Александр Дюма - Шевалье де Мезон-Руж - стр 9

- Эй-эй! - прикрикнул Лорен, нахмурив брови. - Куда это мы так спешим, гражданин Симон?

- За то, что этот маленький негодяй не хочет ни петь, как следует настоящему патриоту, ни работать, как положено настоящему гражданину.

- Да тебе-то что до этого? - ответил Лорен. - Разве нация доверила тебе Капета для того, чтобы ты учил его петь?

- Ах, вот в чем дело! - произнес удивленный Симон. - Куда это ты суешь свой нос, сержант? Я тебя спрашиваю!

- Куда я сую свой нос? Я вмешиваюсь в то, что касается каждого человека, имеющего сердце. А честному человеку не пристало смотреть, как бьют ребенка.

- В первую очередь это ребенок, ребенок, не имеющий никакого отношения к преступлениям своего отца, невинный ребенок. Следовательно, его не за что наказывать.

- А я говорю, что его отдали мне для того, чтобы я делал с ним все что захочу. А я хочу, чтобы он пел песню "Мадам Вето", и он ее будет петь.

- Но пойми, несчастный, - сказал Лорен, - мадам Вето - это его мать. Ты бы хотел, чтобы твоего сына заставляли петь о том, что его отец - негодяй?

- Обойдемся без оскорблений, - остановил его Лорен. - Я не Капет, но и меня никто бы не заставил петь силой.

- Ты? - воскликнул Лорен. - Ты сдашь меня под арест? Попробуй арестовать хоть одного фермопила!

- Посмотрим. Хорошо смеется тот, кто смеется последним. А пока, Капет, подними мою колодку и иди дошивать башмак, или, тысяча чертей…

- А я тебе говорю, - произнес Лорен, делая шаг вперед, страшно побледнев и стиснув зубы, - что он не будет поднимать твою колодку, а я тебе говорю, что он не будет шить твои башмаки, слышишь ты, гнусный негодяй? Ах да, у тебя есть большая сабля, но я боюсь ее не больше, чем тебя. Попробуй только обнажить ее!

- А!.. Убивают! - завопил Симон, белея от бешенства. В это время во двор вошли две женщины. У одной из них в руках был документ. Она обратилась к часовому.

- Сержант! - крикнул часовой. - Это дочь Тизона, она просит разрешения повидать свою мать.

- Пропусти, совет Тампля разрешил, - сказал Лорен, не оборачиваясь, так как боялся, чтобы Симон не воспользовался этим и не начал бить ребенка.

Часовой пропустил обеих женщин, но не успели они подняться и на четыре ступеньки по темной лестнице, как встретили Мориса Ленде, спускавшегося во двор.

Почти стемнело: во всяком случае, различить их лица было уже почти невозможно.

- Я Элоиза Тизон, - ответила одна из женщин. - Я получила разрешение повидаться со своей матерью и иду к ней.

- Как будет угодно, гражданин, - сказала Элоиза Тизон, сжав пальцы подруги, а та словно вросла в стену и, казалось, была удивлена и испугана.

- Граждане часовые, - подняв голову, крикнул Морис, обращаясь к часовым, стоявшим на площадках каждого этажа. - Пропустите гражданку Тизон; однако ее подруге вход не разрешен. Она будет ждать на лестнице, проследите за этим.

Что касается Мориса, то, перепрыгнув одним махом четыре или пять ступенек, которые ему оставалось преодолеть, он вбежал во двор.

- Что тут случилось? - спросил он караульных. - Кто шумел? Крики ребенка были слышны даже в передней у арестантов.

Симон привык к манерам солдат муниципальной гвардии; увидев Мориса, он подумал, что тот идет к нему на помощь, и ответил:

- Да, черт возьми, мешаю, - сказал Лорен, обнажая свой клинок, - и если ты еще раз назовешь меня бывшим, аристократом или предателем, я разрублю тебя пополам.

- Это я здесь охрана, - ответил Лорен, - и не зови меня, потому что, если я подойду, то уничтожу тебя.

- Ко мне, гражданин муниципал, ко мне! - воскликнул Симон, который на сей раз почувствовал серьезную угрозу со стороны Лорена.

- Сержант прав, - холодно произнес Морис, на чью помощь надеялся Симон, - ты позоришь нацию, подлец, ты избиваешь ребенка.

- Знаешь, почему он его бьет, Морис? Потому что ребенок не хочет петь "Мадам Вето", потому что сын не хочет оскорблять свою мать.

- Ах ты мерзавец! - произнес Морис, хватая Симона за горло и вырывая у него из рук ремень. - Ну-ка попробуй докажи, что Морис Ленде - предатель.

И он изо всей силы ударил сапожника по спине. - Спасибо, сударь, - сказал ребенок, стоически наблюдавший эту сцену. - Только потом он будет мстить мне за это.

- Иди, Капет, - ответил Лорен. - Иди, дитя мое; если он опять будет тебя бить, зови на помощь, и мы накажем этого палача. Ну, маленький Капет, возвращайся в башню.

- Почему вы называете меня Капет, вы ведь меня защищаете? - спросил ребенок. - Вы же прекрасно знаете, что Капет - это не мое имя.

- Меня зовут Людовик Шарль де Бурбон. Капет - это фамилия одного из моих предков. Я знаю историю Франции: меня учил отец.

- И ты хочешь сделать сапожника из ребенка, которого сам король учил истории Франции? - воскликнул Лорен. - Ничего себе!

- И я тоже, - подхватил Симон. - Кроме всего прочего, я доложу, что вы вместо одной женщины, имевшей право войти в башню, пропустили двух.

В это время из башни действительно вышли две женщины. Морис подбежал к ним.

- Ну как, гражданка, - обратился он к той, что стояла ближе к нему. - Ты видела свою мать?

И тут же Элоиза Тизон встала между ним и своей подругой. - Да, гражданин, спасибо, - ответила она.

Морису хотелось рассмотреть подругу девушки или хотя бы услышать ее голос. Но она была закутана в длинную накидку и, казалось, решила не произносить ни слова. Ему даже показалось, что она дрожит.

Он поспешно поднялся в башню и, войдя в первую комнату, через стеклянную дверь увидел, как королева что-то прятала в карман.

- Гражданин Агрикола, - сказал он. - Войди к Марии Антуанетте и не своди с нее глаз.

- А когда ты разговаривала с дочерью, из комнаты арестанток никто не выходил?

- Откуда я знаю? Я смотрела только на свою дочь, которую не видела уже три месяца.

- Ах, несчастная! - воскликнул Морис. Он бросился к колоколу и с силой дернул веревку.

XI. ЗАПИСКА

В башню поспешно поднялись еще два муниципальных гвардейца; их сопровождали караульные с поста.

Двери были закрыты; часовые тщательно следили за выходом из каждой комнаты.

- Что вам угодно, сударь? - спросила королева вошедшего Мориса. - Я уже собиралась лечь в постель, когда, пять минут назад, гражданин гвардеец (королева указала на Агриколу) вдруг ворвался в комнату, ничего не объяснив.

- Вам, сударь? - удивилась Мария Антуанетта, глядя на Мориса, чье обращение с заключенными внушало ей некоторую признательность. - И что же вам угодно?

- Угодно, чтобы вы отдали мне записку, которую спрятали только что, когда я входил.

- Лжешь, Австриячка! - воскликнул Агрикола. Морис быстро положил руку на его плечо.

- Минуточку, дорогой мой товарищ, - сказал он, - позволь-ка мне поговорить с гражданкой. Ведь я немного Прокурор

- Ну, давай, только не церемонься с ней, черт возьми! - Вы спрятали записку, гражданка, - строго произнес Морис, - вы должны отдать ее нам.

- Ту, которую принесла вам девица Тизон, а гражданка ваша дочь (Морис указал на юную принцессу) подобрала с пола вместе с носовым платком.

- Но, сударь, это уже больше чем тиранство, - сказала королева. - Мы ведь женщины!

- Не будем путать, - твердо продолжал Морис, - мы не судьи и не палачи. Мы надзиратели, то есть ваши сограждане, и нам поручено вас охранять. Нами получен приказ, и нарушить его - значит совершить измену. Прошу вас, гражданка, отдайте мне спрятанную вами записку.

- Господа, - надменно произнесла королева, - поскольку вы надзиратели, то ищите и, как это водится, лишите нас сна этой ночью.

- Боже упаси нас поднять руку на женщин. Сейчас я сообщу обо всем в Коммуну, и мы будем ждать указаний оттуда. Только, пожалуйста, не ложитесь в постели, спите в креслах, а мы будем вас охранять… И если понадобится, то опять начнутся обыски.

- Похоже, гражданка, что ты имеешь отношение к измене. Придется навсегда лишить тебя возможности видеться с дочерью.

- Видеться с моей дочерью?.. Да что ты такое говоришь, гражданин? - возмутилась тетка Тизон; она все еще не могла понять, почему ей запретят видеться с дочерью.

- Я говорю, что твоя дочь приходила сюда не для того чтобы увидеться с тобой, а для того чтобы передать письмо гражданке Капет, и что она сюда больше не придет.

- Но, если она не будет приходить, то я не смогу ее видеть, ведь нам запрещено выходить?..

- О! - завопила бедная мать. - Я не виновата! Да что ты такое говоришь, в чем я виновата? Ведь ничего не было, ручаюсь за это. О! Если бы я предполагала, что может что-нибудь случиться! Горе тебе, Антуанетта, ты дорого мне заплатишь!

- Никому не угрожай, - сказал Морис, - мягкостью ты скорее добьешься того, чего мы хотим. Ты женщина; гражданка Антуанетта тоже женщина и мать, поэтому она должна сжалиться над матерью. Завтра твою дочь арестуют, завтра же она будет заключена в тюрьму… Потом, если что-нибудь обнаружится - а ты хорошо знаешь, что когда очень хотят, то всегда находят, - она и ее подруга погибнут.

Тетка Тизон, слушавшая Мориса с возрастающим ужасом, обратила к королеве полубезумный взгляд.

- Ты слышишь, Антуанетта?.. Моя дочь?.. Это ты погубишь мою дочь! Казалось, что и королева пришла в ужас, но не от угрозы, которой горели глаза тюремщицы, а от отчаяния, которое она видела в этом взгляде.

- Ну, хватит! Никаких уговоров! - воскликнул коллега Мориса. - Это уже слишком, черт возьми! При нас, только при нас!

- Оставь их в покое, Агрикола, - прошептал Морис ему на ухо. - Любым способом нужно узнать истину.

- Зайдем за стеклянную дверь, гражданин Агрикола, и, если ты мне доверяешь, повернемся спиной; я уверен, что та, для которой мы делаем это снисхождение, не заставит нас в этом раскаяться.

Эти слова были сказаны так, чтобы королева их услышала. Она бросила в сторону молодого человека благодарный взгляд. Морис беззаботно отвернулся и зашел за дверь. За ним последовал Агрикола.

- Ты видишь эту женщину, - сказал Морис. - Как королева - это великая преступница, как женщина - это благородная и великая душа. Хорошо, что мы разбиваем короны: несчастье облагораживает.

- Черт возьми! Как ты хорошо говоришь, гражданин Морис! Мне нравится тебя слушать, тебя и твоего друга Лорена. То, что ты сейчас сказал - это тоже стихи?

Во время этого разговора по другую сторону стеклянной двери происходила сцена, которую предвидел Морис. Тетка Тизон подошла к королеве.

- Сударыня, - начала королева, - ваше отчаяние разрывает мне сердце. Я вовсе не хочу лишать вас ребенка, это слишком жестоко; но подумайте, если я сделаю то, что от меня требуют эти люди, возможно, ваша дочь погибнет.

- Делайте то, что они вам велят! - закричала тетка Тизон. - Делайте, что они вам велят!

- Да, такую же работницу, как и она сама. Из-за того, что здесь много солдат, она не хотела приходить одна.

- Эта подруга вручила вашей дочери записку; ваша дочь ее уронила. Проходившая мимо Мари подобрала ее. Это, разумеется, ничего не значащая бумага, но злонамеренные люди смогут найти в ней тайный смысл. Сказал же вам муниципальный гвардеец, что если они захотят что-то найти, то обязательно найдут.

- Итак, вы хотите, чтобы я отдала эту бумагу? Вы хотите, чтобы я пожертвовала другом, но разве это поможет вам вернуть дочь?

- Делайте то, что они вам велят! - опять закричала женщина. - Делайте, что они вам велят!

- Но ведь эта записка подвергнет опасности вашу Дочь, - настаивала королева, - поймите же!

- Моя дочь, как и я, добрая патриотка, - воскликнула мегера. - Слава Богу, Тизонов знают! Делайте то, что вам велят!

- Моя дочь! Я хочу, чтобы мне вернули мою дочь! - топая ногами, кричала тетка Тизон. - Отдай бумагу, Антуанетта, отдай!

И королева протянула несчастному созданию бумагу - та радостно подняла ее над головой и закричала:

- Сюда, идите сюда, граждане муниципальные гвардейцы! Бумага у меня. Берите ее и верните мне моего ребенка!

- Нет, сестра, - грустно ответила королева. - Я приношу в жертву только нас. Записка никого не может скомпрометировать.

На крики тетки Тизон появились Морис и Агрикола. Она тотчас же отдала им записку. Развернув ее, они прочитали:

"О Боже мой! - подумал он. - Это что, почерк Женевьевы? О нет! Это невозможно, я просто сошел с ума! Это просто похоже на ее руку. Да и что может быть общего у Женевьевы с королевой?"