Рекс Стаут- Иммунитет к убийству.

    Я стоял, сложив руки на груди, и с возмущением смотрел на Вулфа. Все двести семьдесят восемь фунтов его живого веса расположились в массивном кресле, сколоченном из тяжелых сосновых брусьев, на сиденье и спинку которого вместо подушки наброшены были несколько пушистых ковриков всех цветов радуги. Под стать креслу была и кровать, и вся остальная мебель в этой комнате шестнадцатикомнатного горного охотничьего домика "Излучина", принадлежащего нефтяному магнату О.В. Брэгэну

    - Славную же вы услугу решили оказать своей стране, - сказал я. - Медвежью. Пусть мы выехали и поздновато, но я доставил вас вовремя, чтобы вы и в комнату вселиться успели, и распаковаться, и помыться к обеду, - а теперь что? Идти говорить хозяину, что мистер Вулф изволит обедать у себя в спальне? Дудки. Это без меня.

    Он ответил мне таким же возмущенным взглядом.

    - Черт побери, у меня люмбаго! - рыкнул он.

    - Нет у вас никакого люмбаго. Просто спина устала. Ничего удивительного. Все триста двадцать восемь миль до Эйдирондакса от самой Западной Тридцать пятой улицы, Манхэттен, вы сидели сзади, вцепившись в сиденье, и готовились выпрыгнуть из машины, хотя за рулем был не кто-нибудь, а я. Что вам сейчас нужно, так это разминка, - например, хорошая длительная прогулка отсюда до столовой.

    - Сказано вам, у меня люмбаго.

    - Нет. Это острый выпендрит, или, говоря медицинским языком, воспаление хитрости. - Я расплел руки, скрещенные на груди, и сделал небольшой жест рукой. - Ведь ситуация-то какова? Мы с вами запутались в этом деле со страховкой Лэмба и Маккаллоу, которое, надо признаться, действительно немного скучновато для величайшего детектива современности и надоело вам до чертиков. А тут звонок из госдепартамента. Новому послу иностранной державы, с которой наша страна готовится заключить торговое соглашение, задают вопрос, нет ли у него каких-либо особых пожеланий, а он отвечает, да, он желает поудить американскую речную форель, но не просто так, а чтобы ее свеженькую, прямо из ручья, приготовил для него сам Ниро Вулф. Не согласитесь ли вы оказать такую любезность? Все уже организовано: посол с небольшой компанией выезжает на неделю в Эйдирондакс - там имеется охотничий домик с тремя милями частных рыболовных угодий на реке Крукид Ривер. Если неделя для вас - слишком много, приезжайте на два дня, или на один день, или, хотя бы, на пару часов - лишь бы успеть приготовить форель.

    Я снова сделал жест рукой.

    - О'кэй. Вы спросили меня, что я думаю по этому поводу. Я ответил, что дело Лэмба и Маккаллоу бросать нельзя. Вы же сказали, что страна желает ублажить этого посла, и что ваш долг - ответить на ее призыв. Я сказал: чушь. Я сказал, что если вас тянет покуховарить на благо отечества, записывайтесь в армию. В конце концов дослужитесь до шеф-сержанта, но я вынужден буду признать, что эта история с Лэмбом и Маккаллоу оказалась вам слегка не по зубам. Прошло несколько дней. Зубам легче не стало. А в результате сегодня утром в четырнадцать минут двенадцатого мы уже отъезжали от дома. Я гнал все триста двадцать восемь миль; чуть меньше семи часов - и мы на месте. Условия - изумительные и весьма демократичные. Вы здесь всего-навсего повар, а взгляните, какую вам комнату отвели. - Я обвел вокруг себя рукой. - Удобства все. Персональная ванна. У меня не такая большая, но я ведь только помощник повара, или, скорее, кулинарный атташе. Нам сказали: обед в шесть тридцать, потому что им рано утром на рыбалку. Сейчас уже шесть тридцать четыре, и какое же распоряжение я получаю? Идти говорить Брэгэну, что вы обедаете у себя. Меня-то вы в какое положение ставите? Без вас я им за столом не нужен, а когда еще удастся понаблюдать, как принимает пищу посол? Если и есть у вас люмбаго, то не в пояснице, а в душе! Называется - прострел души. Самое лучшее средство от него…

    - Арчи, кончайте тараторить. Слово "люмбаго" означает участок тела. От латинского "люмбус" - "поясничная область". Душа находится не в области поясницы.

    - Да? Докажите. У вас, может, и нет. Но ведь было несколько раз - вспомните хотя бы того парня, забыл, как его звали, который пытался вас нанять, чтобы вы устроили встречу первым его четырем женам и уговорили их…

    - Хватит! - Он уперся ладонями в подлокотник кресла.

    - Да, сэр.

    - Мучения бывают разной степени. Некоторые граничат с пыткой, но границу, слава богу, не переходят. Очень хорошо. - Он поднялся, опираясь на руки и скорчив, по ходу, серию гримас. - Это люмбаго. И в таком состоянии я должен сидеть за столом в чужом доме с целой толпой незнакомых людей. Вы идете?

    Он двинулся к двери.

    Одно неудобство в охотничьем домике все-таки было: отсутствие столовой. Вернее, она, может, там и была, но коллекция медвежьих, оленьих и лосиных голов и распластанных на стенах тут и там рыбин превращала ее в хранилище охотничьих трофеев, бильярдный стол в углу делал из нее игровую, стеклянные шкафы с ружьями и удилищами - склад охотничьего снаряжения, ковры на полу, стулья и стоящие тут и там столики со светильниками - гостиную, а общие неимоверные размеры превращали ее в сарай.

    Обслуживали нас два эксперта мужского пола, одетые в униформу; качество пищи возражений не вызывало, но будь я проклят, если я чуть не изжарился заживо. За большим квадратным столом мы сидели вдевятером - по трое с каждой из трех сторон, а с четвертой, со стороны камина, не сидел никто. Шириной камин был футов двенадцать, и глядеть издали, как языки пламени весело лижут восьмифутовые поленья во всю их длину, было одно удовольствие. Но я-то глядел не издали, я сидел в угловом кресле, прямо перед огнем. Не успел я закончить устриц, как мне пришлось уже вертеться ужом, заталкивая ноги подальше влево, чтобы не вспыхнули брюки, а из моей правой щеки, еще немного, и можно было бы делать подошвы. Когда стали разливать суп, я вытянул ноги еще дальше и задел туфлей лодыжку соседа.

    - Простите, - сказал я ему. - Как называется животное, которое живет в огне?

    - Саламандра, - грассирующим тенорком ответил он. Это был небольшого роста жилистый субъект с гладко зачесанными назад черными волосами и широкими мускулистыми плечами - чересчур широкими для его маленькой фигурки. - Чем, - спросил он, - вы тут занимаетесь?

    - Поджариваюсь заживо. - Я повернулся к нему лицом, чтобы дать правой щеке передышку. - Запомните, прошу вас, это, может быть, последние мои слова. Я Арчи Гудвин, приглашен сюда для доставки четырнадцати видов груза: петрушки, лука, чеснока, кервеля, эстрагона, свежих грибов, бренди, панировочных сухарей, свежих яиц, красного перца, томатов, сыра и Ниро Вулфа. У меня получилось только тринадцать, значит, я что-то пропустил. Все это составные части ручьевой форели под соусом "Монбарри", кроме последней: мистер Вулф - не совсем ингредиент.

    Он хихикнул.

    - Да уж, надеюсь, что нет. А то блюдо получится чересчур жирным, а?

    - Да нет, это не жир, это сплошная мускулатура. Вы бы видели его, когда он поднимает ручку со стола, чтобы расписаться, - никаких усилий, как перышко. А вы что тут делаете?

    Он занялся супом и не ответил; я последовал его примеру. Я решил, что он списал меня со счетов, как мальчика на побегушках, но, когда его чашка опустела, он повернулся ко мне.

    - Я эксперт, по финансам и по всяким козням. Здесь я…

    - Будьте любезны, сначала имя, а то я не расслышал.

    - О, конечно, простите, Спирос Паппс. Я прибыл со своим другом, послом, мистером Теодором Келефи, в качестве советника миссии по техническим вопросам. А в данный момент я занимаюсь ловлей форели, и за четыре дня, что мы здесь, поймал уже тридцать восемь штук. Сегодня утром - одиннадцать, гораздо больше посла - он принес только три. Говорят, ваша восточная ручьевая форель Salvelinus fontinalis на вкус самая изысканная в мире, но я придержу свое мнение, пока не попробую ту, что приготовит мистер Вулф. Вы сказали лук?

    - Не волнуйтесь, - успокоил я его. - Он просто машет луковицей над сковородкой. Вы только послам советы лаете, или мне тоже можно воспользоваться? Мне бы узнать, кто есть кто - не успел всех запомнить: нас представили наспех.

    Разговор прервал один из официантов - подал блюдо с ростбифами и еще одно, с овощами, но после того, как мы с ними разобрались, он, понизив свой тенорок, коротко просветил меня по поводу всех, сидящих за столом.

    О. В. Брэгэн, хозяин, сидел в центре, на самом удобном месте - дальше всех от огня. Это был дородный мужчина ростом футов шесть, с твердым квадратным подбородком и пронзительным взглядом холодных серых глаз.

    По возрасту он находился где-то посередине между мной и Вулфом. При встрече мы перекинулись несколькими словами, и у меня как-то не возникло непреодолимого желания немедленно переключаться на бензин марки "Хемоко" - продукт "Хемисфиер Ойл Компани", которой он заправлял.

    Там же, на самой удобной стороне, справа от него, сидел посол, Теодор Келефи. Он выглядел так, будто последние лет десять только и делал, что загорал, хотя, возможно, история его загара исчислялась не годами, а поколениями. Он был уверен, что говорит по-английски, и, не исключено, что слова он, и вправду, выучил, но ему неплохо бы посоветоваться со Спиросом Паппсом, как их произносить.

    По другую руку от Брэгэна, слева, сидел Дейвид М. Лисон. Если бы вы хорошенько присмотрелись к его холодной профессиональной улыбке, гладкому и хорошо ухоженному лицу, если бы прислушались к его холодному хорошо поставленному баритону, вы могли бы подумать, что перед вами - кадровый дипломат, дослужившийся в свои неполные сорок лет до помощника государственного секретаря. И были бы тысячу раз правы. Это он звонил Вулфу с просьбой покуховарить на благо отечества. Одной из ступенек его восхождения наверх, сказал мне Спирос Паппс, было двухлетнее пребывание в должности секретаря посольства в столице той страны, из которой прибыл посол Келефи.

    Для того, чтобы пробиться наверх но служебной лестнице, кадровому дипломату очень важно иметь пробивную жену, и у Лисона, если верить Паппсу, была именно такая. Паппс отзывался о ней очень высоко и говорил, понизив голос, потому что она сидела рядом, с другой стороны, между ним и послом. Особых возражений ее внешность у меня не вызывала, хоти для высшего класса лоб все-таки был широковат. Атласная белая кожа, светло-каштановые волосы, собранные в пучок, живые карие глаза - все было прекрасно, но вот рот, опять-таки, подкачал. Начинался он, вроде бы, и ничего, но какая-то сила отгибала его кончики вниз. Может, ее что-то расстроило, а может, она просто переусердствовала, пробивая карьеру мужу. Будь она помоложе, я не стал бы возражать против того, чтобы попытаться выяснить, в чем дело, и поискать какой-нибудь выход с ней на пару. Если Вулфу позволено служить отечеству, стряпая форель для чужеземного посла, то почему мне нельзя послужить ему же, помогал расправить перышки жене помощника государственного секретаря?

    У другой женщины, сидевшей за нашим столом, с перышками было все в порядке. Напротив меня, чуть наискосок, сидела Адриа Келефи - вовсе не дочь посла, как могло бы показаться на первый взгляд, а его жена. Она не выглядела особенно пробивной, но она, безусловно, выглядела. Маленькая, изящная, с шелковистыми черными волосами и сонным взглядом темных глаз. Вот кого можно было бы подхватить на руки и унести куда-нибудь, пусть даже только в драгстор на стаканчик кока-колы, хотя я, конечно, сомневаюсь, чтобы, по ее понятиям, именно этот напиток подходил в качестве угощения. Справа от нее сидел помощник госсекретаря Лисон, слева - Вулф, и с обоими она справлялась прекрасно. Раз она даже прикоснулась рукой к руке Вулфа - держала ее так секунд десять - и он не отдернул свою. Я-то помнил, что к числу самых невыносимых для него вещей на свете принадлежат две: физический контакт с кем бы то ни было и соседство с женщиной, и решил, что просто обязан познакомиться с ней поближе.

    Но не все сразу. Рядом с Вулфом, как раз напротив меня, сидел девятый и самый последний - высокий тощий субъект с косящими глазами и топкими, плотно сжатыми губами, прочерченными, как тире, меж двух костлявых челюстей. Его левая щека была раза в четыре краснее, чем правая, - это я мог понять и посочувствовать. Камин, находившийся справа от меня, от него находился слева. Звали его, как сказал Паппс, Джеймс Артур Феррис. Я заметил, чти он, должно быть, какая-нибудь мелкая сошка, вроде пажа или лакея, раз его тоже засадили на эту сковородку.

    Паппс хихикнул.

    - Ну что вы, какой лакей… Он очень важная персона, мистер Феррис. Здесь он из-за меня. Мистер Брэгэн скорее пригласил бы очковую змею, чем его, но когда он ухитрился организовать приезд сюда посла и секретаря Лисона, я решил, что не пригласить Ферриса будет несправедливо, и настоял на своем. Кроме того, я очень злорадный человек. Мне доставляет удовольствие наблюдать, как сильные мира сего выставляют напоказ свой дурной норов. Вот вы говорите, что поджариваетесь заживо. А почему вы поджариваетесь? Потому, что стол пододвинут слишком близко к огню. Для чего его так поставили? Чтобы мистер Брэгэн мог устроить мистера Ферриса на максимально неудобное место. Самые мелочные люди на свете - это большие люди.

    Когда моя тарелка опустела, я сложил свои вилку и нож в точности по рекомендациям Хойла.

    - А сами вы какой человек - большой или маленький?

    - Ни то, ни другие. Я без ярлыка. Как вы в Америке говорите - неклейменый бычок.

    - А что делает Ферриса большим?

    - Он представляет большой бизнес - синдикат пяти крупных нефтяных компаний. Вот почему мистеру Брэгэну хочется изжарить его живьем. На кон поставлены миллионы долларов. Все эти четыре дня с утра у нас была рыбалка, в обед - перебранка, а вечером - братание. Посла мистер Феррис сумел кое в чем переубедить, но только, боюсь, не секретаря Лисона. Я нахожу все это очень забавным. Ведь решение-то, в конце концов, принимать мне, а я могу только приветствовать такое развитие ситуации, после которого мое правительство получит на десять - двадцать миллионов больше. Не думайте, что я разглашаю государственные секреты. Если вы повторите то, что я вам сказал, мистеру Вулфу а он - любому из них, пусть хоть самому Лисону, я не стану обвинять вас в болтливости. Я за простоту и искренность. Я мог бы даже пойти на…

    Я не дослушал до конца, на что мог бы пойти злокозненный, злорадный, простой и искренний человек, потому что нас прервали. Джеймс Артур Феррис вдруг отодвинулся со своим креслом от стола, вовсе не стараясь делать это незаметно, встал, решительно перешел через всю комнату - добрых шагов двадцать - и взял с подставки бильярдный кий. Все головы повернулись в его сторону, и я, наверное, был не единственным, кому показалось, что он сейчас вернется и всадит его в нашего хозяина. Но он просто поставил бильярдный мяч на ударную позицию и, не примеряясь, с силой вонзил его в сложенные кучей шары. В гробовой тишине головы повернулись к Брэгэну, потом друг к другу. Я ухватился за предоставившуюся возможность. Если Брэгэну нравится поджаривать Ферриса, пусть его, но меня-то жарить ни к чему; и я не упустил свой шанс. Я встал, подошел к бильярдному столу и учтиво обратился к Феррису:

    - Может, я сейчас их соберу, и мы сыграем на счет?

    От ярости он не мог выговорить ни слова. Только кивнул головой.

    Пару часов спустя, где-то в районе десяти, Ниро Вулф сказал мне:

    - Арчи. По поводу вашего поведения в столовой. Вы знаете, как я отношусь ко всему, что мешает нормальному приему пищи?

    - Да, сэр.

    Мы были у него в комнате и готовились на покой. Моя комната была в другом конце коридора; он пригласил меня задержаться по дороге.

    - Не спорю, - сказал он, - всегда бывают исключения из правил, и это как раз такой случай. Мистер Брэгэн либо негодяй, либо болван.

    - Да. Либо и то, и другое. По крайней мере, меня никто не стал привязывать к столбу, не забыть бы поблагодарить его хоть за это. Завтра на рыбалку идете?

    - Вы же знаете, что нет. - Сидя, он с кряхтеньем нагнулся, чтобы развязать шнурки. Покончив с этим, он выпрямился. - Я посмотрел кухню и все оборудование. Ничего, сойдет. Они вернутся с утренним уловом в одиннадцать тридцать, обед назначен на полпервого. Я займусь на кухне с десяти. Повар у него вежливый, и разбирается довольно неплохо. Я хочу сделать признание. Вы были правы, когда не хотели сюда ехать. У них идет дикая жестокая свара; посол Келефи - в самом ее центре, и он сейчас в таком состоянии, что ему хоть форель "Монбарри" подавай, хоть карпа, жаренного в сале - все без разницы. У остальных же слюнки текут только на длинную свинью. Знаете, что это такое?

    Я кивнул:

    - Жаркое по-каннибальски. Правда, свинью для себя каждый из них предпочел бы выбрать сам.

    - Без всякого сомнения. - Он потряс ногами, сбрасывая туфли. - Если мы выедем сразу после обеда, часа в три, успеем домой к отбою?

    Я сказал, само собой, и пожелал ему спокойной ночи. Когда я открыл дверь, он проговорил у меня за спиной:

    - Кстати, это совсем не люмбаго.

    На следующее утро, в десять тридцать, Вулф и я завтракали вместе за маленьким столиком в большой комнате, у единственного окна, до которого сквозь просвет в деревьях добиралось солнце. Оладьи были вполне съедобные, хотя, конечно, никакого сравнения с теми, которые делает Фриц; а бекон, кленовый сироп и кофе, по признанию Вулфа, вообще оказались приятным сюрпризом. Все пятеро удильщиков ушли еще до восьми, каждый - на свой отрезок частных трехмильных угодий.