- А, - сказал Бернар, - он уехал, испугавшись того, что здесь может произойти. Что же, если Катрин придет на это свидание, то он окажется прав! И, выйдя из своего укрытия, он сделал несколько шагов в том направлении, куда пошел его соперник, но тут же остановился. - Может быть, конечно, этот молодой человек влюблен вовсе не в Катрин. Кто может поручиться, что Матье не ошибся, что он не назначил свидание другой девушке из Вилльер-Эллона, Корси или Лонгпона? Посмотрим… я здесь для того, чтобы это увидеть! - Ноги у него подкашивались, и он прошептал: - Мужайся, Бернар! Лучше узнать, в чем дело, чем мучиться в сомнениях. О, Катрин! - продолжав он, в свою очередь подходя к дубу, - если ты мне солгала, если я обманут, я больше ничему, ничему на свете не поверю! Боже мой, я ее любил так глубоко, так пламенно и искренне, я бы отдал за нее жизнь, если бы она меня об этом попросила! - Он посмотрел вокруг себя и со скрытой угрозой в голосе добавил: - К счастью, все ушли, и огни погашены. И если здесь что-нибудь произойдет, то это будут знать лишь ночь, они и я! Говоря это, он, крадучись, как волк, пробирающийся к овчарне, подходил к дубу, прячась в тени его ветвей. Добравшись туда, он вздохнул. Парижанин был один и ждал, опираясь на ружье, как охотник в засаде. Бернар затаил дыхание, пристально следя за каждым движением своего соперника. - Прекрасно, - сказал он, обводя глазами все вокруг. - Та, которую он ждет, должна прийти, как мне кажется, со стороны дороги, ведущей в Суассон? А если я выйду ей навстречу, чтобы ей стало стыдно? Нет, не нужно, ведь она будет лгать! Вдруг, услышав какой-то шум, он повернул голову в противоположную сторону. - Там какой-то шум… да нет, это лошадь в нетерпении бьет копытами… Если это так, - равнодушно прибавил он, - то какое мне дело до того, что это за шум? Нет, я должен смотреть и слушать совсем другой шум и совсем в противоположной стороне! Боже мой! Я вижу какую-то тень за деревьями… но нет! - И Бернар напряженно уставился в темноту. - Да, - сказал он таким глухим голосом, что, казалось, будто он исходит из самой глубины его сердца, - это женщина! Она останавливается… нет, она продолжает идти… она проходит через поляну… Теперь я могу увидеть! И он издал звук, похожий на рычание: - О! Это Катрин! Он ее увидел! Он встает! Нет, он к ней не подойдет! - с этими словами Бернар опустился на одно колено и, медленно подняв ружье, прошептал: - Катрин! Катрин! Пусть кровь, которую я пролью, будет на твоей совести! Трижды молодой человек приставлял приклад ружья к своему плечу, трижды его рука тянулась к спусковому крючку, но каждый раз он останавливался. Наконец, весь в поту, задыхаясь, он отбросил ружье и прошептал: - Нет! Я не убийца! Я - Бернар Ватрен, а это значит, что я - честный человек! Боже милосердный, помоги мне! - И сломя голову, он бросился в лес, даже не зная, куда он бежит. Снова воцарилась тишина. Демон, толкающий Матье к осуществлению его замысла, мог видеть, как тот выбрался из шалаша и, затаив дыхание, пополз к подножию дуба, в свою очередь посмотрев в сторону источника Принца. Протянув руку к ружью, которое оставил Бернар, он прошептал: - Ну, тем хуже для него! Зачем у него столько золота? Вор берет то, что плохо лежит! И он в свою очередь прицелился в Парижанина. Вспышка молнии пронзила ночь. Раздался выстрел, и Луи Шолле упал, издав громкий крик. В ответ послышался другой крик. Это была Катрин, которая в изумлении остановилась, увидев Парижанина вместо своего возлюбленного, а сейчас в ужасе убегала, увидев, как соперник Бернара упал замертво. Глава VII. У дядюшки Ватрена
В то время как около источника Принца разыгрывалась ночная драма, ужин, который должен был открыть мэру кулинарные способности матушки Ватрен, подходил к концу, омраченный отсутствием Бернара. Стенные часы пробили половину девятого. Аббат Грегуар уже два или три раза поднимался из-за стола, собираясь уходить, но не таков был дядюшка Ватрен, чтобы так просто отпускать своих гостей. - О, нет, нет, господин аббат, - говорил он, - не раньше, чем вы произнесете последний тост! - Но, - сказала мать, волнуясь и не теряя из виду, что место Бернара оставалось пустым, - Катрин и Франсуа должны были быть здесь! Она не осмеливалась сказать о Бернаре, хотя все время думала только о нем. - Но где же они могут быть? - спросил Ватрен. - Они только что здесь были! - Да, но они вышли один за другим, а чокаться в конце ужина в отсутствие тех, кто был в начале, приносит несчастье! - Но Катрин не могла уйти далеко, она где-то здесь. Позови ее, жена! Матушка Ватрен покачала головой. - Я уже звала ее, - произнесла она, - но она не ответила! - Она ушла десять минут назад, - сказал аббат. - А ты смотрела в ее комнате? - спросил Ватрен. - Да, но ее там нет. - А Франсуа? - О, что касается Франсуа, - сказал мэр, - то мы знаем, где его найти, потому что он пошел запрягать лошадей! - Мсье Гийом, - сказал аббат, мы будем надеяться, что Бог простит нас за то, что мы произнесем тост в отсутствие тех, кто покинул наш стол; ведь уже поздно и я должен возвращаться домой! - Жена, - сказал Ватрен, - налей еще вина мсье мэру, и давайте послушаем нашего дорогого аббата! Аббат поднял стакан, наполненный на одну треть и своим нежным и тихим голосом, которым он разговаривал с Богом и бедняками, сказал: - За мир в этом доме! - сказал он. - За союз отца и матери, мужа и жены, без которого невозможно счастье детей! - Браво, аббат! - воскликнул мэр. - Спасибо, мсье! - сказал дядюшка Гийом. - И дай Бог, что бы сердце, которое вы хотите тронуть, не осталось равнодушным к вашим словам! И он бросил взгляд на Марианну, чтобы дать ей понять, что это было сказано в ее адрес. - А теперь, мой дорогой Гийом, - сказал аббат, - я надеюсь, что вы позволите мне сходить взять мое пальто, шляпу и трость, и я попрошу господина мэра проводить меня в город, скоро пробьет девять часов! - О, идите, дорогой аббат, - сказал мэр, - а я тем временем должен кое-что сказать дядюшке Ватрену, прежде чем уехать! - Пойдемте, господин аббат, - сказала Марианна, погруженная в глубокие размышления тостом достойного священника. - Мне кажется, что ваши вещи в соседней комнате! - Я следую за вами, мадам Ватрен, - ответил аббат и вышел вслед за ней. В этот момент пробило девять часов. Гийом и мэр остались вдвоем. Несколько минут они молчали. Каждый предоставлял другому возможность заговорить первым. Наконец, Гийом решился. - Ну, мсье мэр, - сказал он, - поведайте мне ваш рецепт, как стать миллионером! - Прежде всего, дорогой мсье Гийом, вашу руку в знак дружбы! - О, с удовольствием! И, стоя по разные стороны стола, мужчины протянули друг другу руки над остатками того знаменитого торта, о котором так волновалась матушка Ватрен. - Ну, а теперь, - сказал Гийом, - я слушаю ваше предложение. Мэр откашлялся. - Вы получаете 750 ливров в год, не так ли? - И еще пособие в 150 ливров, всего - 900 ливров. - Вам, вероятно, потребуется девять лет, чтобы заработать девять тысяч франков? - Вы считаете, как Архимед, мсье Рэзэн! - Со своей стороны, дядюшка Гийом, - продолжал мэр, - я предлагаю вам заработать эту сумму за триста шестьдесят пять дней! - Ну, давайте посмотрим, в чем дело! - сказал дядюшка Гийом, ставя локти на стол и подпирая голову руками. Мэр хитро улыбнулся. - Речь идет о том, дядюшка Гийом, чтобы, проходя мимо некоторых деревьев в лесу, вы иногда закрывали глаза на то, что они не всегда принадлежат моей партии. Это совершенно не трудно сделать, поверьте мне! - И чтобы показать, что это действительно очень легко, честный торговец последовательно закрыл оба глаза. - Понятно! - сказал Гийом, пристально посмотрев на него. - Так вот какое средство вы мне предлагаете! - Мне кажется, оно стоит всех других! - возразил мэр. - И за это вы мне дадите девять тысяч франков? - Четыре тысячи пятьсот франков за правый глаз и четыре тысячи пятьсот франков за левый, всего девять тысяч франков! - А в это время вы… - И Гийом сделал жест, как будто он рубит дерево. - А в это время я… - отозвался мэр, делая такой же жест. - А в это время вы обворовываете герцога Орлеанского! - О, обворовывать - это слишком сильно сказано! В лесу столько деревьев, что никто уже и не пытается их сосчитать! - Да, - сказал Гийом с почти угрожающей торжественностью, - но тот, кто знает количество деревьев и количество листьев и кто видит и слышит все вокруг, знает, хотя мы здесь и одни, что вы предлагаете мне совершить подлость! - Мсье Гийом! - воскликнул мэр, повышая голос и сверкнув глазами. Но Гийом не слушал его. Он встал, одной рукой опираясь на стол, а другой указывая своему собеседнику на окно. - Вы видите это окно? - спросил он. - Да, и что же? - спросил мэр, бледнея одновременно от страха и от гнева. - Если бы этот дом не был моим, - продолжал Гийом, - если бы мы только что не ужинали за этим столом, то вы бы уже давно вылетели в это окно! - Мсье Гийом! - Подождите! - остановил его старый лесничий, стараясь сохранить спокойствие. - Что еще? - Вы видите порог этой двери? - Да. - Чем скорее вы окажетесь с той стороны этой двери, тем будет лучше для вас! - Мсье Гийом! - Но прежде чем переступить этот порог в последний раз, попрощайтесь со всеми! - Мсье! - Тсс! Сюда идут, и совершенно не нужно, чтобы знали, что я принимал в своем доме негодяя! И, повернувшись спиной к мэру, Гийом принялся насвистывать свой любимый охотничий мотив, уже известный нашим читателям, который он обычно хранил для особых случаев. В этот момент вошли те, кому Гийом не хотел говорить, что торговец лесом оказался мерзавцем. Это были аббат Грегуар и матушка Ватрен. - Вот и я, господин мэр, - сказал аббат, поискав мэра своими близорукими глазами. - Вы готовы? - Он уже настолько готов, - сказал Гийом, - что ждет вас с той стороны двери! - и с этими словами указал на мэра, который, следуя его совету, уже вышел на крыльцо. Аббат ничего не заметил и не понял из того, что произошло; он не слышал, что разговор был напряженным. - До свидания, мсье аббат. К вашим услугам, мсье мэр! - повторяла Марианна, провожая гостей и кланяясь. Гийом проводил их глазами и, пожав плечами, повернулся спиной к двери. Достав из кармана трубку, которую предварительно набил, он вставил ее между зубов и принялся высекать огонь. - Ну что же, - прошептал он сквозь плотно сжатые зубы так, чтобы никто не мог его услышать, - вот и еще одним врагом стало больше, но неважно: либо ты честный человек, либо нет. А если так, то что сделано, то сделано… Вот и старуха воз вращается. Ни слова, Гийом! - И, раскурив свою трубку, он начал выпускать колечки дыма, что было у него признаком затаенного гнева, омрачавшего его душу и отражавшегося у него на лице. Матушке Ватрен достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что с ее мужем произошло что-то необычное. Она прошла несколько раз мимо него, но не добилась ничего, кроме все более и более увеличивающихся клубов дыма. Наконец, она решилась первой нарушить молчание. - Ну, так что? - спросила она. - Что? - переспросил Гийом с поистине пифагорейской лаконичностью. На какое-то мгновение Марианна заколебалась. - Что с тобой? - спросила она. - Ничего! - Тогда почему ты молчишь? - Потому что мне нечего сказать. Матушка Ватрен несколько раз уходила, но снова возвращалась. Если ее мужу было нечего сказать, то это вовсе не значило, что она тоже собиралась молчать. - Гм! - сказала она. Ватрен не обратил никакого внимания на это "гм!". - Старик! - сказала она. - Что тебе? - спросил Гийом. - Когда свадьба? - спросила матушка Ватрен. - Какая свадьба? - Свадьба Катрин и Бернара, конечно! Ватрен почувствовал, что с сердца у него свалился тяжелый камень, но он даже не подал виду. - Ага! - сказал он, подбоченившись. - Наконец-то ты образумилась! - Ну, говори же, - продолжала Марианна, ничего не ответив на его реплику, - мне кажется, что чем раньше, тем лучше! - Да, конечно! - Если мы назначим на следующую неделю, как тебе кажется? - А как же объявление о венчании? - Можно поехать в Суассон и попросить разрешения обойтись без объявлений! - Ну, теперь ты еще больше торопишься, чем я! - Видишь ли, старик… - начала Марианна, - дело в том… что… - В чем? - Дело в том, что у меня еще никогда не было такого дня! - Ба! - Расстаться и умереть каждый сам по себе! И это после двадцати шести лет совместной жизни! - И она разразилась рыданиями. - Твою руку, мать! - сказал Гийом. - О, вот она! - от всего сердца воскликнула Марианна. Гийом прижал добрую женщину к своей груди. - А теперь, - сказал он, - обними меня! Ты самая лучшая женщина в мире, конечно… - он запнулся и добавил: - Конечно, когда ты этого хочешь! Мы надеемся, что читатель не сочтет эти слова слишком суровыми. - О! - ответила она. - Я обещаю тебе, Гийом, что, начиная с сегодняшнего дня, я всегда буду хотеть того, чего ты хочешь! - Аминь! - сказал Гийом. В этот момент вернулся Франсуа. Взглянув на него, дядюшка Ватрен заметил, что молодой человек чем-то сильно обеспокоен, а это необычно для него. - Эй! - сказал он, чтобы Гийом заметил его присутствие. Услышав его голос, Гийом обернулся. - Ну что? - спросил он. - Ты их проводил? - А вы разве не слышали? - За окнами раздался шум отъезжающего экипажа. - Они уезжают! Пока Гийом слушал, как замирал в отдалении топот лошадиных копыт, Франсуа пошел взять ружье, стоявшее у камина. Гийом заметил это движение. - Куда ты идешь? - спросил он. - Я иду… послушайте, я могу сказать, но только вам одному! Гийом повернулся к своей жене. - Мать, - сказал он, - хорошо бы тебе убрать со стола, - завтра будет столько дел! - А я что делаю? - возразила она, направляясь на кухню с горой тарелок и пустой бутылкой в руках. Дверь за ней захлопнулась. Проводив ее взглядом и, убедившись, что она ушла, Гийом спросил: - Что случилось? Франсуа подошел к нему. - Дело в том, - тихо сказал он, - что, когда я запрягал лошадь мсье мэра, я услышал выстрел! - В каком направлении? - Со стороны Корси, недалеко от источника Принца. - И ты думаешь, что это был какой-нибудь браконьер? - спросил дядюшка Гийом. Франсуа покачал головой: - Нет! - сказал он. - Тогда, что же это могло быть? - Дядюшка, - едва слышно прошептал Франсуа, - я узнал ружье Бернара! - Ты в этом уверен? - с беспокойством спросил Ватрен, который никак не мог себе представить, зачем Бернару потребовалось стрелять в такой час. - Я узнаю его из сотни других, - ответил Франсуа, - вы же знаете, что у него картонные пыжи, и звук совсем другой, чем у бумажных! - Ружье Бернара… - медленно проговорил Гийом, все более и более волнуясь, - что бы это значило? - Вот именно, я и сам себя об этом спрашиваю. - Послушай! - вздрогнув, сказал Гийом. - Я слышу какой-то шум! Франсуа прислушался. - Похоже, что это шаги женщины, - прошептал он. - Может быть, это Катрин? - Нет, это шаги старой женщины, - возразил Франсуа, покачав головой. - У мадемуазель Катрин более легкая походка. Этой женщине должно быть больше сорока лет! В этот момент шум шагов стих, и кто-то дважды постучал в дверь. | 
