Шекспир Уильям - Зимняя сказка.

    Они уже вернулись во дворец?

    Нет, принцесса услышала, что Паулина хранит у себя статую покойной королевы - многолетний и недавно законченный труд знаменитого мастера Джулио Романо,⁶ который с таким совершенством подражает природе, что, кажется, превзошел бы ее, когда бы сам он был бессмертен и мог оживлять свои творения. Говорят, он придал статуе такое сходство с Гермионой, что, забывшись, можно к ней обратиться и ждать ответа. Туда и направилась принцесса в великом нетерпении любви. И там они все останутся на вечернюю трапезу.

    Я всегда подозревал, что у Паулины есть какая-то тайна. Со дня смерти Гермионы она по два, по три раза в день посещала свою уединенную виллу. Не пойти ли и нам туда, чтоб разделить всеобщую радость?

    Кто же, имея возможность туда пойти, откажется от этого? Там новая радость рождается каждое мгновенье, а мы упускаем такое зрелище. Идемте.

    Дворяне уходят.

    Вот когда я мог заработать повышение, если бы не темные пятна на моей прошлой жизни. Ведь это я привел пастуха и его сына на корабль принца, я рассказал ему все, что они болтали о каком-то ларчике и о всякой всячине. Только принц на ту пору занят был мнимой пастушкой и ее морской болезнью, хотя и сам он был не в лучшем виде. А непогода не утихала, и поэтому тайна осталась тайной. Впрочем, не о чем тужить: если бы тайну раскрыл именно я, разве эта услуга сняла бы мои прежние грехи?

    Входят пастух и крестьянин.

    Вот шествуют те, кого я невольно облагодетельствовал. На глазах расцветают от счастья!

    Ну, сынок, у меня уже детей больше не будет. Но твои сыновья и дочери - все будут дворянами.

    (Автолику)

    Очень рад, сударь, что встретил вас. Намедни вы отказались драться со мной, потому что я не был тогда прирожденным дворянином. Видите этот камзол? Попробуйте сказать, что не видите и что я не прирожденный дворянин! Лучше уж скажите тогда, что этот камзол не прирожденный дворянин. Ну-ка, скажите, что я лгу, а тогда испытайте, прирожденный ли я дворянин.

    Я вижу, сударь, что теперь вы прирожденный дворянин.

    Да, и вот уже четыре часа пребываю в этом звании.

    И я, сынок.

    И ты. Но я угодил в дворяне прежде, чем мой отец. Потому что королевский сын взял меня за руку и назвал братом, потом оба короля назвали моего отца братом. Потом принц, мой брат, и принцесса, моя сестра, назвали моего отца отцом. И тогда мы заплакали, и это были наши первые дворянские слезы.

    Поживем, сынок, - будут не последние.

    А иначе было бы обидно - раз уж мы попали в такое положение.

    Сударь, я смиренно молю вас, простите мне все провинности перед вашей милостью и замолвите за меня словечко принцу, моему прежнему хозяину.

    Изволь, сынок, не отказывай ему. Уж будем благородны, коль попали в благородные.

    Ты изменишь свою жизнь?

    Непременно, если вашей милости угодно.

    Давай руку. Я поклянусь принцу, что ты такой же верный и честный малый, как всякий человек в Богемии.

    Можешь это сказать, но зачем клясться?

    Как же не клясться, когда я дворянин? Пусть мужичье говорит просто, а я буду клясться.

    А что, если это вранье, сынок?

    Какое бы ни было вранье, истинный дворянин может ради своего друга поклясться. И я непременно поклянусь принцу, что ты честный малый и больше не будешь пьянствовать, хотя и знаю, что ты нечестный малый и пьянствовать будешь. Непременно поклянусь.

    А я, сударь, изо всех сил буду это доказывать.

    Главное, стань честным. И если я тогда не удивлюсь, почему ты пьянствуешь, назови меня лжецом.

    Трубы.

    Слышишь, короли и принцы, наши родственники, идут смотреть изображение королевы. Идем, ступай за нами; мы тебе будем добрыми господами.

    Уходят.

    Капелла в доме Паулины.

    Входят Леонт, Поликсен, Флоризель, Утрата, Камилло, Паулина, придворные и слуги.

    Спасибо, дорогая Паулина,

    Я так тебе обязан.

    Государь!

    Я не по злобе вас порой сердила.

    Я вам добра желала, и за это

    Вы мне добром платили. Но сегодня,

    В мой скромный дом придя желанным гостем

    С державным братом, с юною четой -

    Наследниками вашего престола, -

    Вы оказали мне такую честь,

    Что я мой долг не оплачу и жизнью.

    О Паулина! Только беспокойство

    Тебе мы этой честью причинили.

    Я с наслажденьем осмотрю твой дом.

    Но где же то, чего принцесса жаждет,

    Где изваянье матери ее?

    Она была живая несравненна,

    И потому ее изображенье

    Затмило все творенья рук людских.

    Ему не место в общей галлерее.

    Она вон там. Холодный этот камень

    С живою королевой больше схож,

    Чем спящий с мертвецом. Вы посмотрите!

    Распахивается занавес и открывает Гермиону, стоящую на пьедестале в виде статуи.

    Молчанье ваше - признак восхищенья,

    Но все-таки скажите что-нибудь.

    Вам слово, государь! Она похожа?

    Непостижимо! О прекрасный мрамор,

    Когда б я мог услышать твой укор

    И радостно воскликнуть: Гермиона!

    Но ты молчишь, ты упрекать не можешь,

    И тем вдвойне похож ты на нее.

    Но все ж таких морщин у Гермионы

    Я, Паулина, что-то не припомню.

    Она здесь много старше.

    Это верно.

    Тем прозорливей наш великий мастер.

    Он на шестнадцать лет ее состарил,

    Как если бы она не умерла.

    Такой она была бы мне на радость.

    А ныне я, живое знавший тело,

    Пред равнодушным мрамором стою

    И не могу холодное величье

    Склонить мольбой к любви, к ответной ласке.

    Позор, позор! Она как будто молвит:

    Не я из камня сделана, а ты.

    Но это колдовство! В ней все живое!

    Я вспоминаю… Дочь моя, смотри,

    Ты веришь ли? Но что с тобой, Утрата,

    И ты подобно статуе стоишь…

    Мой государь, позвольте мне - не знаю…

    Позвольте стать пред нею на колени

    И попросить ее благословенья.

    О мать, о дорогая королева,

    Дай руку мне твою поцеловать!

    Не прикасайтесь! Краски еще влажны.

    О государь! Пора изгнать печаль!

    Ужель шестнадцать лет ее не стерли!

    Какое счастье может столько жить,

    Какое горе вправе столько длиться!

    Мой милый брат, о, если бы я знал,

    Как облегчить твоей печали бремя,

    Взять хоть частицу горя твоего!

    Когда б я знала, государь, что вас

    Так опечалит это изваянье,

    Нет, я бы вам его не показала!

    Не закрывай!

    Нельзя смотреть так долго,

    Не то воображенье вас обманет

    И вам она покажется живой.

    (Хочет задернуть занавес.)

    Оставь, оставь! Но, боги, что за чудо!

    Кто создал эту статую? Смотри:

    Она ведь дышит! Разве в этих жилах

    Не бьется кровь?

    Прекрасное творенье!

    Мне чудится улыбка на губах.

    Глаза блестят, какая мощь искусства!

    Нет, я закрою! Право - государь

    Подумать может, что она живая.

    О Паулина, если я обманут,

    Пускай обман продлится двадцать лет!

    Да есть ли счастье больше на земле,

    Чем это счастье моего безумья!

    Мне жаль вас, государь, так долго мучить,

    Вам волноваться вредно.

    Ах, оставь!

    Что сладостней подобного мученья!

    А все-таки она, клянусь вам, дышит.

    Вы надо мною можете смеяться,

    Но я хочу ее поцеловать.

    Да что вы, государь! Остановитесь!

    Ведь краска на губах ее свежа.

    Вы можете гармонию нарушить.

    Уж лучше я задерну.

    Перестань!

    Я двадцать лет могу смотреть.

    Я тоже!

    Готова здесь не меньше простоять!

    Иль уходите, или приготовьтесь

    И не такие чудеса увидеть.

    Да! Если хватит мужества у вас,

    Я изваянье двигаться заставлю -

    Сойти и взять вас за руку. Но только

    Прошу вас не подумать, государь,

    Что я тут занимаюсь чернокнижьем.

    Все, что ты в силах, сделай, Паулина!

    Сойти велишь ей - буду я смотреть.

    Велишь ей говорить - я буду слушать.

    О, ты ведь можешь! Пусть сойдет на землю,

    Пусть говорит!

    Согласна, государь.

    Но вы должны всем сердцем верить чуду.

    Не шевелитесь. Тот, кто хочет видеть

    Здесь колдовство, пускай уйдет.

    Мы верим

    И жаждем чуда.

    Музыка, играй!

    Музыка.

    Пора, проснись! Не будь отныне камнем!

    Покинь свой склеп для радостного солнца!

    Приди в объятья дружбы и любви!

    Приди, мы ждем! Лишь мертвые недвижны,

    Но движется и дышит тот, кто жив.

    Гермиона сходит с пьедестала.

    Она сошла. Подходит. Не пугайтесь.

    Как темным чарам замысел мой чужд,

    Так все с живой природой в ней согласно.

    Теперь до гроба с ней не разлучайтесь,

    Иль королеву вы убьете вновь.

    Мой государь, прошу вас, дайте руку.

    Когда-то вы ее руки просили,

    Теперь супруга вашей ждет руки.

    (обнимает ее)

    О, теплая! Пусть это волшебство.

    Ему я верю, как самой природе.

    Она его целует!

    Обнимает!

    Она жива! Так что ж она молчит?

    Пусть нам расскажет, где она таилась

    И как была похищена у смерти.

    Ведь вы лжецом назвали бы любого,

    Кто вам сказал бы, что она жива.

    Но видите: жива, хотя молчит.

    Так потерпите! - Милая принцесса,

    Склонитесь перед матерью своей,

    Просите у нее благословенья. -

    Вот ваша дочь!

    Утрата падает на колени перед Гермионой.

    О, посмотрите, боги!

    Пролейте благодать на дочь мою!

    Кто спас тебя, дитя мое, скажи мне!

    Где ты жила? Как ты нашла отца?

    От верной Паулины я узнала,

    Что Аполлон предрек тебе спасенье,⁷

    И для тебя я сохранила жизнь.

    Она вам все расскажет, будет время!

    Не омрачайте этот светлый миг

    Минувшим горем. Милые счастливцы,

    Идите во дворец. Пусть вашу радость

    Разделит весь народ. А я останусь,

    Чтоб, как голубка на засохшей ветке,

    Оплакивать покойного супруга,

    С которым встречусь только в лучшем мире.

    Нет, Паулина, победи печаль!

    Жену мне выбрать я тебе позволил,

    Позволь мне выбрать мужа для тебя.

    Где ты нашла жену мою - не знаю

    И не могу понять, ведь каждый день,

    Молясь, я плакал на ее могиле.

    Но мужа мне искать недалеко,

    Тебя он ждет. - Ну, подойди, Камилло.

    Дай руку той, чей ум и добродетель

    Прославила молва и подтверждают

    Два короля. Идемте во дворец. -

    Что? Гермиона! Ты на брата смотришь?

    Простите же меня. Вы оба чисты,

    А я безумец. Вот твой юный зять,

    Сын короля. Он волею богов

    Помолвлен с нашей дочерью. - Идемте. -

    Веди нас, дорогая Паулина,

    Туда, где мы за дружеским столом

    Расспросим и расскажем по порядку,

    Где каждый был, как жил он эти годы. -

    Не правда ли, пора за пир, друзья!

    Уходят.

    Пьесу видел в "Глобусе" 15 мая 1611 года Саймон Форман, о чем имеется запись в его дневнике. На основании стилевых, версификационных и композиционных признаков пьеса датируется 1610/11 годом (Э.-К. Чемберс).

    Текст, впервые напечатанный в фолио 1623 года, не является сценическим вариантом, а, по-видимому, сделан по авторской рукописи.

    Источником сюжета послужил прозаический роман Роберта Грина "Пандосто, или Торжество Времени" (1588). Книга была переиздана в 1607 году под названием "Дораст и Фавния". Гриновский Пандосто - это Леонт у Шекспира, а Дораст и Фавния - Флоризель и Утрата. Автолик, Паулина, Антигон - образы, не имеющие параллели у Грина.

    Мы признаем многогранность Шекспира, но нередко впадаем в односторонность, подходя ко всем его произведениям с одними и теми же мерками. Над нами довлеет представление о Шекспире как авторе великих и глубоких по мыслям трагедий, и мы равняем под их уровень и остальные его драмы. Так, в частности, обстоит с "Зимней сказкой".

    Эта пьеса не выдержит проверки критериями реалистического искусства, Все в ней невероятно: и неожиданно вспыхнувшая ревность Леонта, и мнимая смерть Гермионы, скрывавшейся шестнадцать лет от своего ревнивого мужа, и чудесное спасение их дочери Утраты, и пасторальная любовь Утраты и Флоризеля. Напрасно стали бы мы искать здесь жизненного правдоподобия. Если бы Л. Толстой применил свой метод анализа творчества Шекспира к "Зимней сказке", он легко убедил бы нас, что это произведение абсурдно от начала и до конца. И самый неверный путь, который можно избрать при разборе этого произведения, - это пытаться доказать, что действие его поддается мотивированному объяснению.

    Мы привыкли игнорировать значение названий пьес Шекспира. Он сам приучил нас к этому своими уклончивыми "Как вам это понравится" и "Что угодно". Но в данном случае название является ключом к пьесе: это - сказка. Почему "зимняя" - нам объяснит самый юный ее персонаж, принц Мамиллий, и устами младенца нам глаголет истина: "Зима подходит грустная" (II, 1).

    Долго живя в народе, сказка вбирает много необыкновенного и всяких чудес. Кто богат на выдумку, рассказывая ее, добавит что-нибудь и от себя. Если вам приходилось когда-нибудь рассказывать детям сказки, вы согласитесь с этим. Нисколько не заботясь о правдоподобии, вы вставите в свое повествование самые странные подробности, извлекая из запасов памяти разнообразные эпизоды.