– Ну хорошо, говорите, только поскорей. – Скажите, вас ценят при дворе? – Так, по крайней мере, говорят мои друзья. – И вы пользуетесь доверием короля? – Да, и в этом вполне могли убедиться мои враги. – Прекрасно! Милый граф… то бишь барон… мой дорогой… – Виконт, – подсказал Мармань. – Дорогой виконт, отправьте меня в Шатле! – Но в качестве кого же? – Разумеется, в качестве заключенного. – Заключенного? Что за странное желание! – Желания бывают разные. – Но зачем вам непременно в Шатле? – спросил Мармань. Он подозревал, что в этом желании кроется какая-то новая тайна и хотел ее выпытать. – Кому-нибудь другому я ни за что не доверился бы, любезный друг, ведь я на собственном горьком опыте, вернее – на опыте Асканио, убедился, к чему ведет болтовня, – отвечал Жак. – Но вы – другое дело. Вы же знаете, от вас у меня нет секретов. – Ну, коли так, говорите скорей. – А вы отправите меня в Шатле, если я скажу? – Сию же минуту. – Отлично! Представьте себе, я был так неосторожен, что рассказал еще кое-кому, кроме вас, об увиденной мной в голове Марса прелестной девушке. – Ну и что же? – Эти вертопрахи, эти лоботрясы разболтали о моем открытии, и история дошла до самого прево; а так как у прево несколько дней назад пропала дочь, он подумал, что не она ли избрала себе это убежище. Д'Эстурвиль поспешил предупредить графа д'Орбека и герцогиню д'Этамп, и вот, пока Челлини был в Фонтенбло, они устроили в Большом Нельском замке обыск. Коломбу увезли, а Асканио посадили в Шатле. – Неужели?! – Истинная правда, дорогой друг! И, как вы думаете, кто это подстроил? Некий виконт де Мармань. – Но вы мне так и не сказали, что вам понадобилось в Шатле, – поспешно проговорил Мармань, с беспокойством замечая, что Жак то и дело повторяет его имя. – А вы не догадываетесь? – Нет. – Асканио-то арестовали? – Да. – И посадили в Шатле? – Верно. – Так теперь я открою вам то, чего никто не знает, кроме герцогини д'Этамп, Бенвенуто и меня: у Асканио есть какое-то письмо, тайна какая-то, которая может погубить герцогиню. Ну, поняли теперь? – Да-да, начинаю понимать. Но помогите мне, дорогой друг! – Видите ли, виконт, – впадая в аристократический тон, продолжал Жак Обри, – я хочу попасть в Шатле, увидеть там Асканио, взять у него письмо или узнать тайну. По выходе из тюрьмы я все расскажу Бенвенуто, и мы с ним найдем средство увенчать любовь Асканио и Коломбы назло всем этим де Марманям, д'Орбекам, прево и герцогиням! – Неплохо придумано, – сказал Мармань. – Благодарю вас за доверие. Вы не раскаетесь в нем. – И вы обещаете мне помочь? – В чем? – Да попасть в Шатле – я же вам говорил! – Будьте покойны. – Прямо сейчас? – Подождите меня здесь. – На этом самом месте? – Да-да. – А вы? – Я схожу за ордером на арест. – О бесценный друг, дорогой барон, граф! Скажите же мне наконец свое имя, свой адрес на случай, если бы вы почему-нибудь задержались! – Нет-нет, я сейчас вернусь. – Возвращайтесь скорей! А если вам встретится этот проклятый Мармань, скажите ему… – Что именно? – Скажите ему, что я поклялся… – В чем? – В том, что он погибнет от моей руки. – Прощайте! – крикнул виконт, уходя. – Ждите меня здесь! – До свиданья, – ответил Жак. – Приходите скорей. Вы настоящий друг; такому человеку, как вы, можно верить, и мне очень хотелось бы узнать… – Прощайте, господин школяр, – сказал паж все время стоявший поодаль и теперь пустившийся вслед за своим господином. – Прощайте, любезный паж, – ответил Жак Обри. – Но, прежде чем уйти, окажите мне одну услугу. – Какую? – Скажите, пожалуйста, как звать благородного вельможу, в услужении у которого вы находитесь? – Того самого, с которым вы проболтали целых четверть часа? – Да. – И которого называли своим другом? – Да. – И вы не знаете, как его звать? – Нет. – Так ведь это же… – Наверное, очень знатный человек? – Еще бы! – И влиятельный? – Первый человек после короля и герцогини д'Этамп. – Что?! Но как же его зовут?.. – Виконт де… Но я бегу… Простите, он обернулся, я ему нужен. – Вы говорите – виконт… – Виконт де Мармань! – Мармань?! – заорал Жак Обри. – Виконт де Мармань? Этот кавалер и есть виконт де Мармань? – Он самый. – Друг прево, графа д'Орбека и герцогини д'Этамп? – Собственной персоной. – Злейший враг Бенвенуто Челлини? – Совершенно верно! – О! – воскликнул Жак, перед которым, словно при вспышке молнии, сразу предстали все предшествовавшие этой встрече события. – Теперь понимаю! Так это Мармань, Мармань! И, мгновенно выхватив у пажа шпагу – сам он был безоружен, – Жак бросился вслед за Марманем, крича: – Стойте! Мармань с беспокойством обернулся и, увидев бегущего школяра с оружием в руках, понял, что разоблачен. Ему оставалось либо принять вызов, либо спасаться бегством. Однако Мармань был не настолько храбр, чтобы драться, но и не так труслив, чтобы пускаться наутек. Поэтому он избрал нечто среднее, а именно: бросился в открытые ворота ближайшего дома, рассчитывая захлопнуть их за собой. На его беду, оказалось, что ворота не закрываются: их удерживает вделанная в стену цепь, которую Мармань никак не мог отвязать. Таким образом Жак Обри вбежал во двор прежде, чем виконт успел скрыться в доме. – А-а, наконец-то я нашел тебя, проклятый шпион! Наконец-то, подлый Мармань, ты у меня в руках! Разбойник! Похититель чужих тайн! Защищайся, злодей! – Неужели вы полагаете, сударь, – высокомерно отвечал Мармань, пытаясь говорить пренебрежительным тоном аристократа, – что виконт де Мармань снизойдет до какого-то школяра Жака Обри и согласится скрестить с ним свою шпагу? – Но если виконт де Мармань не снизойдет до Жака Обри, то Жак Обри снизойдет до виконта де Марманя и проткнет его шпагой! В подтверждение своих слов Жак приставил к груди виконта шпагу и, проткнув камзол, слегка пощекотал противника ее острием. – Спасите! Убивают! – заорал Мармань. – Ори, ори себе, сколько душе угодно! – подзадоривал Жак. – Прежде чем кто-нибудь тебя услышит, ты умолкнешь навеки! Единственный для тебя выход – драться. Итак, предупреждаю: защищайся, виконт! – Ну, погоди! Коли ты сам этого захотел, узнаешь, как драться с виконтом де Марманем! Мармань, как мы уже имели возможность убедиться, не был храбрецом, но, подобно всем дворянам того рыцарского времени, получил военное воспитание. Более того, он слыл неплохим фехтовальщиком. Говорили, правда, что эта репутация скорее спасала его от дуэлей, чем помогала побеждать дуэлянтов. Как бы то ни было, но, видя, что противник яростно нападает на него, виконт обнажил шпагу и встал в позицию по всем правилам фехтовального искусства. Однако, если Мармань считался хорошим фехтовальщиком в придворных кругах, Жак Обри славился непревзойденной ловкостью среди школяров и членов корпорации судейских писцов. Итак, каждый из них с самого начала понял, что имеет дело с достойным противником. Но у Марманя было огромное преимущество: его шпага была на шесть дюймов длиннее шпаги Жака, который выхватил ее у пажа. Это обстоятельство не слишком мешало Жаку Обри при защите, но затрудняло нападение. В самом деле, Марманю, который был на целых шесть дюймов выше Жака и к тому же вооружен более длинной шпагой, ничего не стоило удерживать противника на почтительном расстоянии, поднося к его лицу острие шпаги. И сколько Жак ни атаковал, ни делал выпадов и ни прибегал к обману, виконту достаточно было сделать шаг, чтобы оказаться вне его досягаемости. Между тем, несмотря на ловкую защиту Жака, шпага Марманя уже дважды или трижды коснулась его груди, а школяр при всем своем проворстве неизменно попадал мимо. Обри понял, что еще немного – и он погиб. И тут же решил пойти на хитрость. Чтобы одурачить противника, он притворился, будто продолжает защищаться, прибегая к выпадам и обманам, а сам незаметно, дюйм за дюймом, стал сближаться с виконтом. Очутившись на достаточно близком от него расстоянии, школяр словно нечаянно открылся. Мармань, увидя это, сделал выпад. Жак, конечно, не был застигнут врасплох: он отбил удар, а потом, воспользовавшись тем, что шпага противника оказалась над его головой, бросился вперед и быстрым, ловким выпадом ранил виконта, причем коротенький клинок ушел в его грудь по самую рукоятку. Мармань издал душераздирающий вопль смертельно раненного человека, страшно побледнел, выпустил шпагу и упал навзничь. В это время невдалеке проходил сторожевой патруль. Услышав крик, увидев пажа, делавшего отчаянные знаки, и собравшуюся у ворот толпу, стражники прибежали на место происшествия. Жак все еще держал в руке окровавленную шпагу, и, разумеется, его тут же арестовали. Школяр хотел было оказать сопротивление, но в эту минуту начальник патруля гаркнул: – Обезоружить негодяя и отвести в Шатле! Обрадованный приказом, Жак покорно отдал шпагу и последовал за стражниками в Шатле, восхищаясь мудростью провидения, по воле которого он сразу убил двух зайцев: попал в тюрьму к Асканио и отомстил виконту де Марманю. На сей раз Жака Обри беспрепятственно водворили в королевскую крепость. Надзиратель и привратник долго совещались, не зная, куда его поместить, так как тюрьма была переполнена. В конце концов эти почтенные господа пришли к соглашению. Привратник, жестом приказав Жаку следовать за собой, заставил его сойти вниз по тридцати двум ступенькам, открыл дверь, втолкнул заключенного в совершенно темную камеру и запер за ним дверь. Глава 14
о том, как трудно честному человеку выйти из тюрьмы
Ослепленный резким переходом от яркого света к полной тьме, Жак Обри несколько мгновений не мог прийти в себя: где он? Неизвестно. Близко от Асканио или нет – трудно сказать. В коридоре, по которому его только что вели, он видел, кроме двери своей камеры, еще две запертые двери. Но как бы то ни было, цель его достигнута – он под одной крышей с Асканио. Но нельзя же век стоять на одном месте. Поэтому, увидев шагах в пятнадцати в противоположном конце камеры проблеск света, Жак осторожно шагнул в том направлении, но тут же оступился, соскользнул вниз по трем или четырем ступенькам и, вероятно, по инерции ударился бы головой о стену, но споткнулся обо что-то мягкое и шлепнулся на пол. Таким образом ему удалось отделаться только легкими ушибами. Препятствие, на которое так удачно налетел школяр, издало глухой стон. – Извините, пожалуйста, – промолвил Жак, поднимаясь и вежливо снимая шапку. – Я, кажется, наступил на кого-то или на что-то. Я никогда не совершил бы такой неучтивости, будь здесь посветлей. Извините меня! – Вы наступили на то, что в течение шестидесяти лет было человеком, а теперь скоро станет трупом, – ответил голос. – В таком случае, – сказал Жак, – я еще больше сожалею, что потревожил вас. Как и подобает перед смертью доброму христианину, вы, вероятно, каялись богу в содеянных вами грехах? – Я уже давно покаялся, господин школяр. Я грешил, как любой человек, но зато страдал, как мученик, и, надеюсь, когда господь взвесит мои дела, чаша страданий перетянет чашу грехов. – Да будет так! – воскликнул Обри. – Всем сердцем желаю вам этого. А теперь, дорогой товарищ по несчастью, скажите, пожалуйста, если разговор не слишком вас утомляет, каким чудом вы узнали, что я школяр? Я говорю "дорогой", ибо надеюсь, что вы простили мою неучтивость. Впрочем, я о ней не жалею: ведь благодаря ей я познакомился с вами. – Я догадался об этом по вашему платью, а главное, по чернильнице, которая висит у вас на поясе на том месте, где дворяне носят кинжал. – По моему платью и чернильнице?.. Но послушайте, дорогой сотоварищ, если не ошибаюсь, вы сказали, что умираете? – Да, пришел ныне конец моим земным страданиям! И надеюсь, что, уснув сегодня на земле, я завтра пробужусь на небесах. – Я ничего не имею против этого, – ответил Жак, – но позвольте заметить, что положение, в котором вы находитесь, отнюдь не располагает к шуткам. – А почему вы думаете, что я шучу? – с тяжким вздохом прошептал умирающий. – Как – почему? Вы только что сказали, что видите мое платье и чернильницу, а я вот, сколько ни таращу глаза, даже собственных рук не вижу. – Возможно, – ответил старик. – Но когда вы просидите, как я, пятнадцать лет в тюрьме, вы будете видеть в темноте ничуть не хуже, чем при самом ярком дневном свете. – Пусть лучше дьявол выцарапает мне глаза, не хочу я проходить такую школу! – воскликнул Жак. – Легко сказать – пятнадцать лет! Неужели вы просидели в тюрьме целых пятнадцать лет? – Не то пятнадцать, не то шестнадцать… Впрочем, не все ли равно? Я уже давно потерял счет времени. – Но, видно, вы совершили ужасное преступление, раз понесли такую жестокую кару! – воскликнул Жак. – Я невиновен, – ответил узник. – Невиновны! – в ужасе вскричал Жак. – Полно, не шутите, дорогой мой! Ведь я уже говорил вам – время для этого совсем неподходящее. – А я вам уже ответил, что не шучу. – Ну, а лгать и совсем не годится. В конце концов, шутка – лишь безобидная игра мысли, она не оскорбляет ни человека, ни бога, тогда как ложь – смертный грех, убивающий душу. – Я никогда не лгал. – Значит, вы и в самом деле без всякой вины просидели пятнадцать лет в тюрьме? – Я сказал – около пятнадцати. – Вот как! – вскричал Жак. – А знаете ли вы, что я тоже невиновен? – В таком случае, да защитит вас бог, – произнес умирающий. – Но разве мне что-нибудь угрожает? – Да, несчастный! Преступник может еще надеяться выйти отсюда, невиновный же человек – никогда! – Ваши рассуждения весьма глубокомысленны, друг мой, но, знаете, все это звучит не очень утешительно. – Я сказал вам сущую правду. – И все же какая-нибудь пустяковая вина у вас наверняка найдется, если поискать хорошенько. Прошу вас, расскажите мне об этом по секрету! И Жак Обри, который в самом деле начинал смутно различать в темноте очертания предметов, взял стоявшую у стены скамейку и поставил ее в углу, возле ложа умирающего старца. Затем, усевшись поудобнее на этом импровизированном стуле, он приготовился слушать. – Но почему же вы молчите, дорогой друг?.. А-а, понимаю: после пятнадцати лет одиночного заключения вы стали подозрительны и не решаетесь мне довериться. Ну что ж! Давайте познакомимся поближе: меня зовут Жак Обри, мне двадцать два года, и, как вы уже определили, я школяр. Я сам захотел попасть в Шатле, на что у меня имеются особые причины. Я нахожусь здесь каких-нибудь десять минут и уже успел познакомиться с вами. Вот и вся моя жизнь в двух словах. Теперь вы знаете Жака Обри не хуже, чем он сам. Расскажите же и вы о себе, дорогой товарищ, я слушаю вас. – Меня зовут Этьен Ремон, – сказал узник. – Этьен Ремон? – тихо переспросил Жак Обри. – Я никогда не слышал этого имени. – Во-первых, вы были еще ребенком, когда, по воле божьей, я исчез с лица земли, – сказал старик, – а во-вторых, я жил так тихо и незаметно, что никто не обратил внимания на мое отсутствие. – Но кем вы были? Чем занимались? – Я был доверенным лицом коннетабля Бурбона. – Ну тогда все понятно: вы вместе с ним предали родину. – Нет, я отказался предать своего господина, вот и вся моя вина. – Но расскажите же, как это произошло? – Я находился тогда в Париже, во дворце коннетабля, а сам он был в своем замке Бурбон-д'Аршамбо. И вот однажды капитан его телохранителей привез мне письмо: коннетабль приказывал немедленно вручить посланцу небольшой запечатанный пакет, хранящийся в его спальне, в шкафчике у изголовья кровати. Я повел гонца в спальню герцога, отпер шкаф, нашел там пакет и отдал его; капитан тут же уехал. А через час ко мне явились из Лувра солдаты с офицером во главе и тоже приказали отпереть спальню герцога и указать им шкафчик у изголовья кровати. Я повиновался. Они перерыли шкаф, но, разумеется, ничего не нашли; а искали они тот самый пакет, который только что увез герцогский гонец. – Ну и дела! – пробормотал Обри, проникаясь сочувствием к своему товарищу по несчастью. |
