И друзья нежно расцеловались. - Жак! - крикнул настоятель. - Жак! Между портьерами показалась лисья физиономия Па-нурга. - Как! Вы еще не уехали? - вскричал Шико. - Простите, сударь. - Отправляйтесь скорее, - сказал Горанфло, - господин Брике торопится. Где Жак? В свою очередь появился брат Борроме со слащавой улыбкой на устах. - Брат Жак ушел, - сказал он. - Как ушел? - вскричал Шико. - Разве вы не просили, сударь, послать кого-нибудь в Лувр? - Но я послал Панурга, - сказал Горанфло. - Какой же я дурень! А мне послышалось, что вы поручили это Жаку, - сказал Борроме, хлопнув себя по лбу. Шико нахмурился. Но раскаяние Борроме было, по-видимому, столь искренним, что упрекать его было бы просто жестоко. - Придется мне подождать Жака, - сказал Шико. Борроме поклонился, в свою очередь нахмурившись. - Кстати, - сказал он, - я забыл доложить сеньору настоятелю - а ведь для этого и поднялся сюда, - что неизвестная дама изволила прибыть и просить у вашего преподобия аудиенции. Шико навострил уши. - Она одна? - спросил Горанфло. - Нет, с пажом. - Молодая? - спросил Горанфло. Борроме стыдливо опустил глаза. "Он ко всему и лицемер", - подумал Шико. - Друг мой, - обратился Горанфло к мнимому Роберу Брике, - ты сам понимаешь… - Понимаю, - сказал Шико, - и удаляюсь. Подожду в соседней комнате или во дворе. - Отлично, любезный друг. - Отсюда до Лувра далеко, сударь, - заметил Борроме, - и брат Жак может вернуться поздно; к тому же лицо, к которому он послан, не решится доверить важное письмо мальчику. - Вы поздновато подумали об этом, брат Борроме. - Бог мой, я же не знал! Если бы мне поручили… - Хорошо, хорошо, я потихоньку пойду в сторону Шарантона. Посланец, кто бы он ни был, нагонит меня в пути. И он направился к выходу. - Не сюда, сударь, простите, - поспешил за ним Борроме, - отсюда должна прийти неизвестная дама, а она не желает ни с кем встречаться. - Вы правы, - улыбнулся Шико, - я сойду по боковой лестнице. И он открыл дверь небольшого чулана. - Дорогу вы знаете? - с беспокойством спросил Борроме. - Как нельзя лучше. За чуланом была комната, выходившая на площадку боковой лестницы. Шико говорил правду: дорогу он знал, но комната была неузнаваема - стены завешаны доспехами и оружием, на столах и консолях сабли, шпаги и пистолеты, все углы забиты мушкетами и аркебузами. Шико задержался в этом помещении: ему захотелось все хорошенько обдумать. "От меня прячут Жака, прячут даму, а самого выпроваживают по боковой лестнице. Как хороший стратег, я должен делать обратное тому, к чему меня принуждают. Поэтому я дождусь Жака и займу позицию, которая даст мне возможность увидеть таинственную незнакомку… Ого! Вот здесь в углу валяется прекрасная кольчуга - эластичная, тонкая, отличнейшего закала". Он поднял кольчугу и залюбовался ею. "А мне-то как раз нужна такая кольчуга, - сказал он себе. - Она легка, словно полотняная, и слишком узка для настоятеля. Честное слово, можно подумать, что кольчугу изготовили для меня. Позаимствуем же ее у дона Модеста. По возвращении моем он получит ее обратно". Шико, не теряя времени, сложил кольчугу и спрятал себе под одежду. Он завязывал последний шнурок куртки, когда на пороге появился брат Борроме. - Ого! - прошептал Шико. - Опять ты! Но поздновато, друг мой. Скрестив за спиной свои длинные руки и откинув голову, Шико делает вид, будто любуется трофеями. - Господин Робер Брике хочет выбрать себе подходящее оружие? - спросил Борроме. - Я, дорогой друг?.. Боже мой, для чего мне оружие? - Но вы так хорошо им владеете! - В теории, любезный брат, в теории. Жалкий буржуа вроде меня ловко действует лишь руками и ногами. Чего ему недостает и всегда будет недоставать - это воинской доблести. Рапира в моей руке сверкает довольно красиво, но вооружите шпагой Жака - и, ей-богу, он заставит меня отступить отсюда до Шарантона. - Вот как? - удивился Борроме, наполовину убежденный простодушным видом Шико, который к тому же принялся горбиться, кривиться и косить глазом усерднее, чем когда-либо. - Да мне и дыхания не хватает, - продолжал Шико. - Вы заметили, что я слаб в обороне? Ноги никуда не годятся - это мой главный недостаток. - Разрешите заметить, сударь, что путешествовать с таким недостатком еще труднее, чем фехтовать. - А вы знаете, что мне предстоит путешествовать? - небрежно заметил Шико. - Я слышал это от Панурга, - покраснев, ответил Борроме. - Вот странно, не припомню, чтобы я говорил об этом Панургу. Но неважно. Скрывать мне нечего. Да, брат мой, я отправляюсь к себе на родину, где у меня есть кое-какое имущество. - Вы оказываете брату Жаку большую честь, господин Брике. - Тем, что беру его с собой? - Да и тем, что даете ему возможность увидеть короля. - Или камердинера его величества: вероятнее всего, что брат Жак ни с кем другим и не увидится. - Так вы завсегдатай в Лувре? - О да, сударь мой. Я поставляю теплые чулки королю и молодым придворным. - Королю? - Я имел с ним дело, когда он был всего только герцогом Анжуйским. По возвращении из Польши он вспомнил обо мне и сделал меня придворным поставщиком. - Это ценнейшее для вас знакомство, господин Брике. - Знакомство с его величеством? - Да. - Не все согласились бы с вами, брат Борроме. - О, лигисты! - Теперь все более или менее лигисты. - Но вы-то, конечно, не лигист? - А почему вы так думаете? - Ведь у вас личное знакомство с королем. - Гм, гм, у меня тоже своя политика, - сказал Шико. - Да, но ваша политика не расходится с королевской. - Напрасно вы так полагаете. У нас с ним частенько бывают размолвки. - Если так, то почему же он возложил на вас какую-то миссию? - Вы хотите сказать - поручение? - Миссию или поручение - это несущественно. И для того и для другого требуется доверие. - Королю важно лишь одно - чтобы у меня был верный глаз. - Верный глаз? - Да. - В делах политических или финансовых? - Да нет же, верный глаз на ткани. - Что? - воскликнул ошеломленный Борроме. - Конечно. Сейчас объясню, в чем дело. - Слушаю. - Вы знаете, что король совершил паломничество к богоматери Шартрской? - Да, молился о ниспослании ему наследника. - И дал обет поднести Шартрской богоматери такое же одеяние, как у богоматери Толедской, - говорят, это самое красивое и роскошное из всех одеяний пресвятой девы, какие только существуют. - Так что вы отправляетесь… - В Толедо, милейший брат Борроме, в Толедо, осмотреть это одеяние и сшить точно такое же. Борроме, видимо, колебался - верить или не верить словам Шико. По зрелом размышлении мы должны признать, что он ему не поверил. - Вы сами понимаете… - продолжал Шико, словно и не догадываясь о том, что происходит в уме брата казначея, - вы сами понимаете, что при таких обстоятельствах мне было бы очень приятно путешествовать в обществе служителей церкви. Но время идет, и брат Жак не замедлит вернуться. Впрочем, не лучше ли будет подождать его вне стен монастыря - например, у Фобенского креста? - Это было бы действительно лучше, - согласился Борроме. - Так вы пошлете его ко мне? - Незамедлительно. - Благодарю вас, любезный брат Борроме, я в восторге, что с вами познакомился. Они раскланялись друг с другом. Шико спустился по боковой лестнице. Брат Борроме запер за ним дверь на засов. "Дело ясное, - подумал Шико, - видимо, им очень важно, чтобы я не увидел этой дамы. Значит, надо ее увидеть". Дабы осуществить это намерение, Шико вышел из обители Святого Иакова, стараясь, чтобы все его заметили, и направился к Фобенскому кресту по самой середине дороги. Добравшись до Фобенского креста, он свернул за угол какой-то фермы и, чувствуя, что теперь ему нипочем все аргусы настоятеля, будь у них, как у Борроме, соколиные глаза, спустился в канаву, скрытую живой изгородью, вернулся обратно и, никем не замеченный, проник в густую буковую рощу как раз напротив монастырям. Это место оказалось прекрасным наблюдательным пунктом. Он сел или, вернее, лег на землю и стал ждать, чтобы брат Жак пришел в монастырь, а дама оттуда вышла. XXV. В засаде
Шико, как мы знаем, быстро принимал решения. Итак, он решился ждать, расположившись как можно удобнее. В чаще молодых буков он проделал отверстие, чтобы видеть всех прохожих, которые могли его заинтересовать. Но окрестности были безлюдны. Шико заметил только бедно одетого человека, который с помощью длинной-предлинной заостренной палки что-то измерял на дороге, замощенной иждивением его величества короля Франции. Шико нечего было делать. Он крайне обрадовался, что может сосредоточить внимание на этом человеке. Что он измерял? Для чего? Эти вопросы всецело занимали метра Брике в течение нескольких минут. К несчастью, когда этот человек, закончив промеры, намеревался поднять голову, более важное открытие привлекло внимание Шико, и он устремил взгляд в другую сторону. Дверь, выходившая на балкон Горанфло, распахнулась, и глазам наблюдателя предстали достопочтенные округлости дона Модеста, который, выпучив глаза и сияя праздничной улыбкой, любезно вел даму, закутанную в бархатный, обшитый мехом плащ. "Вот и дама, приехавшая на исповедь, - подумал Шико. - По фигуре и движениям она молода; посмотрим на головку. Так, хорошо, повернитесь немного… Отлично! А вот и ее паж. Тут не может быть никаких сомнений - это Мейнвиль. Да, да, закрученные кверху усы, шпага с чашкой - это он. Но будем трезво рассуждать: если я не ошибся насчет Мейнвиля, то почему бы мне ошибиться насчет госпожи де Монпансье? Ибо эта женщина… ну да, черт побери, эта женщина - герцогиня!" Легко понять, что с этой минуты Шико перестал обращать внимание на человека, делавшего промеры, и уже не спускал глаз с обеих знатных особ. Вскоре за ними показалось бледное лицо Борроме, к которому Мейнвиль обратился с каким-то вопросом. "Черт побери, - подумал Шико, - уж не хочет ли герцогиня, чего доброго, переселиться к дону Модесту, когда у нее в ста шагах отсюда имеется свой дом?" Но тут Шико насторожился еще больше. Пока герцогиня беседовала с Горанфло или, вернее, заставляла его болтать, господин де Мейнвиль подал кому-то знак. Между тем Шико никого не видел, кроме человека, делавшего измерения на дороге. И действительно, знак был подан именно ему, вследствие чего человек этот приблизился к балкону. Горанфло продолжал расточать любезности даме, приехавшей на исповедь. Господин де Мейнвиль что-то сказал на ухо Борроме, и тот сейчас же принялся жестикулировать за спиной у настоятеля. Шико ничего не мог уразуметь, но человек внизу, по-видимому, все отлично понял - он отошел и остановился в другом месте, где, повинуясь новому сигналу Борроме и Мейнвиля, застыл в неподвижности, словно статуя. По новому знаку брата Борроме этот человек вдруг побежал к воротам аббатства, в то время как господин де Мейнвиль следил за ним с часами в руках. - Черт возьми! - прошептал Шико. - Все это довольно подозрительно. Задача поставлена нелегкая. Но, как бы она ни была трудна, я, может быть, разрешу ее, если увижу лицо человека, делающего измерения. В эту минуту человек обернулся, и Шико признал в нем Никола Пулена, чиновника парижского городского суда, того самого, кому он накануне продал свои старые доспехи. "Да здравствует лига! - подумал он. - Теперь я достаточно видел; если немного пошевелить мозгами, догадаюсь и об остальном". Между тем балкон опустел. Герцогиня в сопровождении пажа вышла из аббатства и села в крытые носилки, поджидавшие у ворот. Дон Модест, провожавший их к выходу, без конца отвешивал поклоны. Герцогиня еще не спускала занавесок, отвечая на любезности настоятеля, когда какой-то монах поравнялся с носилками и устремил внутрь их любопытный взгляд. В этом монахе Шико узнал брата Жака, который торопливо шел из Лувра и теперь остановился, пораженный красотой госпожи де Монпансье. "Мне везет, - подумал Шико. - Если бы Жак вернулся раньше, я не увидел бы герцогиню, так как пришлось бы спешить к Фобенскому кресту. А теперь госпожа де Монпансье на моих глазах уезжает. Наступает очередь метра Никола Пулена. С ним я быстро покончу". В самом деле, герцогиня проехала мимо не замеченного ею Шико и отправилась в Париж; Никола Пулен намеревался последовать за нею. Ему, как и герцогине, надо было миновать рощицу, где притаился Шико. Шико следил за ним, как охотник за дичью. Когда Пулен поравнялся с ним, Шико подал голос: - Эй, добрый человек, взгляните-ка сюда! Пулен вздрогнул и повернул голову. - Вы меня заметили? Отлично! - продолжал Шико. - А теперь сделайте вид, будто ничего не видели, метр Никола… Пулен. Судейский подскочил, словно лань, услышавшая ружейный выстрел. - Кто вы такой? - спросил он. - Что вам нужно? - Я один из ваших недавних друзей. Что мне нужно? Растолковать вам это нелегко. - Но чего вы желаете? Говорите. - Чтобы вы спустились в канаву. - Для чего? - Узнаете. Сперва спускайтесь. - Но… - И садитесь спиной к кустарнику… - Однако… - Не глядя в мою сторону, с таким видом, будто вы не подозреваете о моем присутствии. - Сударь… - Я требую многого, согласен. Но что поделаешь - метр Робер Брике имеет право быть требовательным. - Робер Брике! - вскричал Пулен, тотчас же выполняя то, что ему было велено. - Отлично, присаживайтесь, вот так… Что это мы делаем измерения на Венсенской дороге? - Я? - Без всякого сомнения. Впрочем, нет ничего удивительного, если чиновнику городского суда приходится иногда выступать в качестве дорожного смотрителя. - Верно, - сказал, несколько успокаиваясь, Пулен. - Как видите, я производил измерения. - Тем более, - продолжал Шико, - что вы работали на глазах у именитейших особ. - Именитейших особ? Не понимаю. - Вы не знаете, кто дама и господин, которые стояли там на балконе и только что уехали в Париж? - Клянусь вам… - Как же приятно сообщить вам столь замечательную новость! Представьте себе, господин Пулен, что вами, как дорожным смотрителем, любовались госпожа герцогиня де Монпансье и господин граф де Мейнвиль… Пожалуйста, не шевелитесь. - Сударь, - сказал Никола Пулен, пытаясь протестовать, - ваши слова, ваше обращение… - Сидите спокойно, дорогой господин Пулен, - продолжал Шико, - иначе придется прибегнуть к крайним мерам. Пулен вздохнул. - Ну вот, хорошо, - продолжал Шико. - Итак, поскольку вы работали на глазах у этих особ, вам было бы невыгодно, милостивый государь, чтобы на вас обратила внимание другая весьма именитая особа, а именно - король. - Король? - Да, господин Пулен, его величество. - Господин Брике, сжальтесь. - Повторяю, дорогой господин Пулен, если вы пошевелитесь, вас ждет смерть. Сидите спокойно, чтобы не случилось беды. - Но, во имя неба, чего вы от меня хотите? - Хочу вашего блага. Ведь я же сказал - я вам друг. - Сударь, - вскричал Никола Пулен в полном отчаянии, - не знаю, право, что я сделал худого его величеству, вам или кому бы то ни было! | 
