| - Позвольте Блэку сопровождать нас завтра на место поединка, дорогой Шалье. Я очень суеверен и я верю, что его присутствие принесет мне завтра удачу. - Блэк последует за вами и не только завтра, отныне он будет с вами всегда, шевалье, и я счастлив, что могу вам подарить животное, к которому вы столь сильно привязаны. - Спасибо, сударь, спасибо! - воскликнул шевалье, глаза которого были полны слез. - А! вы не знаете, как дорог мне ваш подарок! Видите ли, Блэк - это не животное, это… Но нет, вы мне не поверите, - добавил шевалье, по очереди переводя взгляд то на Блэка, то на своего нового друга. Затем, протягивая руки к Блэку, он позвал: - Блэк! Мой славный Блэк! Блэк бросился в объятия шевалье, издавая нежное радостное повизгивание, на которое шевалье совсем тихо отвечал: - Теперь, будь спокоен, мой бедный Думесниль! ничто нас больше не сможет разлучить!.. кроме, - добавил он тем не менее с печалью в голосе, - кроме пистолетной пули или удара шпагой… Но, как будто поняв смысл этих слов, Блэк вырвался из рук шевалье и принялся так весело прыгать и так радостно лаять, что де ля Гравери, который, по его собственным словам, верил в приметы, расценил его поведение, как доброе предзнаменование, и, протянув руку Шалье, с самым задорным и удалым видом вскричал: - Черт возьми! дорогой друг, по-моему, вы что-то говорили о завтраке, который вас ждет и который вы предложили разделить мне с вами? - Да, конечно. - Отлично, тогда вперед, за стол! и да здравствует счастье и радость! Шалье с удивлением посмотрел на шевалье; но он уже начинал привыкать к эксцентричным выходкам своего нового знакомого, и тоном, который самым странным образом контрастировал с его словами, он повторил: - Итак, за стол, и да здравствует радость! Он провел своего гостя в столовую, где был накрыт такой завтрак, какого де ля Гравери не едал с того дня, как рассчитал Марианну. Выйдя из дома номер 22, де ля Гравери нашел свой фиакр стоящим у двери. Честный Пьер Марто был рядом с фиакром и заканчивал свой завтрак, менее роскошный, но, вероятно, столь же аппетитный, как и завтрак шевалье; колбасник, торговавший напротив, и продавец вин на углу постарались на совесть. - А! А! - произнес бравый сотоварищ шевалье, увидев, как тот опирается на руку Шалье, а Блэк следует за ними или, точнее, за де ля Гравери, - похоже, вы поладили с хозяином пса, и все закончилось самым лучшим образом? - Да, мой друг, - сказал шевалье, - а поскольку для вас, так же как и для меня, все тоже должно закончиться самым лучшим образом, вы и дальше будете сопровождать меня до самой гостиницы, где мы с вами, если вы этого пожелаете, подведем наши подсчеты. - А! не стоит так торопиться, месье; я охотно открою вам кредит. - Ладно! а если меня завтра убьют? - Но ведь вы же не деретесь! - Я не дерусь с этим господином, - сказал, расправив плечи, шевалье, - но зато я дерусь с другим. - В самом деле! - сказал Пьер Марто. - Нет, клянусь честью, с первого взгляда я никогда бы не подумал, что вы такой шалопай; но, к счастью, у вас впереди ночь, а утро вечера мудренее. Шевалье поднялся в фиакр, где его уже ждал Шалье. Блэк, вероятно, опасаясь новых неприятностей, запрыгнул в коляску лишь после того, как в нее сел де ля Гравери. Пьер Марто закрыл дверцу за обоими пассажирами и за собакой; после чего вновь занял свое место рядом с кучером. Когда фиакр остановился на улице Риволи, около дверей гостиницы "Лондон", два офицера, подошедшие с разных сторон, встретились на террасе Фельянов. - Вот те, кто нам нужны! - сказал шевалье. - Не заставляйте себя ждать, мой дорогой Шалье, и будьте твердым. Шалье сделал ему знак, что он останется им доволен, и пересек проезжую часть улицы Риволи; в это время шевалье предложил Пьеру Марто следовать за собой. Пьер Марто повиновался. Войдя в комнату, шевалье первым делом вновь устроил Блэка на тех же самых подушках и лишь после того, как тот с комфортом на них расположился, сказал: - А! теперь настала наша с вами очередь, мой славный храбрец! И, взяв в ящике секретера, закрытом на ключ, небольшой бумажник красного сафьяна, вытертая кожа которого указывала на его долгую службу своему владельцу, шевалье вытащил из него небольшой кусочек прозрачной бумаги и дал его Пьеру Марто. Тот с некоторыми колебаниями развернул его и, хотя он, должно быть, весьма мало был знаком с французским банком, ему стало ясно, что этот клочок бумаги вышел из этого достойного заведения. - О! о! подписано Гара! с этой подписью легче всего берут к оплате и требуют меньше комиссионных. Сколько я должен вам вернуть, месье? - Ничего, - ответил шевалье. - Я вам обещал пятьсот франков, если найду мою собаку; я ее нашел и держу свое слово. - Это все мне, мне? Не делайте глупостей, буржуа: волнение дурной советчик. - Этот билет ваш, оставьте его себе, мой друг, - сказал шевалье. Пьер Марто почесал за ухом. - Вы мне даете его от всего сердца? - Да, от всего сердца, от всей души! - Но, вручая мне этот билет, не согласитесь ли вы мне пожать еще и руку? - Почему бы нет? Даже две, мой друг! две, и с большим удовольствием! И он протянул обе руки Пьеру Марто. Тот сжал нежные руки шевалье, на несколько секунд задержал их в своих мозолистых ладонях и выпустил лишь для того, чтобы смахнуть слезу, которая скользила по его щеке из уголка глаза. - Что же, - сказал он, - вы можете похвалиться тем, что кюре церкви Святой Елизаветы выдаст завтра нечто потрясающее по этому поводу и к тому же в вашу честь. - Потрясающее? Что потрясающее, мой друг? - спросил шевалье. - Потрясающую обедню! И я вам хочу заявить одно: если завтра с вами на дуэли случится несчастье, то значит, там на небесах нет милосердного Бога. И Пьер Марто вышел, вытирая слезы. Шевалье сделал то же, что и Пьер Марто; он также вытер свои слезы. Затем он подошел к окну, открыл его, собираясь немного подышать свежим воздухом, и увидел Шалье, совещавшегося с двумя секундантами Гратьена д'Эльбэн. Глава XXXVI
ОНА ПРИДЕТСЯ ПО ВКУСУ ТЕМ НАШИМ ЧИТАТЕЛЯМ, КОТОРЫМ НРАВИТСЯ НАБЛЮДАТЬ, КАК ПОЛИШИНЕЛЬ, В СВОЮ ОЧЕРЕДЬ, ПОБЕЖДАЕТ ДЬЯВОЛА
Эту ночь шевалье де ля Гравери проспал сном праведника. Правда, рядом с ним находился его друг Думесниль в обличье Блэка. В семь часов утра, благодаря заботам парикмахера, за которым он посылал на улицу Кастильоне, шевалье был не только одет, но еще и выбрит и причесан с такой тщательностью, с которой он давно не относился к своему туалету, и прохаживался по своей комнате спокойный и почти улыбающийся. Блэк также, казалось, был весел и рад. По правде говоря, шевалье совершенно не думал о предстоящей дуэли и велел себя выбрить и постричь вовсе не из любезности к господину Гратьену д'Эльбэн, как это можно было предположить. Нет, шевалье думал о Терезе; Терезе, которая вернулась к нему и которую он признавал в двух оставленных им письмах, адресованных - одно господину Шалье, а другое Анри, - благодаря акту, переданному мадам де ля Гравери, своей настоящей дочерью и, следовательно, своей прямой и единственной законной наследницей. Это ради Терезы он приказал привести себя в порядок. Он думал о том, как счастлива Тереза будет узнать, что она его дочь; ведь он твердо решил ничем не омрачать эту радость и ни слова не говорить дочери об ошибках ее матери. Он даже решил, что возьмет, если потребуется, вину на себя за то, что бедная сирота столь долго оставалась всеми покинута. В семь с четвертью в дверь постучали. Это был Анри д'Эльбэн. Де ля Гравери бросил быстрый взгляд на молодого человека и по безмятежному выражению его лица легко догадался, что тот совершенно не подозревает, кто противник шевалье. - Вы видите, сударь, - сказал Анри с учтивостью, по которой за милю в нем можно было узнать дворянина, - насколько я точен и верен данному мною слову. Нечто вроде раскаяния укололо шевалье в сердце. Было ли с его стороны порядочно подобным образом делать Анри своим секундантом в дуэли с Гратьеном, заставлять брата требовать отмщения брату? Поэтому лицо его слегка помрачнело, когда он отвечал молодому человеку. - Послушайте, господин Анри, как бы я ни был вам признателен за вашу пунктуальность и за доказательство вашего интереса, которое вы пожелали мне Дать, признаюсь вам, что предпочел бы, чтобы вы не пришли на эту встречу. - Почему же, сударь? - удивленно спросил барон. - То, что должно произойти, касается вас гораздо ближе, чем вы это предполагали, и даже ближе, чем вы можете это себе представить. - Что вы имеете в виду? Шевалье положил руку на плечо молодого человека и с замечательным чувством достоинства сказал ему: - Сударь, несмотря на большую разницу в возрасте между нами, ваш твердый характер, лишенный глупых предрассудков, возвышенность ваших чувств внушили мне глубокое уважение к вам и, позвольте мне это сказать, самую искреннюю дружбу. Однако вовсе не это уважение и не эта дружба послужили причиной того, что на днях я доверил вам мою тайну. - Но что же в таком случае вами двигало, сударь? - Послушайте, будет лучше, если вы об этом не узнаете; будет лучше, пока для этого еще есть время, вам сейчас уйти и не сопровождать меня туда, куда я отправляюсь. Я освобождаю вас от вашей клятвы и прошу взять назад ваше обещание: чем больше я об этом размышляю, тем больше считаю не только разумным, но и честным и гуманным поступить именно так. Бедное дитя, которое вы любили и которое все еще любит вас, могло бы рассердиться на меня за то, что я заставил вас принять участие в этом наказании. - Что означают ваши намеки и недоговоренности, господин шевалье? - спросил Анри. - Я умоляю вас, ответьте, о ком вы говорите? Вы сказали, бедное дитя, которое я любил и которое все еще меня любит? Но я в своей жизни любил лишь одну женщину, и эта женщина, это была… Анри заколебался; шевалье докончил за него. - Это Тереза, не правда ли? - сказал он. - Откуда вам известно имя Терезы? Откуда вы знаете, что я любил Терезу? - торопливо расспрашивал барон. - Тереза - моя дочь, сударь, коя единственная дочь, мое обожаемое дитя, а ее соблазнитель, человек, воспользовавшийся своим сходством с братом, чтобы совершить преступление, это… ваш брат. - Гратьен? - Он самый. - Так, значит, вы деретесь с моим братом? Шевалье промолчал; но само его молчание было красноречивее всяких слов. - О! несчастный! - вскричал Анри, пряча лицо между ладоней. Затем, спустя мгновение, он спросил: - Но как же, как он согласился драться с отцом молодой девушки, которую он соблазнил? - Он не знает, что я отец Терезы; впрочем, я ему нанес такое оскорбление, что оно ему не оставило выбора: драться или нет. - О, Боже мой, Боже мой! - Ну же, мужайтесь, мой друг! - сказал шевалье. - По правде говоря, мне кажется весьма странным, что мне так скоро пришлось давать подобный совет другим… мужайтесь! Возвращайтесь к себе; но только есть одно ваше обещание, на которое я по-прежнему хотел бы положиться. Анри сделал знак, что шевалье может рассчитывать на него. - Если я погибну, что вполне возможно, - продолжал шевалье с нежной и грустной улыбкой, - если я погибну, я завещаю вам мое дитя, мою дочь, мою Терезу… вашу Терезу, Анри! Смотрите за ней, утешайте, защищайте ее! Господин Шалье, вот его адрес, сообщит вам средства заставить признать ее права на мое состояние. - Нет, сударь, нет! - закричал Анри, выпрямившись и подавляя свое волнение. - Совесть есть совесть, и с пей не заключают сделок. Позорный поступок, совершенный кем бы то ни было, продолжает оставаться таковым, даже если его совершил мой брат. Я не покину вас. Если бы вашим противником был не Гратьен, то я пожелал бы занять ваше место; меня он оскорбил гораздо больше, чем вас. Но какие бы узы ни связывали меня с ним, своим присутствием я дам ему понять, какое отвращение я испытываю перед его мерзким поступком. И если вы должны стать его возмездием, то я буду олицетворять его раскаяние. Идемте же, сударь, идемте! - Это решение, мой юный друг, продиктовано мужественным и великодушным сердцем. Я не нахожу других слов, чтобы выразить то уважение, которое внушают мне ваши высокие чувства; но повторяю вам, я нанес такое сильное оскорбление вашему брату, что всякая надежда на возможность примирения на месте поединка была бы иллюзорной, подумайте об этом. - Ах! если бы я был свободен, сударь, - вскричал Анри. - Тереза была бы счастлива, честь ее была бы восстановлена… несмотря на… О! это воистину ужасно! брат! но, сударь, хотя мы и близнецы, наши характеры настолько различны, насколько схожи паши черты: он живет в вихре балов и пирушек; я же веду жизнь, полную одиночества. После моего возвращения в Париж я видел его всего дважды… Однако я удалился от темы нашей беседы. Я в некотором роде прошу у вас прощения за преступление, совершенное другим. И когда вы ее снова увидите, шевалье, - а я надеюсь, каким бы противоестественно жестоким вам ни казалось подобное пожелание, что вы увидитесь с ней вновь, - скажите ей, что тот, кто так ее любил и кто все еще продолжает ее любить, не пожелал покинуть ее отца в этот решающий для него миг, чего бы это ни стоило его сердцу! Шевалье протянул руку молодому человеку, затем, бросив взгляд на часы, сказал: - Час близится, мой дорогой Анри. Это моя первая дуэль, и я пока не могу позволить себе заставлять других ждать. Идем же. Ко мне, Блэк! - Вы берете с собой вашу собаку? - Конечно… Я не хотел бы расставаться в такой момент с моим самым старым и лучшим другом. Ах! если бы бедняга Думесниль был жив. Анри с удивлением посмотрел на шевалье. - Не обращайте внимания, - заметил тот. - Я знаю, что говорю. Спускаясь по лестнице, шевалье и Анри д'Эльбэн встретили господина Шалье, шедшего им навстречу: он приехал в своей коляске, великолепном закрытом экипаже, запряженном двумя породистыми лошадьми. Все трое сели в карету. - В Шату! - приказал господин Шалье кучеру. Шевалье представил друг другу своих секундантов. - Сударь, о чем вы условились с секундантами нашего противника? - спросил Анри у негоцианта. - Дело улажено по всем правилам, - ответил Шалье. - Эти господа не пожелали извлечь ни малейшей выгоды из того, что являются оскорбленной стороной. Все решит случай. Противники встанут на расстоянии тридцати шагов друг от друга, у каждого в руке будет заряженный пистолет; они имеют право открывать огонь через каждые пять шагов, это сразу сократит дистанцию между ними до двадцати шагов, и каждый раз производить только по одному выстрелу. - Вы стреляете из пистолета? - спросил Анри у шевалье с едва заметной дрожью в голосе. - Да, немного, благодаря Думеснилю, - ответил шевалье, нежно поглаживая шелковистые уши собаки. - Отлично! - сказал Шалье, не подозревая о родственных отношениях Анри и Гратьена, - в Америке шевалье убивал двух попугаев из трех; а человек ведь в четыре раза больше попугая: видите, это нам дает некоторый шанс. Шевалье заметил помрачневшее лицо Анри и взял его за руку. - Мой бедный друг, - обратился он к Анри, - если бы за моей спиной не было Терезы, Терезы, которая нуждается в утешении и любви, я бы вам сказал: "Не беспокойтесь о судьбе моего противника!" - Исполняйте ваш долг, шевалье, - ответил Анри. - Моя жизнь и так уже стала мне в тягость; ведь я пытался найти забвение в науках, только, дабы выдержать эту ношу; и что бы ни случилось, отныне жизнь будет для меня еще более невыносимой; но я буду молить Бога сократить мои муки. Несмотря на всю свою деликатность, Шалье уже было отважился задать Анри вопрос; однако шевалье сделал ему знак замолчать. Кучер, следуя указанию своего хозяина, остановился напротив острова Буживаль. Вторая карета, стоявшая на берегу, доказывала, что противники шевалье опередили его и прибыли раньше на место встречи. Действительно, когда шевалье и два его секунданта спустились в лодку, которая должна была переправить их на остров, среди деревьев они заметили черные силуэты трех офицеров. Все трое были в штатском. Лодка причалила. Шалье, высадившись первым, направился к Лувилю, курившему сигару, сидя на столе из камня, который до сих пор сохранился на краю острова. - Сударь, мы заставили вас ждать, примите наши извинения, - сказал он, вынимая свои часы, - но мы не опоздали, вы это видите сами. Встреча была назначена на девять часов, а сейчас без пяти девять. И точно, колокола церкви в Шату, на пять минут опережавшие часы господина Шалье, принялись вызванивать девять часов. | 
