– Не бойтесь! – сказал ему господин де Жюсье; светский человек, он был сильно задет странной выходкой Руссо. – Не бойтесь, о вас позаботятся; вам постараются вернуть то, что вы потеряете. – Вот видите, – язвительно вымолвил Руссо, – перед вами господин де Жюсье, ученый, любитель природы, один из ваших сообщников, – добавил он, скривив губы в улыбке, – он вам обещает помощь и удачу – можете на него рассчитывать, у него большие возможности. Потерявший самообладание Руссо поклонился дамам, вспомнив об Оросмане, потом отвесил поклон подавленному де Жюсье и с трагическим видом покинул павильон. – До чего же грязная скотина этот философ! – спокойно заметила Шон, провожая взглядом Руссо, который спускался, вернее, сбегал вниз по тропинке. – Просите, что хотите, – обратился г-н де Жюсье к Жильберу, по-прежнему прятавшему лицо в ладонях. – Да, просите, господин Жильбер, – повторила графиня, посылая улыбку брошенному ученику. Тот поднял бледное лицо, убрал со лба прибитые слезами и испариной волосы и твердо проговорил: – Раз уж вам так хочется предложить мне место, я бы хотел поступить помощником садовника в Трианон. Шон и графиня переглянулись, Шон слегка наступила шаловливой ножкой на ногу сестре, торжествующе подмигнув; графиня кивнула в знак согласия. – Это возможно, господин де Жюсье? – спросила графиня. – Я бы этого хотела. – Раз вам этого хочется, графиня, – отвечал тот, – можете считать, что ваше желание исполнено. Жильбер поклонился и прижал руку к сердцу; оно было переполнено счастьем, после того как совсем недавно было полно отчаяния. Глава 5.
ПРИТЧА
В том же небольшом кабинете замка Люсьенн, где мм видели Жана Дю Барри выпившим, к большому неудовольствию графини, столько шоколаду, маршал де Ришелье завтракал с графиней Дю Барри. Трепля Замора за волосы, она все свободнее и небрежнее вытягивалась на расшитой цветами атласной софе, а старый придворный лишь восторженно вздыхал при каждой новой позе обольстительницы. – Ах, графиня! – с жеманством старухи восклицал он. – Вы испортите прическу!.. Графиня, вот этот завиток раскручивается… Ах, графиня, ваша туфелька падает!.. – Да не обращайте внимания, милый герцог, – проговорила она, выдрав у Замора ради развлечения целую прядь волос и вытянувшись во весь рост. Она была еще сладострастнее и красивее на своей софе, чем Венера в морской раковине. Равнодушный к ее позам. Замор взвыл от боли. Графиня успокоила его, взяла со стола горсть конфет и всыпала их ему в карман. Замор надул губы, вывернул карман и высыпал конфеты на пол. – Дурачина! – проговорила графиня, вытягивая изящную ножку и касаясь ее кончиком замысловатых штанов негритенка. – Помилуйте! – вскричал старый маршал. – Клянусь честью, вы его убьете. – Я сегодня могу убить любого, кто мне попадет под руку, – призналась графиня, – сегодня я буду беспощадной. – Вот как? Значит, я вас раздражаю? – спросил герцог. – Нет, что вы, напротив! Вы – мой старый друг, я вас обожаю. Но, по правде говоря, я сошла с ума, вот в чем дело. – Так вас, должно быть, заразили этой болезнью те, кого свели с ума вы сами? – Берегитесь! Мне надоели ваши любезности, потому что они неискренни. – Графиня, графиня! Я начинаю думать, что вы не с ума сошли, а просто неблагодарны. – Нет, я – не сумасшедшая, не неблагодарная, я… – Кто же вы? – Я разгневана, господин герцог! – В самом деле… – Вас это удивляет? – Нисколько, графиня. Клянусь честью, есть от чего разгневаться! – Вот именно это меня в вас и возмущает. – Неужели есть что-то такое, что может вас во мне возмутить, графиня? – Да. – Что же это? Я уже довольно стар, однако я готов приложить любые усилия для того, чтобы вам понравиться. – Да вы просто не знаете, о чем идет речь, маршал. – Ошибаетесь, мне это известно. – Вы знаете, что меня раздражает? – Разумеется: Замор разбил китайский фонтан. Едва уловимая улыбка промелькнула на губах молодой женщины, однако Замор, почувствовав себя виноватым, униженно склонил голову, словно небо затянуло тучей, полной пощечин и щелчков. – Да, – со вздохом проговорила графиня, – да, герцог, вы угадали: причина именно эта, вы действительно тонкий политик. – Мне всегда это говорили, графиня, – скромно отвечал де Ришелье. – А я и так это вижу, герцог. Вы сразу определили причину, отчего я не в духе: это восхитительно! – Ну и прекрасно. Однако это еще не все. – Неужели? – Да, я догадываюсь, что есть еще кое-что… – Вы так думаете? – Да. – А о чем вы догадываетесь? – Мне кажется, вы ждали вчера вечером его величество. – Где? – Здесь. – Что же дальше? – Его величество не пришел. Графиня покраснела и приподнялась на локте. – Ax, ax! – прошептала она. – А ведь я приехал из Парижа, – продолжал герцог. – Ну и что же? – А то, что я мог ничего не знать о том, что произошло в Версале, черт побери! Однако… – Герцог, милый герцог, вы сегодня чересчур сдержанны. Какого черта! Раз уж начали – договаривайте. Или не надо было начинать. – Вольно вам говорить, графиня! Дайте мне хотя бы передохнуть. Так на чем я остановился? – Вы остановились на… "однако". – Да, верно. Однако я не только знаю, что его величество не пришел, но и догадываюсь, почему не пришел. – Герцог! Я всегда думала, что вы колдун. Мне недоставало лишь доказательства. – Сейчас я вам представлю и доказательство. Графиня, уделявшая беседе значительно больше внимания, чем ей хотелось это показать, оставила в покое голову Замора, волосы которого она перебирала своими белыми изящными пальчиками. – Представьте, герцог, представьте, – сказала она. – В присутствии господина дворецкого? – спросил герцог. – Ступайте. Замор, – приказала графиня негритенку. Обезумев от радости, он одним прыжком выскочил из будуара в приемную. – Прекрасно! – прошептал Ришелье. – Должен ли я все вам говорить, графиня? – Чем вам помешала эта обезьяна – Замор, герцог? – Сказать по правде, меня кто угодно смущает. – Кто угодно – это я понимаю, но разве Замор – кто угодно? – Замор – не слепой, не глухой, не немой. Значит, он тоже – "кто угодно". "Кто угодно" для меня – тот, у кого такие же, как у меня, глаза, уши, язык; значит, он может увидеть то, что я делаю, услышать или повторить то, что я говорю; одним словом, этот "кто-то" может меня выдать. Итак, изложив свою теорию, я продолжаю. – Да, герцог, продолжайте, доставьте мне удовольствие. – Не думаю, что это будет удовольствием, графиня. Впрочем, неважно, я должен продолжать. Итак, король посетил вчера Трианон. – Малый или Большой? – Малый. Ее высочество держала его под руку. – Вот как? – Ее высочество очаровательна, как вам известно… – Увы! – Она так с ним носилась, называла "папочкой", что его величество не устоял – ведь у него такой мягкий характер! За прогулкой последовал ужин, за ужином – невинные игры. Одним словом… – Одним словом, – бледная от нетерпения, подхватила Дю Барри, – король не поехал в Люсьенн, не так ли? Вы это хотели сказать? – Да, черт возьми. – Это просто объясняется: его величество нашел там все, что любит. – Отнюдь нет, и вы сами далеки от того, чтобы поверить хоть одному своему слову. Он нашел там всего-навсего то, что ему нравится. – Это еще хуже, герцог. Судите сами: поужинал, побеседовал, поиграл – вот и все, что ему нужно. С кем же он играл? – С де Шуазелем. Графиня сделала нетерпеливое движение. – Может быть, не стоит больше об этом говорить, графиня? – предложил Ришелье. – Напротив, продолжайте. – Вы столь же отважны, сколь умны, графиня. Давайте возьмем быка за рога, как говорят испанцы. – Госпожа де Шуазель не простила бы вам этой пословицы, герцог. – Пословица к ней не относится. Я хотел сказать, графиня, что де Шуазель, раз уж я вынужден о нем говорить, играл в карты, да так удачно, так ловко… – Что выиграл: – Нет, он проиграл, а его величество выиграл тысячу луидоров в пикет. А в этой игре его величество крайне самолюбив, притом что играет он из рук вон плохо. – Ох, этот Шуазель! – прошептала Дю Барри. – Госпожа де Граммон тоже была там? – Нет, графиня, она готовится к отъезду. – Герцогиня уезжает? – Да, она делает глупость, мне кажется. – Какую? – Когда ее не преследуют, она дуется; когда ее не прогоняют, она уезжает сама. – Куда? – В провинцию. – Она собирается строить козни. – Ах, черт побери! Чем же ей еще заниматься? Итак, собираясь уезжать, она, естественно, пожелала проститься с ее высочеством, которая, понятно, нежно ее любит. Вот как она оказалась в Трианоне. – В Большом? – Разумеется, ведь Малый еще не готов. – Окружая себя всеми этими Шуазелями, ее высочество недвусмысленно дает понять, чью сторону она принимает. – Нет, графиня, не надо преувеличивать. Итак, герцогиня завтра уезжает. – Король развлекался там, где не было меня! – воскликнула графиня с возмущением и в то же время со страхом. – Ах, Боже мой! Да, в это трудно поверить, однако это так, графиня. Что же из этого следует? – Что вы прекрасно обо всем осведомлены, герцог. – И все? – Нет. – Ну так продолжайте! – Я из этого заключаю, что по доброй воле или силой необходимо вырвать короля из когтей этих Шуазелей, или! мы погибли! – Увы! – Простите, – продолжала графиня, – я говорю "мы", однако не волнуйтесь, герцог, это относится к членам семьи. – И к друзьям, графиня. Позвольте на этом основании тоже принять в этом деле участие. Таким образом… – Таким образом, вы себя причисляете к моим друзьям? – Мне казалось, что я говорил вам об этом, графиня. – Этого недостаточно. – Я полагал, что доказал это. – Вот это уже лучше. Так вы мне поможете? – Я готов сделать все, что в моей власти, графиня, однако… – Что? – Не стану от вас скрывать, что дело это весьма трудное. – Их что же, нельзя вырвать, этих Шуазелей? – Во всяком случае, они неискоренимы. – Вы полагаете? – Да. – Стало быть, что бы ни говорил славный Лафонтен, против этого дуба бессильны и ветер, и буря. – Этот министр – большой талант! – Ага! Вы заговорили, как энциклопедисты. – Разве я уже не член Академии? – О, вы в такой малой степени академик… – Вы правы. Академик – мой секретарь, а не я. Однако я по-прежнему настаиваю на своем. – Что Шуазель – талантливый политик? – Совершенно верно. – В чем же состоит его талант? – А вот в чем, графиня: он сумел так представить дела в Парламенте и отношения с Англией, что король не может больше без него обойтись. – Да ведь он настраивает Парламент против его величества! – Ну конечно! В том-то и состоит ловкость! – Он же толкает англичан к войне! – Вот именно, потому что мир был бы для него губителен. – Это не талант, герцог. – Что же это, графиня? – Это государственная измена. – Когда государственная измена имеет успех, графиня, это талант, как мне кажется, и немалый. – Ну, раз так, герцог, я знаю еще кое-кого, кто не менее ловок, чем де Шуазель. – Неужели? – По части парламентов, по крайней мере. – Это – главный вопрос. – Да, потому что это лицо причастно к возмущению Парламента. – Вы меня заинтриговали, графиня. – Вы не знаете, о ком я говорю, герцог? – Нет, признаться… – А ведь он – член вашей семьи. – Неужели у меня в семье есть талантливый человек? Вы изволите говорить о моем дяде – кардинале, графиня? – Нет, я говорю о вашем племяннике, герцоге д'Эгийоне. – Ах, герцог д'Эгийон! Да, верно, это он дал ход делу ла Шалоте. По правде сказать, он очень милый мальчик. Он в этом деле славно потрудился. Клянусь честью, графиня, вот тот человек, которым умной женщине следовало бы дорожить. – Видите ли, герцог, – отвечала графиня, – я даже незнакома с вашим.., племянником. – Неужели вы его не знаете? – Нет, я его никогда не видела. – Бедный малый! Ну да, действительно, с тех пор, как вы пришли к власти, он неотлучно жил в Англии. Пусть поостережется, когда увидит вас, он отвык от солнца. – Как среди всех этих мантий оказался человек его ума и его происхождения? – Он взялся их взбудоражить за неимением лучшего. Понимаете ли, графиня, каждый старается получить удовольствие, где только можно, а в Англии удовольствий немного. До чего же он предприимчивый человек! Какой это был бы слуга королю, буде на то желание его величества! Уж при нем с дерзостью Парламента было бы покончено. Он – истинный Ришелье, графиня. Так позвольте мне… – Что? – Позвольте мне представить его вам тотчас по прибытии. – Он разве должен скоро быть в Париже? – Ах, графиня, кто может это знать? Возможно, он еще лет пять пробудет в своей Англии, как говорит шельма Вольтер! Может, он в дороге? А что, если он в двухстах милях отсюда? Может быть, он уже у городских ворот! Маршал пристально изучал по лицу молодой женщины, какое действие на нее производят его слова. Она на мгновение задумалась и продолжала: – Давайте вернемся к тому, на чем мы остановились. – Как вам будет угодно, графиня. – А на чем мы остановились? – На том, что его величеству было очень хорошо в Трианоне в обществе де Шуазеля. – Да, и мы говорили о том, как бы от этого Шуазеля избавиться. – То есть об этом говорили вы, графиня. – Как! – воскликнула фаворитка. – Я так хочу, чтобы он ушел со своего поста, что рискую умереть, если этого не произойдет, а вы.., неужели вы мне в этом хоть немного не поможете, дорогой герцог? – Ото! – проговорил Ришелье, важничая. – Вот что политики называют предложением. – Принимайте мои слова, как вам будет угодно, называйте их, как хотите, но отвечайте решительно. – Ах, какое недостойное наречие в устах такой милой и приятной женщины! – По-вашему, это ответ, герцог? – Не совсем. Я назвал бы это подготовкой к ответу. – Вы готовы? – Подождите же! – Вы колеблетесь, герцог? – Нисколько. – Так я вас слушаю. – Как вы относитесь к притчам? – Должна сказать, что они устарели. – Ну и что же? Солнце тоже старо, а мы ничего лучше не придумали. – Ну, пусть будет притча. Только чтобы все было прозрачно! – Как хрусталь! – Ну, говорите. – Вы готовы меня слушать, прекрасная дама? – Я вас слушаю. – Представьте, графиня.., вы знаете, в притчах принято взывать к воображению. – О Господи, до чего же вы утомительны, герцог! – Вы не верите ни одному своему слову, графиня, потому что слушаете меня с особым вниманием. – Пусть так, я была не права. | 
