ПравилаРегистрацияВход
НАВИГАЦИЯ

Александр Дюма - Сорок пять (иллюстрированный)

Архив файлов » Библиотека » Собрания сочинений » Александр Дюма

Сорок пять


    Роман является завершающей частью трилогии, в которой рисуется история борьбы Генриха Наваррского за французский престол.










ЧАСТЬ ПЕРВАЯ



I. Сент-Антуанские ворота

    26 октября 1585 года цепи у Сент-Антуанских ворот, вопреки обыкновению, были еще натянуты в половине одиннадцатого утра. Без четверти одиннадцать отряд стражи, состоявший из двадцати швейцарцев - по их обмундированию было видно, что это швейцарцы из малых кантонов, то есть лучшие друзья царствовавшего тогда короля Генриха III,[1] - показался в конце улицы Мортельри и подошел к Сент-Антуанским воротам, которые тотчас же отворились и, пропустив его, захлопнулись. За воротами швейцарцы выстроились вдоль изгородей, окаймлявших придорожные участки, и одним своим появлением заставили откатиться назад толпу земледельцев и небогатых горожан из Монтрея, Венсена или Сен-Мора, которые хотели проникнуть в город еще до полудня, но, как мы уже сказали, не могли этого сделать.
    Если правда, что само скопление людей вызывает беспорядок, можно было подумать, что, выслав сюда швейцарцев, господин начальник стражи хотел его предупредить.
    В самом деле, возле Сент-Антуанских ворот толпа собралась большая. По трем сходящимся у них дорогам то и дело прибывали монахи, женщины верхом на Ослах и крестьяне в повозках, увеличивая и без того значительное скопление народа. Все нетерпеливо расспрашивали друг друга, и порой из общего гула вырывались отдельные голоса, поднимаясь до октавы, угрожающей или жалобной.
    Кроме стекавшегося со всех сторон народа, легко было заметить отдельные группы людей, по всей видимости вышедших из города. Вместо того чтобы разглядывать, что делается в Париже, они пожирали глазами горизонт, где вырисовывались монастырь Святого Иакова, Венсенская обитель и Фобенский крест.
    Эти люди - мы упоминаем о них потому, что они заслуживают нашего пристального внимания, - были в большинстве своем парижские горожане, одетые в облегающие короткие штаны и теплые куртки, ибо погода стояла холодная, дул резкий ветер и тяжелые, низкие тучи словно стремились сорвать с деревьев последние желтые листья, печально дрожавшие на ветвях.
    Трое горожан беседовали или, вернее, беседовали двое, а третий слушал. Выразим нашу мысль точнее и скажем, что третий, казалось, даже не слушал: все внимание его было поглощено другим - он не отрываясь смотрел в сторону Венсена.
    Займемся им в первую очередь.
    Если бы он встал, то оказался бы человеком высокого роста. Но в данную минуту его длинные ноги, с которыми он, по-видимому, не знал, что делать, были подогнуты, а руки, тоже соответствующей длины, скрещены на груди. Прислонившись к живой изгороди, он тщательно закрывал широкой ладонью лицо, очевидно не желая, чтобы его узнали. Между средним и указательным пальцами незнакомца была только узкая щель, из которой вырывалась острая стрела его взгляда.
    Рядом с этой странной личностью находился маленький человек, который, вскарабкавшись на пригорок, разговаривал с неким толстяком, еле сохранявшим равновесие на покатом склоне; чтобы не упасть, толстяк то и дело хватался за пуговицу на камзоле своего собеседника.
    - Да, повторяю, метр Митон, - говорил карапуз толстяку, - на казнь Сальседа соберется по меньшей мере сто тысяч человек. Не считая тех, кто уже находится на Гревской площади. Смотрите-ка, сколько народу столпи лось здесь, у одних только ворот! Судите сами: всех-то ворот, если правильно сосчитать, шестнадцать.
    - Сто тысяч!.. Эка загнули, кум Фриар, - ответил толстяк. - Ведь многие, поверьте, сделают, как я, и, опасаясь давки, не пойдут смотреть на четвертование этого несчастного Сальседа и будут правы.
    - Метр Митон, метр Митон, поберегитесь! - ответил низенький. - Вы говорите, как политик.[2] Ничего, решительно ничего не случится, ручаюсь вам. - И, видя, что собеседник с сомнением покачивает головой, он обратился к длиннорукому и длинноногому человеку: - Не правда ли, сударь?
    Тот уже не глядел в сторону Венсена и, по-прежнему не отнимая ладони от лица, избрал предметом своего внимания заставу.
    - Простите? - спросил он, словно не расслышав только что обращенных к нему слов.
    - Я говорю, что на Гревской площади сегодня ничего не произойдет.
    - Думаю, что вы ошибаетесь и произойдет четвертование Сальседа, - спокойно ответил длиннорукий.
    - Да, конечно, но повторяю: из-за четвертования ни какого шума не будет.
    - Будут слышны удары кнута, хлещущего по лошадям.
    - Вы не уразумели моих слов. Говоря о шуме, я имею в виду бунт. Так вот, я утверждаю, что на Гревскойа площади дело обойдется без бунта. Если бы предполагался бунт, король не велел бы разукрасить одну из лоджий Ратуши, чтобы смотреть оттуда на казнь вместе с обеими королевами и своей свитой.
    - Разве короли знают заранее, когда вспыхнет бунт? - спросил длиннорукий, с величайшим презрением пожимая плечами.
    - Ого! - шепнул метр Митон на ухо своему собеседнику. - Этот человек весьма странно рассуждает. Вы его знаете, куманек?
    - Нет, - ответил низенький.
    - Так зачем же вы завели с ним разговор?
    - Да просто, чтобы поговорить.
    - Напрасно: вы же видите, он неразговорчив.
    - Мне все же представляется, - продолжал кум Фриар достаточно громко, чтобы его услышал длиннорукий, - что одна из приятнейших вещей на свете - это обмен мыслями.
    - С теми, кого знаешь, да, - ответил метр Митон, - но не с теми, кто тебе незнаком.
    - Разве люди не братья, как говорит священник из церкви Сен-Ле? - проникновенным тоном добавил кум Фриар.
    - Да, так было когда-то. Но в наше время родственные связи что-то ослабли, куманек Фриар. Если вам так хочется поговорить, говорите со мной и оставьте в покое этого чужака - пусть размышляет о своих делах.
    - Но вас-то я уже давно знаю, и мне заранее известно все, что вы ответите. А этот незнакомец, может быть, скажет что-нибудь новенькое.
    - Тсс! Он вас слушает.
    - Тем лучше. Итак, сударь, - продолжал кум Фриар, оборачиваясь к незнакомцу, - вы думаете, что на Гревскои площади будет шум?
    - Я ничего подобного не говорил.
    - Да я и не утверждаю, что вы говорили, - продолжал Фриар тоном человека, считающего себя весьма проницательным, - я полагаю, что вы так думаете, вот и все.
    - А на чем основана эта ваша уверенность? Уж не колдун ли вы, господин Фриар?
    - Смотрите-ка, он меня знает! - вскричал до крайности изумленный горожанин. - Откуда?
    - Да ведь я назвал вас раза два или три, куманек! - сказал Митон, пожимая плечами: ему было стыдно за глупость своего друга.
    - Да, правда, - сказал Фриар, не без труда уразумев, в чем дело. - Честное слово, правда. Ну, раз он меня знает - значит, ответит… Так вот, сударь мой, - продолжал он, снова оборачиваясь к незнакомцу, - я подумал, что вы думаете, что на Гревской площади поднимется шум, ибо если бы вы так не думали, то находились бы там, а вы, напротив, находитесь здесь… Ах ты!
    Это "Ах ты!" доказывало, что кум Фриар уже достиг в своих умозаключениях последних, доступных его уму и логике пределов.
    - Но если вы, господин Фриар, думаете обратное тому, что, по-вашему, думаю я, - ответил незнакомец, нарочно подчеркивая слова, которые собеседник так настойчиво повторял, - почему вы не на Гревскои площади? Мне, например, кажется, что предстоящее зрелище должно радовать друзей короля и они не преминут там собраться. Вы, пожалуй, ответите на это, что принадлежите не к друзьям короля, а к друзьям господина де Гиза[3] и поджидаете здесь лотарингцев, которые, говорят, намерены вторгнуться в Париж и освободить господина де Сальседа.
    - Нет, сударь, - поспешно возразил низенький горожанин, явно напуганный предположением незнакомца. - Нет, сударь, я поджидаю здесь свою жену Николь Фриар; она пошла в аббатство святого Иакова, отнести двадцать четыре скатерти, ибо имеет честь состоять личной прачкой дона Модеста Горанфло, настоятеля означенного монастыря…
    - Куманек! Куманек! - вскричал Митон. - Смотрите-ка, что происходит!
    Метр Фриар посмотрел туда, куда указывал пальцем его сотоварищ, и увидел, что наглухо запирают ворота.
    - Забавно, не правда ли? - заметил, смеясь, незнакомец.
    Между его усами и бородой сверкнули два ряда белых острых зубов, видимо на редкость хорошо отточенных, благодаря привычке пускать их в дело не менее четырех раз в день.
    Когда были приняты эти новые меры предосторожности, поднялся ропот изумления и раздались даже гневные возгласы.
    - Осади назад! - повелительно крикнул какой-то офицер.
    Приказание было тотчас же выполнено, однако не без затруднений: верховые и люди в повозках подались назад и кое-кому в толпе отдавили ноги и помяли ребра.
    Женщины кричали, мужчины ругались. Кто мог бежать - бежал, опрокидывая других.
    - Лотарингцы! Лотарингцы! - крикнул среди всей этой суматохи чей-то голос.
    Самый отчаянный вопль ужаса не произвел бы такого впечатления, как слово "лотарингцы".
    - Ну вот видите, видите! - вскричал, дрожа, Митон. - Лотарингцы, лотарингцы! Бежим!
    - Но куда? - спросил Фриар.
    - На пустырь! - крикнул Митон, раздирая руки о колючки живой изгороди, под которой удобно расположился незнакомец.
    - На пустырь? - переспросил Фриар. - Это легче сказать, чем сделать, метр Митон. Никакого отверстия я не вижу, а вы вряд ли рассчитываете перелезть через изгородь: она будет повыше меня.
    - Попробую, - сказал Митон, - попробую.
    И он удвоил свои старания.
    - Осторожнее, добрая женщина! - вскричал Фриар с отчаянием человека, окончательно теряющего голову. - Ваш осел наступает мне на пятки!.. Попридержите коня, господин всадник, не то он нас раздавит… Черт побери, друг возчик, ваша оглобля переломает мне ребра!..
    Пока метр Митон цеплялся за кусты, чтобы перебраться по ту сторону изгороди, а кум Фриар тщетно искал какого-нибудь отверстия, чтобы проскользнуть в него, незнакомец поднялся, раздвинул, словно циркуль, свои длинные ноги и перемахнул через изгородь, да так, что не задел ни одной ветки.
    Метр Митон последовал его примеру, порвав, однако, штаны. Но с кумом Фриаром дело обстояло хуже: ему никак не удавалось перебраться и, подвергаясь все большей опасности, он испускал душераздирающие вопли. Тогда незнакомец протянул свою длиннющую руку, схватил Фриара за гофрированный воротник и, как ребенка, перенес через изгородь.
    - Уф! - воскликнул Фриар, ступив на твердую землю. - Что там ни говори, а я перебрался через изгородь благодаря этому господину. - Затем, выпрямившись, чтобы разглядеть незнакомца, которому он едва доходил до груди, метр Фриар продолжал: - Век бога за вас молить буду, сударь! Вы истинный Геркулес, честное слово! Это так же верно, как и то, что я зовусь Жаном Фриаром. Скажите мне свое имя, сударь, имя моего спасителя…
    У Слово "друг" добряк произнес со всем пылом глубоко благодарного сердца.
    - Меня зовут Брике, сударь, - ответил незнакомец, - Робер Брике к вашим услугам.
    - Смею сказать, вы мне здорово услужили, господин Робер Брике. Жена благословлять вас будет. Но, кстати, где моя бедная женушка? О боже мой, боже, ее раздавят в этой толпе!.. Проклятые швейцарцы, они годны лишь на то, чтобы давить людей!
    Не успел кум Фриар произнести этих слов, как ощутил на своем плече чью-то руку, тяжелую, как рука каменной статуи.
    Он обернулся, чтобы взглянуть на нахала, разрешившего себе подобную вольность.
    То был швейцарец.
    - Фы хотите, чтоп фам расмосшили череп, трушок? - произнес богатырского сложения солдат.
    - Мы окружены! - вскричал Фриар.
    - Спасайся, кто может! - подхватил Митон.
    И оба пустились наутек, сопровождаемые насмешливым взглядом и беззвучным смехом длиннорукого и длинноногого незнакомца.

II. Что происходило у Сент-Антуанеких ворот

    Одну из собравшихся здесь групп составляли горожане, оставшиеся вне городских стен, после того как ворота были неожиданно заперты. Люди эти столпились возле четверых или пятерых всадников весьма воинственного вида, которые изо всех сил орали:
    - Ворота! Ворота!
    Робер Брике подошел к горожанам и принялся кричать громче всех:
    - Ворота! Ворота!
    В конце концов один из всадников, восхищенный мощью его голоса, обернулся к нему, поклонился и сказал:
    - Ну не позор ли, сударь, что среди бела дня закрывают городские ворота, словно Париж осадили испанцы или англичане?
    Робер Брике внимательно посмотрел на говорившего. Это был человек лет сорока - сорока пяти, по-видимому начальник всадников.
    Робер Брике, надо полагать, был удовлетворен осмотром, ибо он в свою очередь поклонился и ответил:
    - Вы правы, сударь! Десять, двадцать раз правы, - добавил он. - Не хочу проявлять излишнего любопытства, но осмелюсь спросить, по какой причине, на ваш взгляд, принята подобная мера?
    - Да, ей-богу же, они боятся, как бы не съели ихнего Сальседа, - сказал кто-то.
    - Клянусь головой, - раздался звучный голос, - еда довольно паршивая.
    Робер Брике обернулся в сторону говорившего, чей акцент выдавал несомненнейшего гасконца, и увидел молодого человека лет двадцати - двадцати пяти, опиравшегося рукой на круп лошади того, кто казался начальником.
    Молодой человек был без шляпы - очевидно, он потерял ее в сутолоке.
    Метр Брике был весьма наблюдателен. Он быстро отвернулся от гасконца, видимо не считая его достойным внимания, и перевел взгляд на всадника.
    - Но ведь ходят слухи, что Сальсед - приспешник господина де Гиза, значит, это уж не такое жалкое кушанье, - сказал он.
    - Да неужто так говорят? - спросил любопытный гасконец, весь превратившись в слух.
    - Да, конечно, говорят, - ответил, пожимая плечами, всадник. - Но теперь болтают много всякой чепухи!
    - Ах вот как! - вмешался Брике, устремляя на него вопрошающий взгляд и насмешливо улыбаясь. - Итак, вы думаете, что Сальсед не имеет отношения к господину де Гизу?
    - Не только думаю, но уверен в этом, - ответил всадник. Тут он заметил, что Робер Брике сделал движение, означавшее: "А на чем основывается ваша уверенность?" - и добавил: - Подумайте сами: если бы Сальсед был одним из людей герцога, тот не допустил бы, чтобы его схватили и доставили из Брюсселя в Париж связанным по рукам и ногам, или по крайней мере попытался бы силой освободить пленника.
    - Освободить силой, - возразил Брике, - дело весьма рискованное. Удалась бы эта попытка или нет, а господин де Гиз признал бы тем самым, что устроил заговор против герцога Анжуйского.[4]
    - Господина де Гиза такое соображение не остановило бы, - сухо продолжал всадник, - уверен в этом, и раз он не вступился за Сальседа, значит, Сальсед не его человек.
    - Простите, что я настаиваю, - продолжал Брике, - но сведения о том, что Сальсед заговорил, вполне достоверны.
    - Где заговорил? На суде?
    - Нет, не на суде, сударь, - во время пытки. Но разве это не все равно? - спросил метр Брике с плохо разыгранным простодушием.
    - Конечно, не все равно. Хорошенькое дело!.. Пусть болтают, что он заговорил, - согласен; однако, что именно он сказал, неизвестно.
    - Еще раз прошу извинить меня, сударь, - продолжал Робер Брике. - Известно, и во всех подробностях.
    - Ну, так что же он сказал? - раздраженно спросил всадник. - Говорите, раз вы так хорошо осведомлены.
    - Я не хвалюсь своей осведомленностью, сударь; наоборот, и стараюсь от вас что-нибудь узнать, - ответил Ирине.
    - Давайте договоримся! - нетерпеливо молвил всадник. - Вы утверждаете, будто известны показания Сальседа. Что же он сказал? Ну-ка.
    - Я не могу ручаться, что это его доподлинные слова, - проговорил Робер Брике; видимо, ему доставляло удовольствие дразнить всадника.
    - Но, в конце концов, какие же речи ему приписывают?
    - Говорят, он признался, что участвовал в заговоре в пользу господина де Гиза.
    - Против короля Франции, разумеется? Старая песня!
    - Нет, не против его величества короля Франции, а против его светлости герцога Анжуйского.
    - Если он в этом признался…
    - Так что? - спросил Робер Брике.
    - Так он негодяй! - нахмурясь, произнес всадник.
На страницу 1, 2, 3 ... 61, 62, 63 След.
Страница 1 из 63
Часовой пояс: GMT + 4
Мобильный портал, Profi © 2005-2023
Время генерации страницы: 0.072 сек
Общая загрузка процессора: 65%
SQL-запросов: 2
Rambler's Top100