Они позвонили и в ответ на свой вопрос услышали, что никакой миссис Снайдер тут не знают и вообще за последние полгода в этом доме не появлялось новых жильцов. Когда они вновь очутились на тротуаре, Микс вынул предметы, найденные в комнате его сестры, и повертел их в руках. - Я, конечно, не сыщик, - заметил он, поднося к носу обрывок театральной программы, - но мне лично кажется, что в эту бумажку было завернуто не кольцо, а мятный леденец - знаете, такой кругленький. А та, на которой адрес, похоже, оторвана от билета в кинематограф - левая сторона, ряд "Б", место двенадцать. Шемрок Джолнс поглядел на него отсутствующим взглядом. - По-моему, вам самое лучшее обратиться к Джагинсу, - сказал он. - А кто такой Джагинс? - спросил Микс. - Это основатель новой, современной школы сыскного дела, - сказал Джолнс. - Их методы отличаются от наших, но, говорят, Джагинсу удавалось справляться с совершенно головоломными задачами. Я вас отведу к нему. Джагинса, затмившего великих, они застали в конторе. Это был щуплый белобрысый человечек, всецело захваченный чтением одного из добротных бытовых романов Натаниеля Готорна. Великие представители двух различных школ сыска обменялись церемонным рукопожатием, и Джолнс представил Джагинсу своего клиента. - Изложите обстоятельства дела, - сказал Джагинс, вновь погружаясь в чтение. Когда Микс кончил, величайший из великих закрыл книгу и сказал: - Насколько я понял, вашей сестре пятьдесят два года, справа под носом большая бородавка, неимущая вдова, моет полы, чтобы заработать на пропитание, лицом и фигурой чрезвычайно невзрачна. - Точнее не опишешь, - подтвердил Микс. Джагинс встал и надел шляпу. - Через пятнадцать минут я вернусь и принесу вам ее новый адрес, - сказал он. Шемрок Джолнс побледнел, но все же выдавил из себя усмешку. Когда указанное время истекло, Джагинс вернулся, держа в руке листок бумаги. - Свою сестру Мэри Снайдер, - спокойно объявил он и заглянул в листок, - вы найдете в доме номер сто шестьдесят два по Чилтон-стрит. Третий этаж, последняя комната по коридору. Это всего за четыре квартала отсюда, - прибавил он, обращаясь к Миксу. - Может быть, сходите удостовериться, верны ли мои сведения, а после придете обратно? Мистер Джолнс, я полагаю, дождется вас. Микс поспешно удалился. Через двадцать минут он появился в дверях с сияющим лицом. - Она там! - вскричал он. - Жива и здорова! Скажите, сколько я вам должен? - Два доллара, - сказал Джагинс. Когда Микс расплатился и ушел, Шемрок Джолнс, теребя в руках шляпу, стал перед Джагинсом. - Боюсь, что это нескромно с моей стороны… - сбивчиво забормотал он. - Но если бы вы были столь любезны… не согласились бы вы… - Да отчего же, - благодушно сказал Джагинс. - С удовольствием расскажу, как это делается. Помните вы приметы миссис Снайдер? Тогда скажите, мыслимое ли дело, чтобы подобная особа не заказала в рассрочку увеличенную пастельную копию своей фотографии? Самая большая мастерская в Америке по этой части помещается как раз за углом. Я туда зашел и списал ее адрес из книги заказов. Вот и все.
Чародейные хлебцы
Мисс Марта Мичем содержала маленькую булочную на углу (ту самую, знаете? где три ступеньки вниз и когда открываешь дверь, дребезжит колокольчик). Мисс Марте стукнуло сорок, на ее счету в банке лежало две тысячи долларов, у нее было два вставных зуба и чувствительное сердце. Немало женщин повыходило замуж, имея на то гораздо меньше шансов, чем мисс Марта. Раза два-три на неделе в ее булочной появлялся покупатель, которым она мало-помалу заинтересовалась. Это был человек средних лет, в очках и с темной бородкой, аккуратно подстриженной клинышком. Он говорил по-английски с сильным немецким акцентом. Костюм на нем - старенький, неотутюженный, местами подштопанный - сидел мешковато. И тем не менее вид у него был опрятный, а главное - манеры хорошие. Этот покупатель всегда брал два черствых хлебца. Свежие хлебцы стоили пять центов штука. Черствые - два на пять центов. И ни разу он не спросил ничего другого. Однажды мисс Марта заметила у него на пальцах следы красной и коричневой краски. Тогда она решила, что он художник и очень нуждается. Наверно, живет где-нибудь на чердаке, питается черствым хлебом и мечтает о разных вкусных вещах, которых так много в булочной у мисс Марты. Принимаясь теперь за свой завтрак - телячья отбивная, сдобочки, джем и чай, - мисс Марта частенько испускала вздох и сокрушалась, что этот художник, такой деликатный, воспитанный, вместо того чтобы делить с ней ее вкусную трапезу, гложет сухие корки у себя на чердаке, где гуляет сквозняк. Сердце у мисс Марты было, как вы уже знаете, чувствительное. Решив проверить свою догадку о профессии этого человека, она вынесла из задней комнаты в булочную картину, купленную когда-то на аукционе, и поставила ее на полку позади прилавка. На картине изображалась сценка из венецианской жизни: на самом видном - вернее, на самом водном месте высилось великолепное мраморное палаццо (если верить подписи). Остальное пространство было занято гондолами (дама, сидевшая в одной из них, вела пальчиком по воде), облаками, небом и обилием светотени. Ни один художник не сможет пройти мимо такой картины, не обратив на нее внимания. Через два дня покупатель зашел в булочную. - Два шерствых хлебца, пожалюйста. И когда мисс Марта стала заворачивать хлебцы в бумагу, он сказал: - Какой у фас красивый картина, мадам. - Да? - Мисс Марта пришла в восторг от собственной хитрости. - Я так люблю искусство и… (не рано ли говорить: "и художников"?) - Найдя подходящую замену, мисс Марта заключила: - …и живопись. Вам нравится эта картина? - Тфорец нарисован неправильно, - ответил покупатель. - Неферный перспектив. До свидания, мадам. Он взял свои хлебцы, поклонился и быстро вышел. Да, тут и сомневаться нечего, он художник. Мисс Марта унесла картину обратно в заднюю комнату. Какой мягкий, добрый свет излучали его глаза из-за очков! Какой у него высокий лоб! С первого взгляда разобраться в перспективе - и жить на черством хлебе! Но гениям нередко приходится бороться за существование, прежде чем мир признает их. А как выиграло бы искусство и перспектива, если бы такого гения поддержать двумя тысячами долларов на банковском счету, булочной и чувствительным сердцем… Но вы начинаете грезить наяву, мисс Марта! Теперь, заходя в булочную, покупатель задерживался у прилавка минуту-другую, чтобы поболтать с хозяйкой. Ее приветливость, видимо, радовала его. Он продолжал покупать черствый хлеб. Ничего, кроме черствого хлеба, ни пирожных, ни пирожков, ни ее восхитительного песочного печенья. Мисс Марте казалось, что он похудел за последнее время, стал какой-то грустный. Ей так хотелось добавить чего-нибудь вкусного к его скудным покупкам, но всякий раз мужество покидало ее. Она не осмеливалась нанести ему обиду. Ведь эти художники такие гордые. Мисс Марта стала появляться за прилавком в шелковой блузке - белой, синим горошком. В комнате позади булочной она состряпала некую таинственную смесь из айвовых семечек и буры. Многие употребляют это средство для придания белизны коже. В один прекрасный день покупатель зашел в булочную, положил на прилавок, как обычно, монету в пять центов и спросил свои всегдашние черствые хлебцы. Мисс Марта только протянула руку к полке, как вдруг на улице раздался рев сирены, грохот колес, и мимо булочной пронеслась пожарная машина. Покупатель бросился к двери, как сделал бы каждый на его месте. Мисс Марта, осененная блестящей мыслью, воспользовалась этим. На нижней полке под прилавком лежал фунт сливочного масла, которое молочник принес ей минут десять назад. Мисс Марта надрезала ножом черствые хлебцы, вложила в каждый по солидному куску масла и крепко прижала верхние половинки к нижним. Когда покупатель вернулся от двери, она уже завертывала хлебцы в бумагу. После коротенькой, но особенно приятной беседы он ушел, и мисс Марта молча улыбнулась, хотя сердце у нее билось неспокойно. Может быть, она слишком много себе позволила? А что, если он обидится? Нет, вряд ли! Съедобные вещи не цветы - у них нет своего языка. Сливочное масло вовсе не обозначает нескромности со стороны женщины. В тот день мисс Марта много думала обо всем этом. Она представляла себе, как он обнаружит ее невинную хитрость. Вот он откладывает в сторону свои кисти и палитру. На мольберте у него стоит картина с безукоризненной перспективой. Он собирается позавтракать сухим хлебом с водицей. Разрезает хлебцы и… ах! Мисс Марта залилась румянцем. Подумает ли он о руке, которая положила в хлебцы масло? Захочет ли… Звонок на двери злобно тренькнул. Кто-то входил в булочную, громко стуча ногами. Мисс Марта выбежала из задней комнаты. У прилавка стояли двое мужчин. Какой-то молодой человек с трубкой - его она видела впервые; второй был ее художник. Весь красный, в сдвинутой на затылок шляпе, взлохмаченный, он сжал кулаки и яростно затряс ими перед лицом мисс Марты. Перед лицом мисс Марты! - Dummkopf! - что есть силы закричал он по-немецки. Потом - Tausendonfer! - или что-то в этом роде. Молодой человек потянул его к выходу. - Я не хочу уходить, - свирепо огрызнулся тот, - пока я не сказаль ей все до конца. Под его кулаками прилавок мисс Марты превратился в турецкий барабан. - Вы мне испортиль! - кричал он, сверкая на нее сквозь очки своими голубыми глазами. - Я все, все скажу! Вы нахальный старый кошка! Мисс Марта в изнеможении прислонилась спиной к хлебным полкам и положила руку на свою шелковую блузку белую, синим горошком. Молодой человек схватил художника за шиворот. - Пойдемте! Высказались - и довольно. - Он вытащил своего разъяренного приятеля на улицу и вернулся к мисс Марте. - Вам все-таки не мешает знать, сударыня, - сказал он, - из-за чего разыгрался весь скандал. Это Блюмбергер. Он чертежник. Мы с ним работаем вместе в одной строительной конторе. Блюмбергер три месяца, не разгибая спины, трудился над проектом здания нового муниципалитета. Готовил его к конкурсу. Вчера вечером он кончил обводить чертеж тушью. Вам, верно, известно, что чертежи сначала делают в карандаше, а потом все карандашные линии стирают черствым хлебом. Хлеб лучше резинки. Блюмбергер покупал хлеб у вас. А сегодня… Знаете, сударыня, ваше масло… оно, знаете ли… Словом, чертеж Блюмбергера годится теперь разве только на бутерброды. Мисс Марта ушла в комнату позади булочной. Там она сняла свою шелковую блузку - белую, синим горошком, и надела прежнюю - бумажную, коричневого цвета. Потом взяла притиранье из айвовых семечек с бурой и вылила его в мусорный ящик за окном.
Гордость городов
Киплинг сказал: "Города преисполнены гордости и соперничают друг с другом". Так оно и есть. Нью-Йорк опустел. Двести тысяч человек из его населения уехали на лето. Три миллиона восемьсот тысяч остались, чтоб охранять квартиры и платить по счетам отсутствующих. Нью-йоркский гражданин сидел за столиком в саду на крыше и впитывал в себя утешение через соломинку. Его панама лежала на стуле. Июльская публика разбрелась по залу так же широко, как разбегаются аутфильдеры, когда на поле выступает чемпион. На эстраде время от времени пели или танцевали. С залива дул прохладный ветерок; вокруг и наверху (только не на сцене) сияли звезды. Иногда мелькал лакей, но быстро исчезал, как испуганная серна. Предусмотрительные посетители, заказавшие себе ужин с утра по телефону, теперь вкушали заказанное. Нью-йоркский гражданин сознавал, что в окружающем его комфорте есть недочеты, но сквозь его очки все же светилось удовольствие. Его семья уехала из города. Напитки были теплые, но его семья не вернется раньше сентября. Вдруг в сад ввалился человек из Топаз-Сити, Невада. Мрачное настроение одинокого зрителя охватило его. Лишенный радости по причине своего одиночества, он бродил по увеселительным заведениям с лицом вдовца. Когда он стал задыхаться от сквозняка метрополитена, им овладела жажда человеческого общества. Он отправился прямо к столику ньюйоркца. Ньюйоркец, обескураженный и развращенный беспорядочной атмосферой сада на крыше, решился на полное отречение от своих жизненных традиций. Он решил пошатнуть одним быстрым, дьявольски-смелым, порывистым, сногсшибательным поступком все условности, которые были до тех пор вплетены в его существование. Выполняя этот крайний и поспешный замысел, он слегка кивнул головой незнакомцу, когда тот приблизился к столу. Через минуту человек из Топаз-Сити оказался в списке ближайших друзей ньюйоркца. Он занял один стул за столиком, придвинул еще два для своих ног, швырнул свою широкополую шляпу на четвертый и поведал своему новообретенному товарищу историю своей жизни. Ньюйоркец слегка оттаял, как согреваются в домах с центральным отоплением квартиры, когда наступает май. Лакей, показавшийся в неосторожную минуту на их горизонте на расстоянии оклика, был захвачен ими и отправлен с поручением на кухню. - Вы давно здесь в городе? - осведомился ньюйоркец, и заготовил подходящий "на-чай" на случай, если лакей вернется с чересчур крупной сдачей. - Я? - сказал человек из Топаз-Сити. - Четыре дня. А вы бывали когда-нибудь в Топаз-Сити? - Я? - сказал ньюйоркец. - Я никогда не забирался на Запад дальше Восьмой авеню. У меня был брат, он умер на Девятой, но я встретил процессию на Восьмой. На гробу лежал пучок фиалок, и гробовщик поставил его в счет, чтоб не вышло ошибки. Да, не могу сказать, чтоб я уж очень был знаком с Западом. - Топаз-Сити, - сказал человек, занимавший четыре стула, - один из лучших городов в мире. - Я полагаю, вы осматривали нашу столицу, - сказал ньюйоркец. - Четырех дней, конечно, мало, чтобы ознакомиться даже с главнейшими нашими достопримечательностями. Но можно составить себе некоторое общее впечатление. Приезжих обыкновенно больше всего поражает наше архитектурное превосходство. Вы, конечно, видели наш самый большой небоскреб Утюг? Он считается… - Видел, - сказал человек из Топаз-Сити, - но вам следует побывать в наших краях. У нас, знаете ли, гористая местность, и все дамы носят короткие юбки, чтобы лазить по горам, и… - Извините меня, - сказал ньюйоркец, - но не в этом суть. Нью-Йорк должен показаться приезжему с Запада необычайным откровением. Ну а наши отели… - Послушайте, - сказал человек из Топаз-Сити, - я, кстати, вспомнил: у нас в прошлом году убили в двадцати милях от Топаз-Сити шестнадцать грабителей дилижансов. - Я говорил об отелях, - сказал ньюйоркец. - Мы обогнали Европу в этом отношении. И, поскольку это касается нашего высшего класса, мы далеко… - О! Как сказать! - перебил человек из Топаз-Сити. - У нас в тюрьме было двадцать человек бродяг, когда я уехал из дому. Я полагаю, что Нью-Йорк не так… - Извините, вы, по-видимому, неверно поняли мою мысль. Вы, конечно, осмотрели Уолл-стрит и Биржу, где… - О! да! - сказал человек из Топаз-Сити, зажигая зловонную пенсильванскую сигару. - Я хотел вам сказать, что у нас самый замечательный городской мэр к западу от Скалистых гор, Бил Рейнер поймал в толпе пять карманных воров, когда Томсон Красный Нос праздновал закладку своего нового бара. В Топаз-Сити не разрешается… - Выпьем еще рейнвейна с сельтерской? - предложил ньюйоркец. - Я никогда не был на Западе, как я уже вам докладывал, но там не может быть города, равного Нью-Йорку. Что касается до претензий Чикаго, то я… - Один человек, - сказал топазец, - всего только один человек был убит и ограблен в Топаз-Сити за последние три… - О! Я знаю, что такое Чикаго, - перебил ньюйоркец. - А вы были на нашей Пятой авеню, где стоят роскошные особняки ваших миллионеров? - Видел их всех. Вам следовало бы познакомиться с Ребом Стиголлом, податным инспектором в Топазе. Когда старик Тильбери, собственник единственного двухэтажного дома в городе, попытался показать свой доход, вместо шести тысяч долларов, в четыреста пятьдесят, Реб нацепил свой револьвер сорок пятого калибра и пошел посмотреть… - Да, да, но, говоря о нашем великом городе, одно из его огромнейших преимуществ это - наш великолепный департамент полиции. Ни один полицейский корпус в мире не может сравниться с ним по… - Этот лакей ходит, как сонная муха, - заметил человек из Топаз-Сити, мучаясь жаждой. - У нас в городе также есть богачи, стоящие, некоторые, четыреста тысяч долларов. Например, старый Билл Визерс, или полковник Меткалф, или… - Вы видели Бродвей ночью? - любезно спросил ньюйоркец. - На свете мало улиц, которые могут с ним сравниться. Когда горит электричество и тротуары оживляются двумя быстрыми потоками элегантно одетых мужчин и красивых женщин в самых дорогих нарядах, и все это кружится взад и вперед в тесном лабиринте дорогих… - Я знал только один подобный случай в Топаз-Сити, - сказал человек с Запада. - У Джима Беллей вытащили из кармана часы с цепочкой и двести тридцать пять долларов наличными, когда… - Это другое дело, - сказал ньюйоркец. - Пока вы находитесь в нашем городе, вы должны пользоваться каждым представляющимся вам случаем, чтобы полюбоваться на его чудеса. Наша городская система передвижения… | 
