Необычайные приключения на волжском пароходеТолстой Алексей Николаевич Необычайные приключения на волжском пароходе
А.Толстой Необычайные приключения на волжском пароходе Авантюрная повесть Теплая ночь на Волге. От пристани наверх уходят в темноту деревянные лестницы. Там на полугоре - одинокий фонарь, облепленный ночными бабочками, нежилые амбары, заколоченные лавки частников, часовня с вывеской Церабкоопа, подозрительная темнота грязных переулков. Тихо - ни шагов, ни стука колес в этот час. Пахнет рекой, селедочным рассолом и заборами, где останавливаются. На реке тишина. Постукивает динамо на пароходе. Освещен только капитанский мостик и широкий проход на нижнюю палубу. На воде - красные огоньки бакенов. Редкие, скупые звезды перед восходом луны. На той стороне реки - зарево строящихся заводов. Простукала моторная лодка,, ленивая волна мягко плеснула о смоляной борт конторки, у мостков заскрипели лодки. В освещенном пролете парохода появился капитан в поношенной куртке - унылое лицо, серые усы, руки за спиной... Прошел в контору, хлопнул дверью. И вот вдали по городским улицам вниз покатились железом,о булыжник колера пролетки. Некому прислушаться, а то стоило бы: лошадь, извозчик и седок сошли с ума... Кому, не жалея шеи, взбредет на ум так нестись по пустынному съезду? Из-за селедочных бочек вышли два грузчика: в припухших глазах равнодушие, волосы нечесаны, лица - отделенные от напрасной суеты, биографии - сложны и маловероятны. Лапти, широкие, до щиколоток, портки из сатина, воловьи мускулы на голом животе. Слушают, как в тишине гремят колеса. - Этот с поезда, - говорит один. - Пьяный. - Шею хочет сломать. - Пьяному-то не все одно? Шум сумасшедшей пролетки затихает на песке набережной, и снова уже близко колеса грохотнули и остановились. - Доехал. - Пойдем, что ли... Ленивой походкой грузчики пошли наверх. Навстречу им, вниз по лестницам, замелькали круглые икры в пестрых чулках, покатился крепкий человек в несоветской шляпе. Скороговоркой: - Два чемодана - первый класс... И, мать его знает как, не споткнувшись, долетел до свежевыкрашенной пристани и - прямо в дверь конторы. Касса еще не открыта. В дальнем помещении- яркий свет лампочки. У стола неприветливо сидит капитан и пароходный агент - с бледными скулами, подстриженными бачками. Человек ему с напором, торопливо: - Вы пароходный агент? Тот, как будто лишенный рефлексов, помолчав, поднял бесчувственные глаза: - Что нужно? - Мне прокомпостировать билет. - С половины второго. - Но (задравшись на конторские часы)... Без трех минут половина... Что за формализм! - Как вы сказали? - угрожающе переспросил агент. - Я говорю - мне дорога минута... Чрезвычайно... (На бритом лице горошины пота, лягушечий рот осклабился, блеснув золотом.) В конце концов можете мне оказать любезность... Агент, глядевший на него со всем преимуществом власти этих трех минут, - когда человек может бесноваться и даже треснуть и все-таки подождет, будь хоть сам нарком, - агент при слове "любезность" начал откидываться на стуле, словно предложили ему неимоверную гнусность. - Любезность? - протянул он зловеще, как из могилы. Человечек втянул шею. - А что я сказал? Ну да, любезность, как принято между людьми... - Принято между людьми... (Казалось, рука пароходного агента, ползет к телефонной трубке.) Человечек сошел с рельс. Но не надолго. Снова взорвался страстным нетерпением. - Мне нужно две одноместные каюты... Я рисковал сломать шею на ваших проклятых мостовых... (Повернулся к раскрытому окошечку, - где яснее шум колес.)... Сейчас сюда нагрянут с поезда... Вы можете ответить, когда я спрашиваю? Язык у вас отвалится? Есть свободные каюты? Есть? Нет? (Вдруг петушиным голосом.)... Бюрократизм! Часы бьют половину второго. Агент, с кривой усмешкой нехотя сдавшегося человека, закуривает и мертвым голосом: - Что вам нужно, гражданин? Oт неожиданности человечек выпучился, попятился. Снова подскочил: - Две одноместные каюты первого класса рядом... - Ваши билеты... Началось внимательное рассматривание билетов. Человечек переступал заграничными башмаками. Шум пролеток приближался. . - Свободных кают нет, - жестом, в котором не было никакой надежды, агент вернул билеты. Пододвинул пачку телеграмм, лизнул плоский палец, начал их перелистывать, не замечая, что у человечка шея потянулась, вытянулась, зрачки забегали по текстам депеш. - Билет могу прокомпостировать, - сказал агент, - но поедете в рубке первого класса до Саратова... Морща лоб, как понтер, он читал вполголоса: "Безусловно забронировать две одноместных первого класса для иностранцев мистера Скайльса и мистера Смайльса". Мгновенно пухлая рука человечка пронеслась мимо носа пароходного агента и упала на телеграмму: - А это же что, черт возьми! (Схватил депешу.) "Безусловно забронировать"... Телеграмма наркоминдела! На каком же основании у вас нет кают? Головотяпство! Вредительство! (Агент мигнул, в глазах его появилось что-то человеческое.) Я буду жаловаться. Где телеграф? Мистер Скайльс и мистер Смайльс, - это же плановая поездка... Палки суете в колеса? Под напором страшных слов агент торопливо мигал. Рефлексы его пришли в крайний беспорядок. Он ничего не спросил, ни фамилии человечка, ни тогопочему именно он берет каюты Скайльса и Смайльса,- словом, в полнейшей путанице мыслей протянул ему два ключа: - Извиняюсь, мистер... Товарищ... Две каюты первой категории... Значит это ваша телеграмма? Вам бы надо сразу сказать, что... - Человечек побежал от стола. В дверях, прищурясь: - На пароходе, надеюсь. - икра, стерлядь и TOMy подобное? - Кухня на ять... Вот - капитан... Можете переговорить... Но тот уже исчез за дверью. Агент сел, провел плоскими пальцами по увлажненному лбу: - И с первого же слова - вредительством сует в морду... Капитан, сидевший уныло и равнодушно, вдруг усмехнулся желтым боковым зубом под запущенными усами: - А мое мнение, что он взял тебя на пушку. Агент, затрясся, позеленел: - Меня - на пушку? Что вы хотите этим выразить? - А то, что каюты забронированы для американцев, а получил их он. - Да он кто? (Агент застучал костяшками пальцев по телеграмме.) Он-то и есть американец, как их там, - Скайльс или Смайльс... - Да ведь ты его даже фамилии не спросил... - Разговаривать с тобой! Шевиот, штиблеты - бокс, весь в экспорте... Эх ты, провинция! По одной шляпе можно понять, что - американец, как их там сволочей,- Скайльс или Смайльс... - Так ведь он же русский, - сказал капитан. Агент весь перекривился, передразнивая: - "Рускай"!.. - Он же по-русски говорил. - "Па-русски"!.. Что же из того - по-русски? Может, он тыщщу языков знает... Капитан сдался. Крутанул унылой головой: - С тобой разговаривать... А кормить я их чем буду? - Иностранцев? - Ведь нашего они жрать не станут... Ну - икра, стерлядь... И сразу перловая похлебка с грибами на второе... - Продовольственный сектор меня не касается. Шумно в контору вошел широкий, ужасной природной силы человек, в сером френче, галифе и тонких сапогах. Медное лицо его сияло - ястребиный нос, маленький рот, обритый череп, широко расставленные рыже-веселые глаза. - Броня товарища Парфенова, каютку, - басовитый голос его наполнил контору. Агент молча взглянул в телеграмму, подал ключ. Парфенов сел рядом с капитаном, подтянул голенище: - Голодать не будем, папаша? - Глядя по аппетиту, - уклончиво ответил капитан. - Повар-то у вас прошлогодний? - И повар и заведующий хозяйством - те же... - А то - смотри не засыпься: американцев повезешь... - Не в первый раз. Тяжело возить француза, - в еде разборчив, - от всего его пучит... Американца хоть тухлым корми - было бы выпить... В прошлый рейс четверых вез. В Астрахани едва из кают вытащили. Туристы! - И Волги не видели? - Ничего не видали - как дым... Для удобства прямо внизу у буфетчика пили. День и ночь водку с мадерой. Парфенов раскрыл маленький рот кружком и грохотнул. В контору ввалилось несколько человек с фибровыми чемоданами,- москвичи, выражение лиц нахальное и прожженное до последней грани. Обступили стол, и у агента зазвенело в ушах от поминания, - будто бы между прочим, - знаменитых фамилий, декретных имен... Так, один с мокрой шеей, в расстегнутой белой блузе, трясся отвислыми щеками, потными губами, собачьими веками: - Послушайте, товарищ, была телеграмма моего дяди Калинина, дяди Миши?.. Не было? Значит - будет.Дайте ключ... Другой, с носом, как будто вырезанным из толстого картона, и зловеще горящими глазами, ловко просунулся костлявым плечом: - Для пасынка профессора Самойловича, броня "Известий ВЦИК"... Чья-то в круглых очках напыщенная физиономия, готовая на скандал: - Максим Горький... Я спрашиваю, товарищ, была от него телеграмма по поводу меня?.. Нет? Возмутительно!.. Я известный писатель Хиврин... Каюту мне нужно подальше от машины, я должен серьезно работать. В то же время на пристани, куда ушел капитан, произошло следующее: человечек, которого в конторе приняли за важного американца, в крайнем возбуждении кинулся мимо бочек с сельдью на сходни. На набережной уже гремели подъезжавшие пролетки с пассажирами. Он остановился, всматриваясь в темноту, и- свистящим шепотом: - Миссис Ребус... Миссис Ребус... Мимо него, скрипя досками, прошел в контору веселый Парфенов. Наверху ссорилась с извозчиками группа бронированных москвичей. Человечек дрожал от возбуждения: - Миссис Ребус, миссис Ребус... Тогда из темноты у самой во ды выдвинулась женская фигура в мохнатом пальто. Он кинулся к ней по мосткам: - Достал две каюты. - Очень хорошо, но вы могли сообщить это более спокойно, - несколько трудно произнося слова, с английским акцентом проговорила женщина. - Дайте руку. У меня узкая юбка. Протянув к нему руку в дорожной перчатке, она вскочила на мостик. Поднятый воротник пальто закрывал низ ее лица, кожаная шапочка надвинута на глаза. Оправив кушак, она засунула руки в широкие карманы. Ее твердый носик казался кусочком заморского владычества на этом сыром и темном советском берегу. - Каюты, которые вы получили, надеюсь, не заняты?спросила она. - Вы же сами знаете, что я не мог заказать кают... Все переполнено... Пришлось взять каюты мистера Скайльса и мистера Смайльса... - Как же вы думаете поступить с этими джентльменами? Через минуту они будут здесь. Надеюсь - вы не предполагаете, что я буду спать вместе со Скайльсом или Смайльсом? - Все понимаю... У меня трещит голова, миссис Ребус... - Агентство Ребус не оплачивает трещание вашей головы, мистер Ливеровский. Дайте ключ. Я устала и хочу лечь. - Предполагал, что вы могли бы как-нибудь сами переговорить с американцами... Вам-то они, конечно, уступят каюты... - Я ни о чем не буду просить Скайльса и Смайльса, они не принадлежат к числу наших друзей... - Тогда что же? Чтобы они совсем не поехали? - Да. Их не мешало бы проучить - этих друзей советской власти. - Я должен понять, что вы разрешаете не останавливаться ни перед какими мерами?.. - Да... Ключ! - сказала Ребус. Опустев ключ в теплый карман, пошла к освещенному пароходу. Обернулась. - Негр едет? Вы проверили? - Едет. Каюта ему забронирована. Сам видел. (Схватился за нос в крайнем раздумье и - про себя: "Гм, что-то надо придумать!" Ливеровский скрылся в толпе сезонных рабочих. Миссис Ребус, двигаясь как представительница высшей цивилизации, внезапно споткнулась. Медленно оборачиваясь, отодвинулась в сторону. По мосткам шли - молодая женщина в атласном несвежем пальтеце с заячьим воротником и трое мужчин. Один из них был негр; улыбаясь широким оскалом, он глядел вокруг с доброжелательным любопытством: - Это - Волга? Я много читал о Волге у ваших прекрасных писателей. - Все восхищаются: Волга, Волга, но безусловно - ничего особенного, говорила дама с заячьим воротником,- я по ней третий раз езжу. После заграничной вам покажется гадко. Грязь и невежество. Муж дамы с заячьим воротником, профессор Родионов (средних лет, средней наружности, весь, кроме глаз, усталый), внес шутливый оттенок в женины слова: - Собака, ты все-таки не думай, что за границей повсюду одни кисельные берега... - Какие кисельные? Когда я о киселе говорила? При них котируешь меня как-то странно... - Ах, собака, ну опять... - Может надоесть в самом деле, - всю дорогу выставляешь какой-то дурой... - Ну, ладно... Видимо, царапанье между дамой и профессором было затяжное. Негр сказал, глядя в бархатную темноту на огоньки бакенов, на мирные звезды: - Я буду счастлив полюбить этот край... Четвертый спутник лениво: - За карманами присматривайте. Один глаз у него был закрыт, другой - снулый, худощавое лицо, как на фотографии для трамвайной книжки. Он пошел за ключами. Негр переспросил: - Не понял, - о чем товарищ Гусев? Дама с раздражением: - Знаете, мистер Хопкинсон, не то что здесь карманы береги, а каждый день - едет, скажем, пассажир, - так его с извозчика даже стаскивают. Весь народ на этой Волге закоренелые бандиты... Профессор с унылым отчаянием: - Ну, что это, Шурочка... - И тут готов спорить? - Никогда не поверю, миссис Шура, вы ужасная шутничка... - Хопкинсон не договорил: глаза его, как притянутые, встретились с пристальным взглядом миссис Ребус. Улыбка сползла с толстых губ. Шура завертела любопытным носиком: - На кого уставились? (Увидела, тоненько хихикнула.) Вот и правда, говорят, - на негров особенно действуют наши блондинки... - Шура, замолчи, ради бога. - Оставь меня, Валерьян. - Эта дама - не русская, - с тревогой проговорил негр, поставил к ногам профессора чемодан и, будто преодолевая какой-то постыдный для него страх, пошел к миссис Ребус. Приподнял шляпу. - Боюсь быть навязчивым... Но мне показалось... Эсфирь Ребус освободила подбородок из воротника пальто и улыбнулась влажным ртом, пленительно: - Вы ошиблись, мы не знакомы. - Простите, простите. - Он пятился, смущенный, низко поклонился ей, вернулся к своим. Лакированное лицо взволнованно: - Я ошибся, эта дама англичанка... Но мы не знакомы... (Снял шляпу, вытер лоб). Я немножко испугался... Это нехорошее чувство - страх... Он передается нам с кровью черных матерей. - Слушайте, испугались этой гражданки? Чего ради? - Она мне напомнила... Ее взгляд мне напомнил то, что бы я хотел забыть здесь, именно здесь, в России... - Расскажите. Что-нибудь эротическое? - Собака, пойдем на пароход, в самом деле... - Оставь меня... - Женщинам не отказывают, миссис Шура... Но слушать на ночь рассказы негра... - Именно - на ночь... - Вы будете плохо спать. - Наплевать, слушайте... Все равно - у меня хроническая бессонница. - Это у тебя-то? - сказал профессор. - Мистер Хопкинсон, сознайтесь - у вас какая-то тайна... Не ответив, негр опять повернул белки глаз в сторону миссис Ребус. Лицо ее до самых бровей ушло в широкий воротник, ножка потопывала. Притягивающие глаза не отрывались от Хопкинсона. Шура прошептала громко: - Уставилась как щука... Когда Гусев, вернувшись с ключами, заслонил спиною миссис Ребус, она оторвалась от стены и прошла мимо Хопкинсона так близко, что его ноздри втянули запах духов. Почти коснувшись его локтем и будто обезвреживая странный блеск глаз, она освободила из воротника подбородок, показала нежнейшую в свете улыбку: - На пароходе будем болтать по-английски, я очень рада. Ожидается прекрасная погода. Покойной ночи. Она ушла на пароход. Хопкинсон не смог ничего ответить. Родионов сказал раздумчиво: - Странная штука - рот, губы, вообще. Глазами солгать нельзя. Женщины лгут улыбкой. - Шикарная дамочка, - прошипела Шура, - туфли, чулки на ней видели? - а сукно на пальте? Вся модная, тысяч на десять контрабанды. - Чего хочет от меня эта дама? - с ужасным волнением спросил Хопкинсон. - Что ей от меня нужно? Спутники не ответили. Только Гусев - скучливо: - Берегите карман, товарищи. Двинулись к пароходным сходням. В это время на спине голого по пояс грузчика проплыли новенькие, с пестрыми наклейками чемоданы. Позади шагали два иностранца - бритые, седые, румяные, серые шляпы (цвета крысиного живота), пальто - на руке, карманы коричнево-лиловых пиджаков оттопырены от журналов и газет. Тот из них, кто был пониже, - налитой как яблочко, говорил: - Уверяю вас, - они сели в экипаж вслед за нами. Другой, тот, что повыше, - с запавшими глазами: |