- Не в том дело, - сказал Шико, решив оттеснись любезного Борроме на последнюю линию обороны. - Учитель должен быть по меньшей мере вдвое сильнее ученика. - Ах, господин Брике, - произнес Борроме, бледнея и кусая губы, - вы чересчур требовательны. "Он еще и гневлив, - подумал Шико. - Это второй смертный грех, а говорят, достаточно одного, чтобы погубить душу. Мне повезло". Вслух же он сказал: - Если бы Жак действовал более хладнокровно, полагаю, он сравнялся бы с вами. - Не думаю, - возразил Борроме. - А я так уверен в этом. - Господину Брике следовало бы помериться силами с Жаком, - сказал не без горечи казначей, - тогда ему легче было бы вынести правильное суждение. - О, я слишком стар! - заметил Шико. - Зато у вас есть опыт, - сказал Борроме. "Ты еще и насмехаешься! - подумал Шико. - Погоди, погоди!" - Не бойтесь, сударь, - продолжал Борроме, - мы будем к вам снисходительны, как предписывает сама церковь. - Нехристь ты этакий! - прошептал Шико. - Да ну же, господин Брике, одну только схватку! - Попробуй, - сказал Горанфло, - что тебе стоит, попробуй! - Я вам не сделаю больно, сударь, - вмешался Жак, становясь на сторону учителя и желая уязвить его обидчика. - Рука у меня легкая. - Славный мальчик! - прошептал Шико, устремляя на монашка невыразимый взгляд и безмолвно улыбаясь. - Что ж, - сказал он, - раз всем этого хочется… - Браво! - вскричали монахи, предвкушая легкую победу Жака. - Но предупреждаю вас: не более трех схваток, - отозвался Шико. - Как вам будет угодно, сударь, - сказал Жак. Медленно поднявшись со скамейки, на которую он уселся во время разговора, Шико приладил куртку, надел кожаную перчатку и маску - все это с ловкостью черепахи, ловящей мух. - Если ты дашь парировать ему свои удары, - шепнул Борроме Жаку, - я с тобой больше не фехтую, так и знай. Жак кивнул и улыбнулся, словно желая сказать: "Не беспокойтесь, учитель". Шико все так же медленно стал в позицию, ловко скрыв свою силу и искусство. XXIII. Урок
В том веке, о котором мы повествуем, стремясь не только рассказать о событиях, но также о нравах и обычаях, фехтование было не тем, чем оно стало в наше время. Шпаги оттачивались с обеих сторон, благодаря чему ими рубили почти так же часто, как и кололи. Вдобавок левой рукой, вооруженной кинжалом, можно было не только обороняться, но и наносить удары: все это приводило к многочисленным ранениям или, скорее, царапинам, которые в серьезном поединке особенно разъяряли бойцов. Искусство фехтования, занесенное к нам из Италии, сводилось к ряду движений, которые вынуждали бойца постоянно менять место, поэтому из-за малейших неровностей почвы возникали серьезные затруднения. Нередко можно было видеть, как фехтовальщик вытягивается во весь рост или, наоборот, вбирает голову в плечи, прыгает направо, налево и приседает, упираясь рукой в землю. Одним из первых условий успешного овладения этим искусством были ловкость и быстрота не только руки, но также ног и всего тела. Казалось, однако, что Шико изучил фехтование не по правилам этой школы. Он словно предугадал современное нам искусство шпаги, все превосходство которого и, в особенности, все изящество состоит в подвижности рук при почти полной неподвижности корпуса. Ноги его крепко упирались в землю, кисть руки отличалась гибкостью и силой, конец шпаги гнулся, как тростник, но от середины до рукояти она была словно каменная. Увидев перед собой не человека, а бронзовую статую, у которой двигалась, на первый взгляд, только кисть руки, брат Жак стал порывисто, бурно нападать, но Шико лишь вытягивал руку и выставлял ногу и при малейшей ошибке противника наносил ему удар прямо в грудь, а Жак, багровый от ярости и уязвленного самолюбия, отскакивал назад. Минут десять мальчик делал все, что мог: он устремлялся вперед, словно леопард, свивался кольцом, как змея, прыгал из стороны в сторону. Но Шико, все так же невозмутимо, выбирал удобный момент и, отклонив рапиру противника, неизменно поражал его в грудь своим грозным оружием. Брат Борроме бледнел, стараясь подавить досаду. Наконец Жак в последний раз напал на Шико. Видя, что мальчик нетвердо стоит на ногах, тот оставил открытие, чтобы противник направил в это место всю силу своего удара. Жак не преминул это сделать. Шико так внезапно отпарировал удар, что бедняга потерял равновесие и упал. Шико же, незыблемый как скала, даже не сдвинулся с места. Брат Борроме до крови искусал себе пальцы. - Вы скрыли от нас, сударь, что являетесь гением фехтовального искусства, - сказал он. - Что вы! - удивленно вскричал Горанфло, хотя из вполне понятных дружеских чувств он и разделял торжество приятеля. - Да Брике никогда не практикуется! - Я всего лишь жалкий буржуа, - сказал Шико, - а не гений фехтовального искусства! Вы смеетесь надо мной, господин казначей! - Однако же, сударь, - возразил брат Борроме, - если человек владеет шпагой, как вы, он, наверное, без конца работал ею. - Бог ты мой, сударь, - добродушно ответил Шико, - мне порой приходилось обнажать шпагу. Но, делая это, я никогда не забывал одного обстоятельства. - Какого? - Что для человека с обнаженной шпагой в руке гордыня - плохой советчик, а гнев - плохой помощник… Теперь выслушайте меня, братец Жак, - добавил он. - Кисть руки у вас отличная, но с ногами и головой дело обстоит неважно. Подвижности достаточно, но рассудка не хватает. В фехтовальном искусстве имеют значение три вещи: прежде всего голова, затем руки и ноги. Голова помогает защищаться, руки и ноги дают возможность победить. Но, владея и головой, и рукой, и ногами, побеждаешь всегда. - О сударь, - сказал Жак, - сразитесь с братом Борроме: это будет замечательное зрелище. Шико хотел пренебрежительно отвергнуть это предложение, но тут ему пришла в голову мысль, что гордец казначей, пожалуй, постарается извлечь выгоду из его отказа. - Охотно, - сказал он. - Если брат Борроме согласен, я в его распоряжении. - Нет, сударь, - ответил казначей, - я потерплю поражение. Лучше уж сразу признать это. - Как он скромен, как мил! - произнес Горанфло. - Ты ошибаешься, - шепнул ему на ухо беспощадный Шико, - он вне себя, ибо тщеславие его уязвлено. На месте Борроме я на коленях молил бы о таком уроке, какой сейчас получил Жак. Сказав это, Шико, по своему обыкновению, ссутулился, искривил ноги, сморщил лицо и снова сел на скамью. Жак подошел к нему - восхищение возобладало у юноши над стыдом поражения. - Не согласитесь ли вы дать мне уроки, господин Робер? - спросил он. - Сеньор настоятель разрешит… Ведь правда, ваше преподобие? - Да, дитя мое, - ответил Горанфло, - с удовольствием. - Я не хочу заступать место, по праву принадлежащее вашему учителю, - молвил Шико, поклонившись Борроме. - Я не единственный учитель Жака, - сказал тот, - здесь не только я обучаю фехтованию. Не одному мне принадлежит эта честь, пусть же не я один отвечу за поражение. - А кто же другой преподаватель? - поспешно спросил Шико; он заметил, что Борроме покраснел, опасаясь, что сболтнул лишнее. - Да нет, никто, - пробормотал он, - никто. - Как же так? - возразил Шико. - Я отлично слышал, что вы неволили сказать… Кто же ваш другой учитель, Жак? - Ну да, - вмешался Горанфло, - как зовут того толстячка, которого вы мне представили, Борроме? Он иногда заходит к нам, славный такой и выпивать мастер. - Не помню его имени, - сказал Борроме. Добродушный брат Эузеб, с длинным поварским ножом за поясом, глупо вылез вперед. - А я знаю, как его зовут, - сказал он. Борроме стал подавать ему знаки, но тот ничего не заметил. - Это же метр Бюсси-Леклер, - продолжал Эузеб. - Он преподавал фехтование в Брюсселе. - Вот как! - заметил Шико. - Метр Бюсси-Леклер! Клянусь богом, отличная шпага! И, произнося эти слова со всем благодушием, на какое он был способен, Шико на лету поймал яростный взгляд, который Борроме метнул на злосчастного Эузеба. - Скажите, а я и не знал, что его зовут Бюсси-Леклер, мне забыли об этом сообщить, - сказал Горанфло. - Я не думал, что его имя может иметь для вас значение, ваша милость, - заметил Борроме. - И правда, - подтвердил Шико, - один учитель или другой - не все ли равно, был бы он хорошим фехтовальщиком. - И правда, не все ли равно? - подхватил Горанфло. - Был бы он хорошим фехтовальщиком. С этими словами он направился к лестнице, ведшей в его покои. Монахи с восхищением взирали на своего настоятеля. Учение было окончено. У подножия лестницы Жак, к величайшему неудовольствию Борроме, возобновил свою просьбу. Но Шико ответил: - Преподаватель я плохой, друг мой, а сам научился, размышляя и практикуясь. Делайте, как я, - ясный ум из всего извлечет пользу. Борроме дал команду, и монахи, построившись, вошли в здание монастыря. Опираясь на руку Шико, Горанфло величественно поднялся вверх по лестнице. - Надеюсь, - горделиво произнес он, - про этот дом все скажут, что здесь верно служат королю. - Еще бы, черт побери, - сказал Шико, - придешь к вам, достопочтенный настоятель, и чего только не увидишь! - И все это за какой-нибудь месяц, даже меньше того. - Да, вы сделали больше, чем можно было ожидать, друг мой, и когда я возвращусь, выполнив свою миссию… - Да, дорогой друг, поговорим о вашей миссии. - Это тем более уместно, что до отъезда мне надо послать весточку или, вернее, вестника к королю. - Вестника, дорогой друг? Вы, значит, постоянно сноситесь с королем? - Да, с ним лично. - Хотите кого-либо из братии? Для монастыря было бы великой честью, если бы кто-нибудь из наших братьев предстал пред очи короля. - Разумеется. - В вашем распоряжении двое из наших лучших ходоков. Но расскажите мне, Шико, каким образом король, считавший вас умершим… - Я ведь говорил вам: у меня был летаргический сон; пришло время - и я воскрес. - И вы снова в милости? - Более чем когда-либо, - сказал Шико. - Значит, вы сможете рассказать королю обо всем, что мы здесь делаем для его блага? - Не премину, друг мой, не премину, будьте покойны. - О, дорогой Шико! - вскричал Горанфло: он уже видел себя епископом. - Но у меня к вам две просьбы. - Какие? - Прежде всего о небольшой сумме денег, которую король вам возвратит. - Деньги! - вскричал Горанфло, быстро поднявшись с места. - У меня ими полны сундуки! - Клянусь богом, вам можно позавидовать, - сказал Шико. - Хотите тысячу экю? - Да нет же, дорогой друг, это слишком много. Вкусы у меня простые, желания скромные. Звание королевского посланца не вскружило мне голову; я не только не хвалюсь им, я стараюсь его скрыть. Мне достаточно сотни. - Возьмите. Ну, а вторая просьба? - Мне нужен оруженосец. - Оруженосец? - Да, спутник в дорогу. Я ведь человек компанейский. - Ах, друг мой, будь я свободен, как в былые времена… - сказал со вздохом Горанфло. - Да, но вы не свободны. - Высокое звание налагает узы, - прошептал Горанфло. - Увы! - произнес Шико. - Всего сразу не охватишь. Не имея возможности, дражайший настоятель, путеществовать в вашем достопочтенном обществе, я удовлетворюсь братцем Жаком. - Братцем Жаком? - Да, юноша пришелся мне по вкусу. - Он в твоем распоряжении, друг мой. Настоятель позвонил в колокольчик. Тотчас же появился келейник. - Позовите брата Жака, а также брата, выполняющего поручения в городе… - Жак, - сказал Горанфло, - даю вам чрезвычайной важности поручение. - Мне, господин настоятель? - удивленно спросил юноша. - Да, вы будете сопутствовать господину Роберу Брике в его далеком путешествии. - О! - восторженно вскричал юный брат. - Путешествовать на вольном воздухе, на свободе!.. Мы каждый день будем фехтовать, правда, господин Робер Брике? - Да, дитя мое. - И мне можно взять аркебуз? - Да. Жак выбежал из комнаты, издавая радостные крики. - Что касается поручения, - сказал Горанфло, - то прошу вас, приказывайте… Подите сюда, брат Панург. - Панург! - прошептал Шико, у которого это имя вызывало не лишенное приятности воспоминание. - Панург!.. XXIV. Духовная дочь Горанфло
Панург тотчас же явился. Со своими маленькими глазками, острым носом и заостренным подбородком он очень напоминал лису. Шико смотрел на него одно мгновение, но этого было достаточно, чтобы по достоинству оценить монастырского посланца. Панург смиренно остановился в дверях. - Подойдите, господин курьер. Знаете вы Лувр? - спросил Шико. - Да, сударь. - А известен ли вам в Лувре некий Генрих де Валуа? - Король? - Не знаю, действительно ли он король, - сказал Шико, - но так его называют. - Мне придется иметь дело с королем? - Именно. Вы его знаете в лицо? - Хорошо знаю, господин Брике. - Вы скажете, что вам необходимо с ним поговорить. - Меня допустят? - Да, к его камердинеру. Монашеская ряса послужит вам пропуском. Его величество, как вы знаете, отличается набожностью. - А что я должен сказать камердинеру его величества? - Вы скажете, что посланы к нему Тенью. - Какой тенью? - Любопытство - большой недостаток, брат мой. - Простите. - И что вы пришли за письмом. - Каким письмом? - Опять? - Ах да, правда. - Вы добавите, что Тень будет ожидать письма на Шарантонской дороге. - И я должен нагнать вас на этой дороге? - Совершенно верно. Панург направился к двери и приподнял портьеру - Шико показалось, что за портьерой кто-то подслушивает. Шико обладал острым умом и тотчас же решил, что там находится брат Борроме. "А, ты подслушиваешь, - подумал он. - Тем лучше, нарочно буду говорить погромче". - Значит, дорогой друг, - сказал Горанфло, - король возложил на вас почетную миссию? - Да, и притом конфиденциальную. - Политического характера, полагаю. - Я тоже так полагаю. - Как, вы не знаете толком, какая миссия на вас возложена? - Я знаю, что должен отвезти письмо, вот и все. - Это, верно, государственная тайна? - Думаю, что да. - И вы даже не подозреваете, какая? - Мы ведь одни - не так ли? - и я могу вам сказать все, что думаю. - Говорите. Я нем как могила. - Так вот, король решил наконец оказать помощь герцогу Анжуйскому. - Вот как? - Да. Сегодня ночью с этой целью должен был выехать господин де Жуаез. - Ну, а вы, друг мой? - Я еду в сторону Испании. - А каким способом? - Пешком, верхом, в повозке - как придется. - Жак будет вам приятным спутником. Вы хорошо сделали, что выбрали его, - он, чертенок, владеет латынью. - Должен признаться, мне он очень понравился. - Ваше желание - закон, друг мой. Но я думаю, что он будет для вас и отличным помощником в случае какой-нибудь стычки. - Благодарю, дорогой друг. Мне остается только проститься с вами. - Прощайте! - Что вы делаете? - Намереваюсь дать вам пастырское благословение. - Ну вот еще, - сказал Шико, - между нами это лишнее. - Вы правы, - ответил Горанфло, - благословение хорошо для чужих. |