ПравилаРегистрацияВход
НАВИГАЦИЯ

Буссенар Луи - Герои Малахова кургана.

Архив файлов » Библиотека » Собрания сочинений » Луи Буссенар

Герои Малахова кургана


Луи Буссенар. Герои Малахова кургана

* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЖАН СОРВИ-ГОЛОВА *

Глава I

    Лагерь зуавов. – Накануне битвы. – Мародеры. – Севастополь. – Вина вдоволь. – Букет роз. – Жан Сорви-голова и сержант. – Оскорбление и самоуправство. – Удар… уткой.

    – Стой! Ружья в козлы! Вольно!
    Короткий отрывистый звук трубы последовал за этой звучной командой полковника.
    Две тысячи зуавов, идущих сомкнутыми колоннами, останавливаются вдруг, как один человек. Ряды расстраиваются. Всюду мелькают широкие сборчатые шальвары и белые гетры.
    Потом лязг металла – и штыки отомкнуты.
    Слышны веселые голоса. Переход окончен, впрочем, очень короткий, едва в пятнадцать километров.
    Два часа пополудни.
    Только накануне зуавы высадились на берег Крыма, счастливые, что оставляют корабль и могут снова начать свою полную приключений жизнь.
    В один миг – мешки на земле, огромные, гигантские мешки, в которых зуавы хранят всякую всячину: свое хозяйство, провизию Промежутки между палатками размечены, палатки развернуты, поставлены, натянуты, укреплены.
    В короткое время готов целый городок палаток.
    Вполне естественно, что интендантство запоздало. Продовольствия нет. Ротные командиры толпятся около полковника, который поджимает плечами и говорит:
    – Эти лентяи не торопятся! Завтра, господа, деремся. Это верно. Необходимо сэкономить резервные запасы… во что бы то ни стало… постарайтесь, чтобы они уцелели до последней крайности! Сегодня… сегодня же… пусть люди отдохнут! Дайте свободу людям! – добавляет он со снисходительной улыбкой.
    Завтра битва! Сегодня гульба! – Эти две новости облетели весь лагерь и обрадовали всех.
    Солдаты группируются повзводно.
    Начальник взводя или кашевар должны заботиться о желудках.
    Он обязан выполнить невозможное и накормить голодных, которым не хватило продовольствия.
    Впрочем, это случается часто и составляет тайну мародеров.
    В это время солдаты каждого взвода не теряют временя; одни собирают камни, роют ямы, устраивают костры, ломают ветки деревьев, которые дымят, искрятся и загораются. Другие бегут к реке, чтобы заполнить котелки водой, или осаждают тележку маркитантки, тетки Буффарик, и покупают у нее разные закуски. Некоторые отправляются на поиски. Трубач трубит, призывая к еде, заканчивает жалобной нотой и говорит с комической покорностью:
    – У меня нет супа… Горькая судьба!
    – Ну-ка, Жан, молодчина! Не заставишь же ты нас смотреть да облизываться…
    – Надеемся на тебя!
    – У меня в брюхе играют зорю!
    – Достань нам поесть, Жан! Достань, или ты не наш молодчина Жан Сорви-голова?
    Человек, которого так единодушно называют Сорви-головой, – великолепный солдат 23 лет, стройный, немного выше среднего роста, пылкий, как порох, мускулистый, как боец. Узкий в бедрах, широченнейший в плечах, с высокой грудью, он высоко держит свою красивую голову, на затылке которой каким-то чудесным способом прикреплена его красная феска с голубой кистью.
    Красивый молодец, с изящной бородкой, светлой и слегка вьющейся, с тонко очерченным носом и ртом. Его большие, голубые, как сапфир, глаза полны кротости и доброты, как глаза женщины.
    Красавец, но сам по себе он нисколько об этом не думает. Он занят другим, весело улыбается, показывая белые, острые, совсем волчьи зубы, и кричит:
    – Погодите немного! Кебир сказал: дать свободу людям! Ладно! Пусть я лишусь своего прозвища, если не достану вам выпивки и обеда!
    С видом человека, знающего цену времени, Жан вешает на перевязь шесть взводных котелков и отправляется в путь большими шагами, держа нос по ветру.
    Товарищи бегут за ним.
    – Сорви-голова, мы с тобой!
    – Пойдем, дети мои!
    – Тут пахнет хорошим вином и мясом…
    – Живо, марш вперед!
    Они проходят пригорок на левом берегу реки и останавливаются. Крик удивления невольно вырывается из груди.
    Перед ними прелестная возделанная равнина, луга, виноградники, фруктовые сады, виллы, фермы, хижины… В центре всего этого целая масса скота. Быки, коровы, овцы, козы, свиньи, кролики, индюшки, куры, утки… целый Ноев ковчег врассыпную. Чувствуется близость большого города, поглощающего всю эту живность. Там, вдали, виднеется этот город, весь белый, с зелеными домиками, блистающими, как изумруды, в лучах солнца.
    – Севастополь! – говорит вполголоса Жан. Его товарищи, пораженные, забыв все на свете, глядят во все глаза.
    Налево – целый цветник красных панталон. Французские полки расположились лагерем на огромном пространстве: батареи, артиллерия, палатки, огни бивуаков, бригады, Дивизии, словом, целая армия в тридцать тысяч человек.
    Под прямым углом – двадцать тысяч англичан, лагерь которых образует правильный угол на линии горизонта.
    Вправо, на другом берегу, стоит другая армия, мрачная, тихая, черные линии которой ясно вырисовываются на откосах.
    – Неприятель! Русские! – говорит Сорви-голова.
    Расстояние между двумя армиями не больше мили. В воздухе слышится запах пороху, чувствуется близость битвы.
    Передовые английские отряды перестреливаются с казаками. Вдали на аванпостах раздаются выстрелы, изредка грохочет пушка.
    На свободном пространстве толпятся и бродят солдаты всех армий.
    Мародерство в полном разгаре. Зуавы рискуют не достать даже объедков. После минутного удивления они отправляются далее гимнастическим шагом, прижав локти к телу, причем котелки, которые они несут, болтаются и бренчат.
    Первые аулы, хижины, обитаемые татарами, опустошены. Все взято, словно выметено, и несчастные крестьяне горько оплакивают свое разорение.
    Зуавы, видавшие много подобных сцен, проходят мимо, не обратив внимания, ускоряют шаг и, наконец, бегут со всех ног. На пути они встречают линейцев, нагруженных, как мулы, с раскрасневшимися от вина лицами, с воспаленными глазами.
    Зуавы достигают большой фермы, расположенной среди виноградников. На дворе ужасающий беспорядок. Солдаты всех армий воюют на скотном дворе. Артиллерист режет саблей свинью, которая отчаянно визжит. Венсенский стрелок взваливает себе на плечи барана, толпа стрелков толкает и тащит мычащую корову, между тем как англичане в красных мундирах охотятся и за птицей.
    – Черт возьми, – ворчит один из зуавов, – нам эдак ничего не останется!
    Сорви-голова хохочет и кричит:
    – Не бойся! Через минуту у нас будет всего вдоволь!
    Из подвала текут реки вина.
    Сорви-голова облизывает губы.
    – Что, если бы выпить глоток? – говорит он.
    – Отлично! – отвечают в один голос зуавы.
    Они бегут к подвалу и смотрят. Там можно утонуть в вине. Настоящее крымское вино, сухое, розовое, искристое, которое пахнет кремнем.
    В погребе находились сотни бочек вина.
    Солдаты прокололи втулки саблями и штыками. Вино полилось, потекло по подвалу и задержалось в его стенах, как в цистерне.
    – Ах, плуты! – кричит один из зуавов. – Надо пить! У меня нет предрассудков, когда тут разливанное море вина!
    Никто не думает об умеренности. A la guerre, comme a la guerre!
    Все начинают пить, пить без конца, празднуя это единственное в своем роде открытие.
    Зуавы напитываются вином как губки.
    Сорви-голова успел наполнить все котелки.
    – Теперь, – говорит он, – похлопочем об обеде!
    Они возвращаются на скотный двор, где продолжается ожесточенная битва.
    Сорви-голова, от которого не ускользает ничего, замечает прелестный розовый куст в полном цвету, срывает розы, связывает их былинкой в красивый букет и бережно втыкает его в складки своего шерстяного пояса. Товарищи с удивлением смотрят на него. Какие там розы, когда тут разливанное море вина, а двор полон птицы!
    Но у всякого свой вкус, и Сорви-голова, предводитель отряда, имеет полное право выполнять свои фантазии.
    Жан спокойно прикладывает руки ко рту в виде воронки и вопит:
    – К оружию! К оружию! Казаки!
    Безумная паника охватывает мародеров. Они бросают добычу, бегут через двор в ворота и исчезают, совсем перепуганные, потерявшиеся. Зуавы остаются одни и кусают себе губы, чтобы не разразиться сумасшедшим смехом. Сорвиголова весело кричит:
    – Все наше! Мы выберем, что нам нравится, и унесем в лагерь!
    Посередине двора лежит умирающая свинья, брошенная артиллеристом. Один из зуавов взваливает ее себе на спину, приговаривая: "Пойдем, госпожа свинья! Пойдем!"
    Другие хватают индюшек и гусей. Сорви-голова запасся петухом и жирной уткой, которых он держит за шею обеими руками.
    Птицы отчаянно болтают лапками и крыльями. Жан становится во главе отряда и командует:
    – Налево кругом марш!
    Он весело идет впереди, подпрыгивая, встряхивая задыхающихся петуха и утку.
    Между тем беглецы, заметив, что они обмануты, постепенно возвращаются.
    В тот момент, когда Сорви-голова, жестикулируя, проходит в ворота, он сталкивается с каким-то линейцем, толкает его и идет дальше, не обратив внимания на галуны сержанта, нашитые на его рукаве, и даже не извинившись. Очевидно, крымское вино сильно подействовало на него.
    Унтер-офицер сурово окликает его:
    – Эй ты, зуав, разве у тебя в полку не отдают честь старшим?
    Артиллеристы, линейцы, охотники, англичане останавливаются, образуют круг и смотрят, забавляясь затруднительным положением зуава, который обманул их.
    Сорви-голова пристально смотрит на сержанта, узнает его и кричит, смеясь:
    – Ах, в самом деле! Ведь это Леон, мой старый товарищ. Леон Дюрэ, мой однокашник… Как я рад, как счастлив тебя видеть!
    Очень бледный, нахмуренный, скривив рот, унтер-офицер отвечает:
    – Здесь нет ни товарищей, ни однокашников! Есть только унтер-офицер, которого простой солдат грубо оскорбил. Приказываю тебе сейчас же встать во фронт и отдать мне честь!
    Сорви-голова, совсем опешив, не верит своим ушам. Зуавы ворчат, в группе других солдат слышится ропот одобрения. Сорви-голова все еще думает, что с ним шутят, и задыхающимся голосом спрашивает:
    – Ты шутишь, Леон, не правда ли? Мы выросли в одной деревне, поступили вместе на службу, в один и тот же день были сделаны капралами, а потом сержантами… я снял галуны только для того, чтобы перейти в полк зуавов!..
    – Я знаю только, что ты, простой солдат, не извинился за свою грубость и неловкость и не отдал чести старшему чину! Ладно, ты еще услышишь обо мне, зуав!
    Завидуя зуавам, этому избранному и популярному во Франции корпусу войск, пользующемуся многими привилегиями, солдаты других армий посмеиваются. Они находят, что сержант отлично прижал этого гордеца и забияку, который посмеялся над ними и присвоил себе их добычу. Товарищи Сорви-головы хорошо знают его, удивляются его спокойствию и тревожатся. Один из них толкает соседа локтем и шепчет:
    – Не думай! Он не спустит!
    – Не желал бы я быть в его шкуре!
    Вдруг Сорви-голова краснеет, потом его бронзовое лицо смертельно бледнеет. Жилы на лбу наливаются кровью и походят на веревки, губы синеют, а голубые глаза принимают стальной блеск.
    Его охватывает ужасный гнев.
    Отрывистые, резкие слова едва вылетают из стиснутых зубов.
    – Ах ты, негодяй! – кричит он, забывая всякую меру. – Ты достойный сын негодяя-отца! Я пытался забыть ненависть твоего отца к моему – ненависть плута к честному человеку… но это невозможно! А! Ты хочешь, чтобы я отдал тебе честь? Сейчас я покажу тебе свое почтение, не замедлю! Держись, сержант Дюрэ! Это тебе отдает честь зуав Бургейль, сын старого коменданта Бургейля, эскадронного начальника конных гренадер императорской гвардии…
    Жан охотно дал бы пощечину своему врагу, но руки его были заняты. Левой рукой он держит петуха, а правой утку, которая смешно болтается и повисла, как скрипка.
    От трагичного до смешного – один шаг.
    Но никто не смеется, всякому понятно, что зуав рискует жизнью. Его товарищи спешат вмешаться, но… поздно! С быстротой молнии Сорви-голова поднимает утку, размахивается и ударяет ей по лицу сержанта. Утка весит семь фунтов; удар так силен, что унтер-офицер шатается и падает.
    Голова утки осталась в руке Жана, шея оборвалась, а туловище отлетело на десять шагов.
    Зуав охотно продолжал бы драку, но ему противно бить лежачего. Впрочем, его гнев сейчас же стихает, когда он видит результаты борьбы, последствия которой – увы! – нетрудно угадать. Сержант с трудом поднимается и садится. Его щека страшно вспухла, раздулась, как тыква. Глаз почернел, налился кровью, из носа ручьем льется кровь. Он вбирает в себя воздух, смотрит на зуава неописуемым взглядом, в котором дикая ненависть смешивается с не менее дикой радостью, и говорит:
    – Ты верно рассчитал! Я увижу, как тебя расстреляют!
    Зрители больше не смеются. Они знают беспощадную суровость военного закона. Казнь через 24 часа, без пощады, без милосердия!
    Сорви-голова кажется железным человеком.
    Он спокойно поднимает утку, осматривает, не измялся ли его букет и, пожав плечами, говорит:
    – Что написано – то написано, что будет, то будет! Пойдем обедать!

ГЛАВА II

    Семья Буффарик. – Букет отдан по назначению. – Генерал Боске. – Арест. – Смертный приговор. – Тщетные попытки. – Зоря. – Битва. – Пленник. – Часовые. – Бегство. – Жандармы запоздали.

    Зуавы отдыхают. В лагере идет чудовищная попойка. Все котлы и котелки дымятся, кипят, шипят и превкусно пахнут. В ожидании хорошего завтрака Жан Сорви-голова отправляется к маркитанту. Очень довольный, нимало не помышляя о своем проступке, он идет горделивой поступью, с обычной зуавам непринужденностью осанки.
    Дружеский голос с явным провансальским акцентом звучно приветствует его:
    – А, Жан, как живешь? Э! Мой Сорви-голова! Катерина! Жена! Роза, голубка! Тото, мальчик мой, идите сюда! Смотрите! Это наш Сорви-голова!
    Это сердечное приветствие исходит от старого сержанта зуавов. Лысый, украшенный медалями, с бородой до пояса, веселый, как птица, этот ветеран африканской армии. Мариус Пинсон Буффарик, чистокровный марселец, маркитант первого батальона. Сомкнутые ряды закусывающих расступились перед Жаном. К нему тянутся руки для пожатия, его приветствуют дружескими возгласами.
    – Здравствуй, Жан! Здравствуй, Сорвиголова! Здравствуй, старый приятель!
    Его прогулка похожа на триумфальное шествие. Чувствуется, что этот отчаянный, дьявольски смелый зуав известен всему полку и популярнее любого начальника.
    – Ну, иди же! – кричит Буффарик.
    – Здравствуйте, дядя Буффарик! Я очень рад видеть вас! – успевает, наконец, сказать Жан.
    – Стой! Ты спас нам жизнь, всем четверым… ты для меня самый дорогой друг! Раз навсегда было решено, чтобы ты говорил мне на "ты'"
    Да, это правда, и случилось два года тому назад в Кабиле. Сорви-голова спас тяжело раненного дядю Буффарика, спас тетку Буффарик из рук целой шайки разъяренных арабов, после того, как она выстрелила из своих обоих пистолетов, спас Розу, поддерживающую умирающего старика, и двенадцатилетнего Тото, ружьем защищавшего своего отца.
    Да, Сорви-голова проделал все это, что было потом прочитано в дневном приказе по армии. Он совершил много подобных подвигов, и для него это была ходячая монета обыденной жизни, которую он не считал и забывал.
    Жан Сорви-голова – герой второго полка зуавов – олицетворяет собой их веселую неустрашимость, безграничное самоотвержение так же, как любовь к излишествам и вспышки дикой ярости и гнева.
    Бескорыстный и верный друг, душа нараспашку, но порывистый, с пылкой южной кровью! Тетка Буффарик, красивая сорокалетняя эльзаска, подходит к Жану с протянутой рукой, за ней ее дочь Роза, прелестная 18-летняя блондинка. Жан, смущенный, несмотря на весь свой обычный апломб, робко вытаскивает из-за пояса красивый букет, подносит его молодой девушке и говорит тихим дрожащим голосом:
    – Мадемуазель Роза, я принес цветы для вас… позволите ли вы поднести их вам?
    – О, с большим удовольствием, мосье Жан! – говорит прелестное дитя, в то время как папа Буффарик смотрит на нее и растроганным голосом бормочет:
    – О, молодость, молодость!
    – Ну, Жан, – слышится вдруг веселый мальчишеский голос, – ты забываешь меня в моем углу… меня, Гастона Пинсона… дитя второго полка… барабанщика и твоего приятеля…
    – Никогда в жизни, мой милый Тото, мой старый барабанщик!
    – О, мне сегодня минуло четырнадцать лет!
    – Совсем мой портрет! – восклицает отец со своим провансальским лиризмом и после молчания добавляет:
    – Жан, будешь пить?
    – С удовольствием!
    Вдруг раздается крик:
    – Стройся! Живо!
    Солдаты вскакивают с мест, словно среди них разорвалась бомба. К лагерю зуавов подходит пешком генерал, один, без свиты. Его узнают и кричат:
На страницу 1, 2, 3 ... 18, 19, 20 След.
Страница 1 из 20
Часовой пояс: GMT + 4
Мобильный портал, Profi © 2005-2023
Время генерации страницы: 0.376 сек
Общая загрузка процессора: 26%
SQL-запросов: 2
Rambler's Top100