Нил. На стороне балуюсь, а дома строжайше запрещено; у Клавдия Петровича кружится голова, когда говорят или еще по дверям шмыгают… Вот сами увидите: он вам обрадуется; вы замечательное сходство имеете… Нина. Какое сходство? Нил(таинственно). Не человеческое… Про портрет ничего не знаете? Ну, то-то, он у нас пропал. Уж такое горе! Нина. Не понимаю. Голос Квашневой. Не тащи, не тащи ты меня, руки вывернешь, старый бес…
Нил. Это Квашнева, Марья Уваровна лезет. Необыкновенный, можно сказать, кладезь добродетелей. (Бежит к обрыву, чтобы помочь Квашневой взобраться.) Нина. Какие все странные. Или после города по-иному всё. (Глядит на деревья, задумалась.) В это время Квашнева, а за ней Сонечка вылезли из-под кручи. Квашнева сердито стряхнула с себя руки Нила и Никитая.
Квашнева. С тобой, Никитай, в жизни больше не поеду. Вон! Прочь от меня, негодники! Иди к лошадям. (Садится на пень.) Подраться ему приспичило. Ведь лошади могли дернуть и расшибить меня, как тыкву. Никитай. Не дернули же. (Уходит.) Нил. Вы сухонькая, Марья Уваровна, капельки не попало, дозвольте репейничек снять. Квашнева. А ты, чучело, сударь мой, передай своему Клавдию Петровичу – на него в суд подам за негодные дороги… Нил. Дождь один виноват, плюхал всю ночь, плюхал, Марья Уваровна… Квашнева. Вот я тебе плюхну. Я тебе не Марья Уваровна. Да что ты стоишь? Беги, одна нога здесь, другая там, доложи барину, что сижу в его лесу на пне, как куча. Нил. Лечу-с… (Повернулся, побежал.) Квашнева(вдогонку). Народ гони с рычагами, коляску рукой не вызволить… Нил(стал). А я старался, грибков для вас посбирал, все думаю – уж чем угодить Марье Уваровне… (Убегает.) Квашнева. Вот так пассаж![3] Чинили, чинили коляску, а теперь опять чини. Софья, не сиди на голой земле, подстели ватерпруф.[4] И вам, сударыня, хоть и не знаю имени-отечества, а не советую. У нас помещица одна, Собакина, села на холодную землю и простудилась… Нина. На мне теплая юбка, ничего… Квашнева. Мошенники эти кучера, нарочно норовят залезть куда-нибудь погаже, в болото. Сонечка. Воображаю, мама, Клавдий Петрович как засуетится. Ну, чтобы если приехали просто, а вы все сердитесь. Квашнева. Она у меня дурочка… Замуж ее отдаю за Коровина. Но до чего неповоротлива – я за нее расшибаюсь, она же вот, как сейчас, – каменная, нос этот у нее кверху… Сонечка. Заладили свое при посторонних. Нина. Скажите, где застраховано это имение? Квашнева. Не здешняя вы? Нина. Нет, проездом. Квашнева. Ну, то-то. Сколько я крови через его страховку испортила – сказать трудно, нигде не застраховано – вот и все. На что глухой наш уезд, а даже мужик последний от огня в сохранности, кроме Клавдия Петровича, подите с ним поговорите… Нина. Вот и прекрасно, очень кстати… Квашнева. Да… Ну да… (Помолчав.) Что кстати-то? Нина. Это меня очень устраивает. Квашнева. Устраивает; конечно, – не пешком же вам за собой чемодан таскать… Клавдий Петрович тарантас одолжит с удовольствием. Нина. Именье огромное, я слыхала, должно быть, Коровин прекрасный хозяин. Квашнева. Да уж такой хозяин… По правде скажу – все мы живем с прохладцей, не торопясь, не как в других уездах; там и фабрики, телефоны, и не разберешь – помещик это или жулик: слава богу, телефона у нас нет и в помине. Как можно с человеком говорить и рукой его нельзя достать, ведь он тебе в трубку такое брякнет – поди потом, судись! Сонечка. Что это вы, мама. Квашнева. Говорю, значит, знаю, не перебивай. Живем тихо, ну, а уж на Клавдия Петровича плюнешь иногда, до чего увалень. Нина. А что? Квашнева. Нельзя сказать, чтобы ленив, а необыкновенный увалень: в поле ему ехать – дрожки эти с утра до ночи у крыльца стоят, а он лежит на диване, переворачивается. Сонечка. На стене газеты читает, в зале штукатурка обвалилась, под ней старые газеты, честное слово. Квашнева. А ты не смейся при посторонних, кто смеется, тот глупый. Прислугу такую же завел: вот этого Нила, прости господи, да чучелу Катерину. Нарочно таких не выкопаешь… Так вы куда это едете? Нина. По делам. Квашнева. По каким делам? Нина. Страховым. Квашнева. Страховым? Ах, батюшки! Нина. Я страховой агент. Квашнева. Агент? Софья, уйди-ка, посбирай грибы… Иди, иди… Сонечка. Кажется, не маленькая… (Ушла направо.) Квашнева(очень заинтересованная). Замужем? Нина. Нет. Квашнева. Девица? Нина. Право, не знаю, как ответить. Я самостоятельная, моя фамилия Степанова, зовут Нина Александровна. Квашнева. А не из евреев? Нина. Нет, не из евреев. Квашнева. То-то, хотя евреи хорошие бывают. (Рассматривает.) Агент… (Жалобно.) Ай, ай, ай, милая, это страховое-то для вида у вас только? Нина. Как для вида, я этим живу, небольшой пока заработок, но все зависит от старания. Квашнева. Стараться приходится? Нина. Не всегда, конечно; вот как сегодня в лесу – право, не хочется ни о чем хлопотать. Квашнева. Размякли? Нина. Почему-то мои воспоминания все связаны с такой вот осенью… Квашнева. Значит, было дело… Нина. Да, женщины трудно забывают некоторые вещи. Квашнева. По холостым, чай, больше ездите? Нина. Что? Квашнева. А вы на старуху-то не фыркайте. (Шепотом.) Дело женское, – сама скажу по секрету, – дочь мою Софью насилу держу, так и рвется. Вот какие девицы пошли. Подите-ка поближе. Есть у нас один помещик, нахал и мот; именьишко половину в карты проиграл, половина – под векселями. Словом, одни усищи – весь его капитал. Хорошо. Дочь моя Софья и влюбись в него, прямо вынь да положь! Много ли девчонке нужно. А ведь я мать, милая. Сами едва выкручиваемся. Одна надежда на Коровина. Говорю прямо – свои мы, одной семьей живем… А этот прохвост видит, что кусочек мимо рта проходит, возьми да и расскажи все Коровину, Клавдию Петровичу. Тот и уперся, не женюсь и не могу. Прямо в стену рогами. А мне дурацкий предлог придумал с каким-то портретом. Видела я этот портрет. Так – мордашка, – на вас похожа отчасти… Да какая бы ни была, нельзя же в портрет втюриться, его не ущипнешь. Словом, еду окончательно припереть жениха… Ах, милая моя, увидела я вас и сразу поняла, что мне господь помощницу послал. Нина. Что вы, какой же я вам совет подам? Квашнева. Не совета, душа моя, а дело… Вам все равно. Вы женщина видная, да и занятие ваше по мужской части, вертнете раза два хвостом, Артамошка этот и голову потеряет, о моей дуре забудет и думать. Падок он до женщин, Артамон-то Васильич. Нина. Какой Артамон Васильич? Квашнева. А Красновский. Нина. Он здесь! Квашнева. А вы разве знакомы?.. Еще бы, его все дамы очень знают. Вот я и говорю – вас бог послал… едем, едем со мной, душенька. Проживете денька три, Клавдий Петрович даме нипочем не откажет, застрахуется у вас непременно; экипаж вам дадим новешенький, поедете отсюда уж не одна, а с приятелем. Ну, что? Согласны, красавица? Нина(отходит). Ах, подождите. Квашнева. Подожду, не каплет. Подумайте, душенька, в эту вашу страховку все равно никто не поверит. Никитай(входит). Барыня! Квашнева. Что тебе? Никитай. Муха лошадей заела. Квашнева. Сейчас побегу твоих мух отгонять! Иди, иди прочь, сорви ветку, отмахивайся. Пошел! Никитай. Не пойду я, меня там Володька срамит. Квашнева. Какой Володька? Никитай. Ихний кучер. Квашнева. И срамит, верно, за дело. Никитай. Не за дело срамит; в ноги кланяется: прости, пожалуйста, говорит, ты меня конокрадом обозвал. Квашнева. Ах, батюшки, он моих лошадей украдет! (Встает, торопливо идет в кусты и под кручу.) Разиня! Нина(стоит, страшно задумавшись; потом бежит к кустам). Владимир, Володька, ямщик! Ну что, можно ехать? Как-нибудь? А верхом? Что? Ну, а села нет поблизости? (Отходит.) Голос Сонечки(вдали). Ау! Голос Артамона(поближе). Ау! Так несколько раз. Голос Артамона все ближе, Сонечкин удаляется.
Нина(вслушивается со страхом). Знакомый голос. Артамон (входит). Соня, где ты? (Увидал Нину.) Что за черт?.. Неужто ты? Нина. (Засмеялся.) Ведь это прямо анекдот, вдруг ты – в нашей глуши. Да каким же ветром?.. Ведь ты же в Москве живешь? Нина. Нет, здесь. Артамон. Голубушка моя, но ведь ты чертовски похорошела!.. Нина. Ах, что там. Артамон. Нет, прямо красавица! Нина. Что вам нужно? Артамон. Значит, сердишься? Нина. На что? Просто странно… Артамон. А разве ты забыла?.. Ведь хорошо было… посмотри, совсем, как тогда, в Царицыне. Нина. Что в Царицыне? О чем вы говорите, опомнитесь, пожалуйста, вы шли куда-то, идите, вас звали… Артамон. Фу, какая злючка… О тебе, Ниночка, я всегда вспоминаю с благодарностью… Нина(резко смеясь). Я думаю, благодарить было за что. Артамон. Ага, значит, помнишь. Скажу откровенно, я страшно раскаиваюсь. Нина. Мне от этого не легче. Артамон. Я поступил не так, – должен был немедленно жениться… Нина. Скажите… Артамон. Подожди. Но ведь мы сделаны не идеально. А мое правило – не раскаиваться и всегда начинать сызнова. Нина. А мое не такое… Да, вы очень оригинальный тип, Артамон Васильевич. Артамон. Оригинальный? Я не из обидчивых; кстати, зачем ты заехала сюда? Нина. По делу. Артамон. Неужто все еще уроки и уроки? Я нахожу вообще – учить детей глубоко безнравственно. Учишь, учишь, и вдруг какой-нибудь гадости научишь. Нина. Успокойтесь. Теперь я страховой агент. Артамон(засвистал). Здорово. Суфражистка?[5] Нина. Глупо. Артамон. То-то, смотрю – ты премило одета. Знаешь, что? Тебе все равно придется заехать в Коровино… Останься на неделю – и все там застрахуй… А? Я тебе помогу Клавдия Петровича уговорить. Нина. Мерси. (Садится.) Вас, кажется, ждут. Артамон. Да, увы! Нина. Бедная девушка. Артамон. Ты про кого?.. Нина. Про ту, кто вас зовет. Артамон. Откуда ты знаешь? Нина. Боже мой, – знаю… Мне даже поручено спасти ее. Артамон. Тебя Квашнева просила меня отбить… (Смеется.) Милая моя, она всех молодых женщин об этом просит. Тебе, конечно, все равно, но клянусь, девочка влюбилась, но я почти как брат, ухаживаю для тренировки. Нина. Успешно идет эта ваша тренировка? Артамон. Ах, Нина, ты немножко только войди в мое положение… После тебя – никто, поверь, никто не может понравиться. Нина. Даже певичка от Яра. Артамон. Фи! Это было под пьяную руку, ты слишком нетерпима… И притом совершенно недооцениваешь себя… Ведь ты чертовская женщина! И я люблю эту твою дьявольскую ревность. Нина. Пожалуйста, я ни к кому не ревную… Артамон. Нина… приходи вечерком в сад… По некоторым причинам я удираю сию минуту и не явлюсь до вечера… Родная моя, на минутку забудь, попробуй, приди… Я должен рассказать невероятно много… Нина(после молчания). А если приду? Артамон. Ты же знаешь, что!.. Мне здесь смертельно скучно… Я понял, что без тебя нет жизни нигде. Ну, приди… Если нужно – ругай меня, поколоти, только приди… Голос Сонечки. Ау! Нина. Зовет, идите. Артамон. Милая, согласись… (Хватает ее, целует.) Родная моя, как я тосковал. Нина. Пусти… Квашнева(глядит на них из-за кустов.) Ох, батюшки, запыхалась… Артамон исчезает. Квашнева входит. Как воз везу, разорвет меня как-нибудь в одночасье. Входит Сонечка с охапкой листьев. Сонечка. Это не вы аукали, нет? Нина не отвечает.
В лесу то там, то здесь аукнется, смотрите, какие листья. (Вздыхает.) Квашнева. Нилку этого посылать, как за смертью… (Соне.) Кто аукался? Сонечка. Я почем знаю. Ходят в лесу по грибы и аукаются… Мама, кого мы ждем? Пойдемте… Квашнева. Уйдешь, а без хозяйского глаза коляску рычагами разворочают… Отсырела я, вот что… Чаю хочу. Идут, никак, слава богу… Софья, покричи! Сонечка (идет и аукает). Ау! мы здесь! Голоса приближаются – откликаются ближе.
Квашнева. Мать за дуру почитает; знаем мы, какие в лесу грибы аукаются, отвернись на минутку. (Быстро перекинулась к Нине.) Ну что, красавица, надумали? Видела, все видела, время не теряли, спасибо, – так-то лучше, сразу быка за рога. Чем могу, отблагодарю – брата моего уговорю страховаться… Согласны… значит? Нина(с трудом). Хорошо. Согласна. Сонечка. Мужики пришли. Квашнева. Спасибо вам, милая. Заварим с вами кашу – только ложку припасай. Действие второе
Зал в доме Коровина. Под вечер. Три высоких окна прямо; убранство залы старое, перед окном кресло с большой спинкой, скрывающей Клавдия Петровича. Направо дверь, налево ступени, арка и видна столовая. На ступеньках стоит Нил, повыше Катерина.
Катерина. Ну что, Нил? Нил(шепотом). Я уж распорядился, побежали выручать; приказал, чтобы рычаги захватили беспременно. Спит наш? Катерина. Бог его знает, голубчика, спит, али так глазки закрыл. Давно чего-то не шевелился. Нил. Сказать надо бы, что гости-то. Катерина. Да как сказать; сама не знаю, что надо; помутилось в глупой моей голове. Нил, ведь срок завтра моему аттестату. Нил. Катерина, любезная моя, воздержитесь, время не такое; дайте молодых окрутим, тогда пейте на здоровье. Катерина. Пропадущая моя голова; за что, за что господь наслал такую скверность… Нил. Бестолку не пошлет, была, стало быть, к тому причина; ведь вы не без яду, Катерина Ивановна… Гостям приготовили покушать? Катерина. Петуха велела зарезать, с кашей его сварю. Нил. Что это вы, Катерина Ивановна: с кашей только бедные едят… Катерина. Так с чем же, петух ведь лиловый. Нил. Изрубить его мелко и в котлету. Катерина. И то надоумил – обеспамятела я, обестолковела. Нил. А вы погромче, может, наш-то проснется… Катерина. Ох, боюсь, – вдруг раскроет глазки и огорчится… Нил. Что же нам делать? Приедет Квашнева, кинется к нему сразу – хуже будет. Катерина. Ты сам постучи. Нил. И то постучать, да прибрать, пока гости не наехали. А вдруг возьмут да наедут. Долго ли до беды. (Сходит в залу, будто прибирает, двигает кресла, роняет вещи.) Артамон Василич, вот уж хлюст, боюсь я его до смерти. Катерина. Насилу его после чая в сад прогнала; вчера говорил, говорил, говорил, говорил – птица и та помолчит в свое время; наш-то совсем затосковал; что делать будем? Нил. Чего ему у нас нужно, никак не добьюсь. | 
