ПравилаРегистрацияВход
НАВИГАЦИЯ

Толстой Алексей Николаевич - Том 10. Публицистика.

Архив файлов » Библиотека » Собрания сочинений » Алексей Толстой

Собрание сочинений в десяти томах. Том 10. Публицистика


    Алексей Николаевич ТОЛСТОЙ
    Публицистика
    Составление и комментарии В. Баранова
    В последний том Собрания сочинений А. Н. Толстого вошли лучшие образцы его публицистики: избранные статьи, очерки, беседы, выступления 1903 - 1945 годов и последний цикл рассказов военных лет "Рассказы Ивана Сударева".

Толстой Алексей Николаевич
Публицистика

СОДЕРЖАНИЕ


    [О пьесе М. Горького "На дне"]
    На площади у собора
    О нации и о литературе
    Письма о русской поэзии
    [О красоте в современной жизни]
    Об идеальном зрителе
    Первого марта
    Двенадцатого марта
    Нить Ариадны
    Голубой плащ
    Падший ангел
    Перед картинами Судейкина
    Открытое письмо Н. В. Чайковскому
    [Из письма]
    Письмо А. Соболю
    [О языке]
    Великая страсть
    О новой литературе
    Россия Григорьева
    Об эмиграции
    О Париже
    Несколько слов перед отъездом
    Волховстрой
    О читателе
    [О кино]
    Возможности кино
    Чистота русского языка
    Задачи литературы
    [О постановлении ЦК РКП(б)]
    Достижения в литературе с октября 17 г. по октябрь 25 г.
    Писатель - критик - читатель
    Англичане, когда они любезны
    Письмо В. П. Полонскому
    О творчестве
    Ранний Горький
    "Фабрика молодости"
    О себе
    Как я работаю
    Как мы пишем
    О морали и труде
    У истории длинная память
    Луна, которую подменили трактором
    Путешествие в другой мир
    Костры
    Октябрьская революция дала мне все
    Советское искусство должно быть великим
    Драматургическая олимпиада
    Марксизм обогатил искусство
    О том, как нужно обращаться с идеями
    Стенограмма беседы с коллективом редакции журнала "Смена"
    Праздник идей, мыслей, образов
    Писатель и театр
    Критик должен быть другом искусства
    Культурно выросшему зрителю - качественно новую драматургию
    Нужна ли мужицкая сила?
    Ответ Ильенкову
    Мой творческий опыт рабочему автору
    О драматургии (Доклад Первому съезду писателей)
    Великий романтик
    О свободе творчества
    Парижские тени
    Писатель и трибун
    Больше творческого дерзания
    Художник эпохи трех революций
    Речь на траурном митинге на Красной площади
    Зарубежные впечатления
    Речь на Чрезвычайном VIII Всесоюзном съезде Советов
    Мир - первое условие развития культуры
    На Парижской выставке
    О советской литературе
    Довольно колебаний!
    Учебник "Истории литературы народов СССР"
    К молодым писателям
    "Кобзарь"
    [М. Е, Салтыков-Щедрин]
    Что такое счастье?
    Письмо сыну
    Речь на торжественном заседании памяти М. Ю. Лермонтова
    Пока еще не поздно
    Что такое маленький рассказ
    Акакий Церетели
    ["Три сестры" в постановке В. И. Немировича-Данченко]
    "Горе от ума" в Малом театре
    Степан Щипачев. Стихи
    Н. Асеев. "Маяковский начинается"
    [О романе "Тихий Дон"]
    Что мы защищаем
    Нас не одолеешь!
    Москве угрожает враг
    Родина
    На репетиции Седьмой симфонии Шостаковича
    Четверть века советской литературы
    Черные дни гитлеровской армии
    Как создавалась трилогия "Хождение по мукам"
    Слово есть мышление
    От русского писателя Алексея Толстого

[О ПЬЕСЕ М. ГОРЬКОГО "НА ДНЕ"]


    В апреле месяце я был на представлении двух пьес труппой Станиславского: "Дядя Ваня" Чехова и "На дне" Горького.
    Слушая отзывы многих об этих пьесах, я вывел заключение, что публика насколько поняла первую пьесу, настолько не поняла вторую. Петербургской публике ночлежные типы настолько далеки, насколько жителю Новой Зеландии наши. И отсюда публика, конечно, стала ругать эту пьесу, находя ее грубою, циничною, несогласною с жизнью и т. д.
    Нам вообще свойственно думать, что говорить умные вещи и философствовать могут образованные люди, высоко стоящие над толпою. Странное мнение. Оно может быть правильно только в том случае, когда за умные речи и философию принять выдержки из умных книг, комбинацию чужих слов и чужих мыслей, даже рабское повторение. Тогда так. Образование и чтение есть такой балласт для мозга, что он едва успевает переваривать все прочитанное, переваривать, комбинировать и обобщать. Где же тут самостоятельное, оригинальное мышление? Оно бывает только у очень немногих избранных.
    Но я думаю, что вышесказанные умные речи и философия не стоят ломаного гроша и полезны только для продавцов книг. Истинная же философия должна быть оригинальна хотя бы только для самого говорящего и не должна быть следствием чьих-либо влияний. Она должна рождаться из жизненного опыта или статистических данных - физических и естественных наук.
    Жизнь сама по себе - глубочайшая философия, и чем человек сильнее живет, тем больше он накопляет философских знаний, накопляет бессознательно.
    И вот тут-то нужна почва, на которой созрели бы и расцвели эти семена философии первобытной. Почва эта есть отсутствие постоянного физического труда или горе.
    Вот почему все типы босяков и странников Горького философствуют и говорят умные речи. Они их нигде не читали. Но их шепнула им природа и их жизнь.
    Они не цитируют места из книг, не ссылаются на авторитеты, но говорят то, до чего сами дошли.
    В виде яркого примера, известного всем, укажу на нынешних беллетристов из народа, включая и Горького. Мне кажется, что эта-то философия в устах босяков и есть самая непонятная вещь во всех сочинениях Максима Горького.
    Теперь вернемся ко "Дну". Многим кажется странным, как это недолго поживший в ночлежке старикашка Лука сумел расшевелить эту тину. Мне теперь это кажется понятным, он только полил семена, которые уже зрели в плодородной почве. Он никаких горизонтов, в сущности, и не открыл ночлежникам, а лишь на словах показал то, что зрело в глубине души каждого.
    Они были неплохие люди по натуре, как не бывает дурных детей, а лишь судьба толкнула их на эту дорогу. Пусти их сначала по другой дороге, не называй их ворами и жуликами, а говори им "ты хороший человек" и дай им хлеба, и они были бы хорошими людьми.
    Если бы тысячи людей, сидящих в ложах и блестящих декольте и погонами, знали, насколько они по своей нравственности стоят ниже Луки, Сатина, Васьки Пепла, Наташи. В душах их никогда не созреют семена добра, сколь они ни будь поливаемы словами Луки и ему подобных. Люди эти сгнили вместе с их книгами и умными мыслями и показною нравственностью.
    Теперь у нас два больших художника - Чехов и Горький - работают в этом направлении. Первый показывает безнадежно отчаянные картины обыкновенной жизни и ставит "аминь" над смыслом этой жизни. Второй показывает свежие растения, красоту и силу в новой незнакомой среде. И показывает он подчас так, что при наихудших условиях вот, мол, что выходит.
    Вот смысл двух этих драм.

НА ПЛОЩАДИ У СОБОРА


    Толпа, полная ожидания, неизвестности, трепета, восторженная до крайних пределов, как ртуть чувствительная к каждому трепету своей опоры, составленная из самых разнообразных и разноплеменных элементов, шумящая, не желающая ничего слушать или затихающая так, что слышно свое дыхание, толпа, вооруженная красными флагами, - собралась на площади Казанского собора. Не ясная, определенная цель собрала ее у этих холодных и строгих колонн, не радость или негодование, а смутное ожидание чего-то нового, светлого, что должно вдруг предстать их давно не видевшим очам.
    Если бы вспыхнуло это дождливое гнилое небо, если бы тысяча солнц зажглась на нем, толпа не удивилась, а только еще громче и восторженнее закричала бы и запела.
    Всех сблизил этот момент, и холодные неприветливые петербуржцы стали вдруг мягче, точно глубоко заложенный в их сердце, чуть тлеющий огонек любви ярко загорелся и теплым светом осветил бледные лица.
    Все чувствовали, что свершилось. Что настал праздник свободы, поднялся занавес над ослепительно ярким горизонтом, и далеким и близким вместе.
    И виновниками этого были рабочие, скромные серые рабочие. Голодные, озябшие, со смутной надеждой на будущее и меньше всего получившие в настоящем.
    Поставивши на карту все - жизнь и свободу, голодные, гонимые и избиваемые, они на своих, согбенных тяжелых трудом, мускулистых спинах вынесли русское общество на ту высоту, с которой оно может крикнуть: "Я хочу жить так, как я хочу, а не как мне велят". И потом сообщить тем, кому принадлежат эти спины: "Я думаю, что вы довольны, что вам нечего уже больше желать и добиваться".
    Так бы сказали и студенты, если бы они не боялись рабочих, как боится ученик своего наставника.
    Студенчество многими издавна считалось пульсом общественной жизни (и если скинуть десяток лет, то это окажется верным). Многие ругали, но втайне гордились им, вспоминая себя в былые годы. Оно было самым чувствительным центром громадного, оборванного, полуизбитого, дремлющего от голода и скуки русского тела. Оно рефлексировало на все беспощадные удары, сыпавшиеся усиленным темпом, рефлексировало горячо и, придавленное, опять и опять возмущалось. И по всему громадному телу пробегала дрожь от этих судорожных вздохов.
    Но борьба была не по силам, лучшие люди сломились, и студенчество, сделав последнее отчаянное движение в январе 1905 года, замерло, обессиленное. Лучшие, светлые головы принесли себя в жертву обществу и теперь гниют по тюрьмам или в поселках дальнего севера.
    И сколько возвышенных чувств, сколько светлых идей, сколько светочей, могущих ярко озарить нашу серую жизнь, томится в душных казармах, и целые армии их, протянув изможденные руки, кричат русскому обществу: Свободы, дайте нам свободы! Вы в силах это сделать. Вы, которые вошли так далеко. Неужели в вас не найдется капли сострадания к тем, которые за вас отдали свою жизнь и свободу? Неужели общество должно вновь воссесть на плечи рабочих, чтобы подняться еще выше...

О НАЦИИ И О ЛИТЕРАТУРЕ


    Какая разбросанность! Как птицы после выстрела, разлетелись этические понятия, религии, культы и формы. Явились чумазые человечки, с газетным языком, все презрели, исписали мелом все заборы, издерзали все, что можно.
    И большим людям приходится выискивать новые темы все равно о чем и ком, лишь бы не родниться с чумазыми. Но что это? Начало нового? Начать значит утвердиться, значит проследить исход от небытия в грядущее.
    Творчество - продукт группировки эмоциональных воспоминаний. Чем седее прошлое, тем богаче искусство.
    Русская литература прошлого столетия не была матерью настоящей. Она создалась на почве общемировых идей того времени и для нас так же далека и хороша, как западная.
    Прошлого нет, в настоящем издерзались, что же, тупик?
    Нация не может не создать своих песен, своих сказаний, своих героев. Ведь это утро ребенка.
    Язык - душа нации, потерял свою метафоричность, сделался газетным, без цвета и запаха. Его нужно воссоздать таким, чтобы в каждом слове была поэма. Так будет, когда свяжутся представления современного человека и того, первобытного, который творил язык.
    Воссоздаются образы, полные этического величия и нетронутой красоты горящего неба.
    В логической связи развития духа прояснятся многие дали.
    Эрос получит свое место во времени и пространстве; в нем выявится ядро, альфа и омега поэзии - взаимоотношение двух освобожденных индивидуумов.
    И вот, когда литература пробудит всю школу красок и гамм, когда выпьет всю чашу вековой мудрости, наступит время отдать ее всему миру и забыть о нации, как и нация забудет о себе.
    А пока рыцарь в посконных портянках и лыковых лаптях хочет перевернуть мир.
    Я огнеликий ярый воин,
    Через века ведущий рать,
    . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
    Тебя, Христос, я, сильный, не приемлю.
    Выходит смесь нижегородского с французским.

ПИСЬМА О РУССКОЙ ПОЭЗИИ


    Россия, кажется, единственная страна, где сохранилась еще живая старина, где Рерих или Билибин могут воочию видеть быт допетровского времени, а фольклористы записывать в граммофон былины одиннадцатого века.
    Замечено, что чем древнее поэтическое произведение, тем неизменнее оно в устах передатчика; а это показатель высокого художественного вкуса народа.
    Чувство ревности к старине бессознательно. Так Рыбников, например, не мог заставить певцов рассказать былину, они могли ее только петь, как заучили у стариков со слуха...
    Тем более возмущаешься, когда теперь, во время всеобщего призыва к охранению старины, читаешь книжку Багрина.
    Г-н Багрин распорядился с песнями очень просто: взял Соболевского и прокорректировал народные песни, которые ему понравились. Выбросил архаизмы, параллелизмы, уничтожил объективность и преподнес - вместо острой, пахнущей землей мудрой народной песни - обсосанные свои слащавые романсики.
    Вот наудачу сравнение.
    Соболевский, V, 124:
    Жил я в новенькой деревне, не видел веселья,
    Только видел я веселье в одно воскресенье.
    По задворочке девица водицу носила,
    Не воду носила, - дорожку торила.
    Два ведерочка дубовы, обруча кленовы;
    Коромысло тонко гнется, свежа вода льется,
    Не свежа вода льется, - девица смеется.
    В окошечко парень смотрит, два словечка молвит:
    "Если б ты, моя милая, не такая была,
    Не такая, радость, была, прочих не любила,
    Ты бы прочих не любила, меня не сушила".
    А вот усвоил эту песню г-н Багрин:
    Воду девица носила,
    Дорожку торила.
    Коромысло гнется-гнется,
    Вода льется-льется...
    Вода плещется и льется,
    Девица смеется,
    А в окно молодчик (?) смотрит,
    Девице он молвит:
    "Кабы ты, моя милая,
    Не была такая,
    Не была бы, радость, такая:
    Других не любила,
    Ты других-то б не любила,
    Меня б не крушила".
    Коромысло гнется-гнется, (?)
    Вода льется-льется, (?)
    Вода плещется и льется, (?)
    Девица смеется... (?)
    Нужно особенно умудриться, чтобы так, разрушая ритм, размер и смысл, исковеркать песню. А вся книга состоит из подобных переделок.
    Выпущена книга г-на Багрина с вымышленным предисловием и удостоена восторженной рецензии "Нового времени"... Но все-таки мы посоветовали бы г-ну Багрину уничтожить эту плохую книжку, чтобы не портить вкус к народному у доверчивой публики.

[О КРАСОТЕ В СОВРЕМЕННОЙ ЖИЗНИ]


    Когда искусство изобразит современную нам жизнь, найдя в ней прекрасное и плохое, смешное и поэтичное, - тогда красота в жизни станет видимой и жизнь начнет подчиняться пределам, обозначенным искусством.
    Искусство наших дней пока еще не питается современной жизнью; прекрасное ищет оно в прошлом, а в настоящем создало лишь "Мелкого беса" и литературу самоубийц - единственный символ - газетную хронику. Поэтому говорить о современной красоте нельзя - ее нет, но она будет: искусство уже пережило развал и готовится к великой своей всегдашней задаче.

ОБ ИДЕАЛЬНОМ ЗРИТЕЛЕ


    А в т о р. Уверяю вас, как песня, сказка, сказание и апокриф, так же и театр создается народом.
    Р е ж и с с е р. Действо "О царе Максимилиане", солдатские пьесы?
    А в т о р. Нет, весь театр; исключая, пожалуй, последнего времени, когда именно и заговорили об упадке.
    Р е ж и с с е р. Вы говорите о стремлении к современности? О темах, которые поневоле выдвигаются новою жизнью?
    А в т о р. Меня сейчас не интересует тема - от лишнего плохого произведения театр не выиграет. Я говорю, что участие народа в том, - как играть пьесу, а не в том, - что разыгрывать на театре. Ведь Титания влюбилась в первого встречного, таков закон Оберона. Это безразличие объекта и важность лишь очарования чувства есть великая насмешка над любовью и также зерно, из которого вырастает театр.
    Р е ж и с с е р. Надеюсь, вы говорите только о театре?
На страницу 1, 2, 3 ... 49, 50, 51 След.
Страница 1 из 51
Часовой пояс: GMT + 4
Мобильный портал, Profi © 2005-2023
Время генерации страницы: 0.16 сек
Общая загрузка процессора: 37%
SQL-запросов: 2
Rambler's Top100