Рекс Стаут-Оживший покойник.

    – Домери и Найдер, – произнесла она ласкающим слух голосом. Я вежливо спросил:

    – Не могли бы вы повторить по буквам?

    Я имел в виду "Домери", поскольку фамилию девушки "Найдер", "Синтин Найдер" уже зафиксировал в своей записной книжке.

    Тут же я понял, что с таким же успехом мог бы попросить её произнести по буквам фамилию "Шекспир" или "Чарли Чаплин", настолько она удивилась. Очаровательные голубые глаза Синтин выразили искреннее недоверие: что это? Неудачная шутка? Уж не дурачу ли её?

    И все же она заставила себя благосклонно улыбнуться и повторила отчетливо: "Д-О-М-Е-Р-И"… Седьмая авеню, четыреста шесть.

    Это был, видимо, адрес конторы фирмы.

    – Интересно, – спросила она, – как бы вы отреагировали, если бы я попросила произнести по буквам имя Ниро Вульфа?

    – Попробуйте, – предложил я, улыбнувшись. – Положите пальцы мне на пульс и спрашивайте… Только не требуйте произносить по буквам мою фамилию – Арчи Гудвин. Это причинило бы мне боль.

    Вульф что-то недовольно заворчал и переместил свои пуды в специально изготовленном для него кресле.

    – Вы договорились о свидании, чтобы увидеть МЕНЯ, – сказал он посетительнице. – Я полагаю, вам нужен детектив. Если да, объясните, для чего именно, и не поощряйте ухаживания мистера Гудвина. Ему ничего не стоит вскружить вам голову.

    Я пропустил замечание шефа мимо ушей, решив, что не в моих интересах с ним ссориться, ибо он только что приобрел новый "кадиллак", а это означало, что именно мне, Арчи Гудвину, будет подвластно это чудо скорости и комфорта: из нас, четырёх обитателей кирпичного особняка на Западной Тридцать пятой улице, что стоит неподалеку от реки, только я один умел водить машину.

    Сам Вульф был твердо убежден, что любые механизмы с движущимися частями являются заговором против его особы, он крайне редко покидал дом, разве что по весьма важным причинам личного характера, а по делу – почти никогда, оставаясь в своем кабинете на первом этаже, используя для работы свои природный ум, когда мне удавалось заставить его это сделать.

    Управляющий нашим домашним хозяйством, он же шеф-повар Фриц Бреннер знал, как обращаться с машинами, но делал вид, что не знает, да и водительских прав у него не было.

    Теодор Хорстман – садовник, который ухаживал за орхидеями в оранжерее на чердаке, считал, что для здоровья полезно ходить пешком, и придерживался этого правила на практике, хотя был далеко не первой молодости.

    Я, Арчи Гудвин, был и детективом, и секретарем, и стенографистом, и парламентером, и мальчиком на побегушках, – мастером на все руки. Но теперь-то главным образом – водителем "кадиллака", рассчитывая, что именно к такой мысли придет мой босс. Потому-то я и позволил Ниро Вульфу в присутствии очаровательной Синтин Найдер окрестить меня ловеласом и волокитой. К тому же "кадиллак" стоил кучу денег, а на протяжении этой недели нам никто не предлагал приемлемой работы. А голубоглазая мисс Найдер выглядела так, будто у неё денег куры не клюют.

    Надо сказать, если я привык к манерам Вульфа и довольно спокойно выносил его оскорбительные замечания, то другие не отличались такой терпимостью. Вульфу ничего не стоило обидеть Синтин. Случись такое, она поднимется и уйдет искать другое детективное бюро для того, чтобы расстаться там со своими долларами.

    Взвесив все это, я понимающе улыбнулся очаровательной клиентке, приготовил авторучку, записную книжку и прокашлялся.

    – "Домери и Найдер", – повторила Синтин, – это так же хорошо, как все то, что расположено в районе Седьмой авеню, включая Пятьдесят седьмую стрит, но если вас не интересует модная одежда, и вы не посещаете показ новых моделей нашей фирмы, то ваши жены наверняка отлично её знают.

    Вульф содрогнулся:

    – Никаких жен! – сказал он. – Ни у одного из нас нет жены. Потому-то мы так невежественны.

    – Но если бы у вас была жена, – продолжала настаивать Синтин, – она непременно пользовалась бы услугами нашей фирмы "Домери и Найдер". Мы шьем высококачественные пальто, костюмы, платья. Даже здесь, в Нью-Йорке, наши клиенты – самые избранные люди. Вот уже двадцать лет, как пользуется самой высокой репутацией дело, основанное Джорджем Домери и Полем Найдером, моим дядей Полем – братом отца…

    – Простите меня, – перебил её Вульф, – может мы сэкономим время, если перейдем к сути вашей проблемы.

    – Как раз для этого, – возразила Синтин, – я должна рассказать историю всего нашего дела…

    Она нахмурилась, глянула в окно за письменным столом Вульфа с таким видом, как будто что-то там увидела, и, пожав плечами, продолжала:

    – Джордж Домери был главой фирмы, её организатором, администратором и коммерсантом, а дядя Поль был художником-модельером. Речь пойдет главным образом о моем дяде Поле. Если бы не он, Домери никогда бы не сумел создать такую фирму и выпускать такие первоклассные изделия… Владели они фирмой совместно на паритетных началах – пятьдесят на пятьдесят… Но вот мой дядя год назад покончил с собой, как было заявлено официально…

    То, что рассказала Синтин Найдер, подтверждало мою мысль, что она в состоянии хорошо заплатить, а для этого – я не сомневался – нам предстоит превратить самоубийство в убийство.

    – Думаю, что надо сказать несколько слов и о себе, – продолжила Синтин, – Я родилась и выросла во Фригоне… Родители умерли, когда мне исполнилось четырнадцать лет. Дядя Поль послал за мной, я приехала в Нью-Йорк и жила у него. Он не был женат. Мы не слишком-то ладили друг с другом, возможно потому, что у нас сходные натуры, как он сам говорил, у меня тоже есть творческая жилка, к тому же я не хотела поступать в колледж… Конечно, ничего плохого между нами не было, и все же мы не только спорили, но и ссорились. Наконец, после одной особенно бурной сцены он разрешил мне жить по-своему, сказав, что поскольку я не желаю учиться, должна сама себе зарабатывать на жизнь… И что вы думаете, он сделал?.. Принял меня в фирму "Домери и Найдер" на должность модельера с очень высокой оплатой. Замечательный был человек!.. Конечно, он бы так не поступил, если бы не был уверен, что у меня действительно есть талант…

    – Какого рода? – скептически спросил Вульф.

    – Талант модельера, понятно, – простодушно ответила Синтин с таким видом, как будто все другие профессии не стоят и ломаного гроша.

    – Тогда, три года назад, – продолжала мисс Найдер, – мне было всего восемнадцать лет и никакой специальной подготовки. Так что доказать, что я на что-то пригодна, не было никаких шансов. К тому же меня крайне удивило, что дядя предложил мне с первых дней работать вместе с ним. Он был превосходным модельером, а они все так ревниво относятся к своим успехам… Тогда-то он и уехал отдыхать на Запад, и оттуда вдруг пришло сообщение, что покончил с собой. Известие это было как гром среди ясного неба… Я думаю, мне следует сказать, почему, несмотря на горечь потери близкого человека, я не слишком удивилась, узнав о его самоубийстве…

    – Естественно, – согласился Вульф.

    – Потому что знала, как он был несчастен. Жена Джорджа Домери, Элен, разбилась о камни, упав с лошади. А дядя её безумно любил. Он её боготворил, тем более, что был гораздо старше. Она же его не любила, и вообще никогда никого не любила, кроме самой себя, кокетничала с ним, ей правилось, что он так в неё влюблен, и никакие другие женщины его не привлекают.

    Я не стал помечать в блокноте, что мисс Найдер без особой симпатии отзывалась о миссис Домери, но могу это подтвердить.

    – Смерть Элен явилась для дяди Поля невероятным ударом, – продолжала Синтин, – как он переживал, я никогда ничего подобного не видела. В течение трёх дней после её гибели он не произнес ни слова. Можно было подумать, что разучился говорить. Не покидал свою квартиру ни днем, ни ночью, хотя тогда как раз происходила выставка-демонстрация осенних моделей… Потом он мне объявил, что уезжает на Запад. И уехал. Через четыре дня пришло сообщение о его самоубийстве при таких обстоятельствах, которые не вызывали у меня никаких сомнений.

    – А теперь у вас эти сомнения появились? – спросил Вульф, поскольку она замолчала.

    – Естественно! – воскликнула она. – Я не удивилась, когда узнала, КАК он совершил самоубийство. Всегда отличался экзальтированностью, был, как говорят, человеком со странностями. Оно и понятно, лучший дизайнер Нью-Йорка, привык к саморекламе. Он снял с себя всю одежду и прыгнул в гейзер Йеллоустонского парка.

    Вольф неожиданно улыбнулся. Я посмотрел на девушку с невольным восхищением: меня поразила её невозмутимость и ровный голос, которым она рассказывала о таких кошмарных вещах. Конечно, прошёл уже целый год, но все же…

    – В этом гейзере очень глубоко, – продолжала Синтин, – Температура воды там гораздо выше точки кипения. Это я выяснила из статьи, которая была напечатана в какой-то газете.

    – Действительно, необыкновенный конец! – согласился Вульф. – А почему вы сейчас стали сомневаться в том, что это самоубийство?

    – Потому что он не умер, он жив. Я видела его живым и здоровым на прошлой неделе в Нью-Йорке.

    Я почувствовал было некоторое облегчение, подумав, что настал тот момент, когда самоубийство превратилось в убийство.

    В детективном деле – это тот стержень, на котором все держится. Заголовок в газете со словами "убитый человек", сразу же привлекает внимание, вызывает интерес, и вот – на тебе, этот "убитый человек" у Синтин стал "ожившим покойником". Весьма оригинально!

    Тут же я подумал: если её дядя Поль жив, то плакало её наследство и доля в деле, значит она и нам не сможет как следует заплатить! Отношение лично к ней оставалось у меня, разумеется, прежним: хороша собой без всяких "но", голос очаровательный, и все такое. Но если судить профессионально, наш интерес к ней значительно ослабел, поскольку вопрос гонорара для меня, да и для Вульфа, никогда не стоял на последнем месте.

    Поэтому я разрешил себе немного расслабиться, похлопал записной книжкой по столу, за которым обычно сидел вполоборота к Вульфу, чтобы хорошо видеть посетителя, которого непременно сажали в красное кресло. Некоторые стеснялись этого, но Синтин, одетая в жёлтое платье, из какого-то странного материала, кажется, японского шёлка, и коричневый жакет в крупную жёлтую клетку, с непонятным сооружением на голове, выглядела на красном фоне великолепно.

    Если Синтин сама придумала этот ансамбль, то Вульфу придется проглотить свой скептицизм по поводу её таланта.

    – Когда и где вы увидели своего дядю живым? – спросил Вульф.

    – Случилось это в прошлый вторник, 3-го июля. Завтра исполнится ровно неделя… Мы показывали осеннюю коллекцию моделей для прессы. Обычно не используем для этого отели, поскольку наш собственный зал на 200 человек достаточно удобен. На такие показы, как правило, не пускают посторонних, чтобы избежать толкотни и неразберихи… Я как раз демонстрировала чёрно-синий ансамбль из облегченного твида, когда увидела дядю Поля. Он сидел в пятом ряду между Агнесс Дембертон из "Вог" и миссис Гамперт из "Геральд Трибьюн". Если вы спросите у меня, как я его узнала, я бы не смогла вам этого объяснить, просто я ЗНАЛА, что это он, у меня не было ни малейшего сомнения…

    – А почему, собственно, вы могли не узнать его? – спросил Вульф.

    – Потому что у него была борода, на носу очки, а волосы приглажены и зачесаны на левую сторону. Все вместе выглядело кричаще, что совершенно несвойственно дяде Полю. Борода, правда, была подстрижена… Вообще-то его было трудно узнать. Сначала у меня не было полной уверенности, что это он. И к лучшему, иначе бы я уставилась на него и остановилась.

    – Позже Полли Фарелла спросила у Бернарда Домери, племянника Домери-старшего, что это был за мужчина с такой большой бородой. Бернард ответил, что бородач – по всей вероятности, представитель "Дейли Уоркер". Конечно, мы знали большинство приглашенных на показ представителей прессы, но не всех. Когда я демонстрировала ещё одну модель – длинное подбитое мехом пальто из "клайншель-ратина", я снова незаметно посмотрела на бородача. И тут я окончательно его узнала. Не догадалась, а узнала. Это меня настолько поразило, что я была вынуждена уйти с помоста быстрее, чем следовало. А в комнате, где мы переодевались, постаралась никому не попадаться на глаза. Мне хотелось подбежать к дяде, поговорить с ним, но я не могла это сделать, чтобы не сбить порядок демонстрации. У меня было ещё четыре модели для показа, одна из них – гвоздь сезона – платье из материала в белую полоску с рукавами-буфф и интересной отделкой. Я была обязана довести показ до конца. Когда шоу закончилось, тут же поспешила к дяде. Но он уже ушёл.

    – И что же дальше? – спросил Вульф.

    – Я выскочила в коридор, пробежала до лифта – все напрасно, он исчез.

    – И вы его больше не видели?

    – Нет. Лишь тогда на демонстрации моделей.

    – А кто-нибудь ещё его узнал?

    – Не думаю… Да нет, уверена, что не узнали, иначе бы поднялся шум. Представляете, оживший мертвец?!

    Вульф молча кивнул. Его грузное тело словно застыло в массивном кресле. Широкое лицо было непроницаемым. Жили только глаза.

    – Многие ли из людей, присутствовавших на показе, знают его?

    – Конечно, его почти все знают. Он был очень популярен в своем кругу. Почти так же, как вы в своем.

    Вульф сделал вид, что не заметил комплимент.

    – Скажите, насколько вы уверены, что это был именно он?

    – Абсолютно! У меня нет ни малейших сомнений на этот счет.

    – И вы не узнали, за кого он себя выдает?

    Она покачала головой.

    – Я не смогла ничего о нём узнать, да и некому было задавать вопросы. Мне пришлось бы расспрашивать слишком многих, а вряд ли кто смог бы что-либо толковое сказать… – Она заколебалась. – Билеты у нас представителям прессы раздаются довольно свободно. Вообще-то, их рассылают официально, но те, кто знает каналы, по которым их можно раздобыть, без труда попадают на все наши шоу. Ну а дядя все, разумеется, хорошо знал.

    – Вы кому-нибудь обо всем этом рассказывали?

    – Ни одной душе. Пыталась сама разобраться, что все это значит, решала, что делать…

    – Мне думается, что вы должны просто забыть о случившемся, – сказал Вульф. – Вы говорили, что унаследовали половину, – тут он сделал гримасу, – дела вашего дядюшки? А что ещё? Какое-нибудь недвижимое имущество, бумаги, деньги в банке?

    – Нет. Никакого имущества, кроме мебели в его квартире. Его поверенный сказал мне, что у него нет ни счета в банке, ни каких-либо ценных бумаг.

    – Та-ак… Это, конечно, не миниатюрные вещи, которые можно унести с собой. Но все же у вас имеется половина его дела. Оно верное?

    Синтин улыбнулась:

    – Как говорит Полли Фарелла, в прошлом году наше дело оценивалось в два миллиона, а нынче наш доход ещё увеличился.

    – Тогда почему бы вам не позабыть этот инцидент? Не все ли равно, из каких соображений ваш дядя надумал носить бороду и парик? Если вы припрете его к стенке, заставите побриться и смыть помаду с головы, вы лишитесь своей доли состояния со все возрастающим доходом. Все это принадлежит ему. Лично я с вас ничего не возьму за подобный совет.

    Синтин решительно затрясла головой:

    – Нет, я должна знать, что творится, в каком я положении. Я…

    Она умолкла, закусив губу, старалась сдержать эмоции, которые, нет-нет, да и прорывались наружу. Справившись с волнением, сказала всего лишь одну фразу:

    – Я страшно огорчена.

    – Тогда вам следует не торопиться с решением. – Вульф проявлял невероятное терпение и я, продолжая стенографировать, отлично понимал, что это неспроста. – Никогда не решайте ничего, когда вы расстроены… – Он погрозил ей пальцем. – Несмотря на свою уверенность, вы все же можете и ошибиться. Действительно, как вам удалось узнать вашего дядю? Другие-то его не узнали? Только потому, что жили с ним в одном доме и близко его видели? Но ведь и остальные знали его не хуже. Особенно, партнер по делу – мистер Домери. Вы сами говорили, что они были знакомы 20 лет. Присутствовал ли Домери в тот раз на демонстрации моделей?

    Глаза Синтин широко раскрылись:

    – Ох, неужели я вам об этом не сказала? На демонстрации был Бернард Домери, племянник Домери-старшего, об этом я говорила. Но Джорджа Домери, естественно, и не могло там быть, он же умер.

    Теперь уже Вульф широко раскрыл глаза:

    – Черт побери! Тоже прыгнул в гейзер?

    – Нет, это был несчастный случай. Он утонул. Удил рыбу и свалился с лодки.

    – Где и когда это произошло?

    – Во Флориде на западном побережье. Это было… Подождите, сегодня седьмое июля, значит, это было около шести недель назад.

    – Кто-нибудь был вместе с ним?

    – Бернард, его племянник.

    – И больше никого?

    – Никого.

    – И племянник… унаследовал половину дела?

    – Да, но…

    Синтин нахмурилась, её рука задрожала. На неё было приятно смотреть, она сопровождала свою речь очень грациозными жестами. Но сейчас была так расстроена, что недостаточно контролировала себя.

    – Нет, там все в порядке.

    – Почему вы так уверены?

    Синтин повела плечами: "Ведь если бы возникли какие-то сомнения, или, больше того, подозрения, полиция во Флориде занялась бы им".