечения кинулись преследовать бежавших. Когда они вбегали на улицу Гренель, одно из угловых окон распахнулось, и какой-то человек спрыгнул со второго этажа на землю, только что смоченную дождем.