- Да нет. Я видел вас, когда вы уезжали из Мадрида после последнего громкого дела в Испании. - Думаю, можно рискнуть и пойти в Чаппинг. - Безусловно. На посту только два унтер-офицера; лейтенант уехал в глубь страны, вернется дня через четыре, не раньше… Я хотел бы продолжить осмотр. Лавалетт видел, как короткий пухлый палец скользит по груди Гэм. - Что у нее? - Плеврит. - Так я и думал. С вашего разрешения, будем считать осмотр законченным. - Обычно это решает врач. - Совершенно верно, обычно. - После столь поверхностного осмотра трудновато сделать надлежащие выводы. - Шотландец усмехнулся. - Вдобавок белый пациент поистине отдохновение от всей этой коричневой швали… - Поэтому прошу вас, скажите, сколько я вам должен… Шотландец сердито посмотрел на него, встал, ехидно сказал: "Ничего" - вскочил на коня и поехал прочь. Гэм приподнялась на локте. - Он поставит на ноги всех военных. Нужно немедля двигаться дальше. Лавалетт сунул ей под мышку термометр. - Что это даст? Лишнюю передышку, и не более того. Так или иначе они будут висеть у нас на хвосте. - Тебе нужно уходить! - воскликнула Гэм. - Я останусь здесь. Забирай планы и тамила с парой носильщиков - вы сумеете уйти. Ну же, ступай! Не медли! Лавалетт не ответил. Вышел из палатки, отдал несколько распоряжений. Потом вернулся и сказал: - Болезнь освобождает от всех обязательств. Будь вы здоровы, мы бы, вероятно, обсудили ваше предложение. И еще: я пока не в Сингапуре. До тех пор многое может случиться. Спустя несколько часов явились унтер-офицеры с отрядом сикхов. Лавалетт не дал им рта открыть, спокойно заговорил первым: - Я ждал вас. Палатку нужно свернуть. Паланкин требует особенной осторожности: вы понесете больную. Ничего, справитесь. В этом стальном чемодане важные бумаги, тщательно за ним присматривайте. При свете факелов караван направился по лесной тропе к поселку. Гэм спала в паланкине. Лишь изредка она открывала глаза и задумчиво смотрела на Лавалетта. Унтер-офицеры решили дождаться лейтенанта. А покуда предоставили пленникам свободу. В полдень пришел врач, хотел осмотреть Гэм. Лавалетта рядом не было. Она и бровью не повела, увидев шотландца. - Как ни прискорбно, - сказал он, - но я вынужден был прибегнуть к этому средству, чтобы вы остались здесь. Так что сами понимаете, насколько это для меня важно. Гэм иронически усмехнулась: - Вы британский подданный. - Здесь я об этом не помню. Она испытующе взглянула на него и чуть изменила тон: - Кстати, вы переоцениваете мою причастность к этим делам. - Понимаю. Да теперь это и безразлично. Английские власти обыкновенно интернируют столь опасных людей, и на долгие годы. "На долгие годы…" - подумала Гэм, а вслух сказала: - Это пустяки. Я все равно поступила бы именно так. - Вы эксцентричны. По-другому я ваше путешествие объяснить не могу. - В Европе оно вполне объяснимо… - Верно. Я приехал сюда по сходным причинам. Но десять лет среди туземцев чрезвычайно обостряют восприимчивость к прелестям Европы. Позвольте смерить вам температуру. - Сегодня никакой температуры нет, - сказала Гэм, взяв термометр. - Ваша правда. Поразительный успех. - Решение всегда приносит успех. - Вы рассматриваете нынешние обстоятельства как решение? - Если угодно, да. Несколько насильственное, но все же решение. Вечером явился офицер, которого вызвали по телефону. Гэм услышала шум автомобиля и оделась. После беглого допроса лейтенант сказал, что, если потребуется помощь, он целиком в ее распоряжении. К Лавалетту он отнесся весьма почтительно и выразил сожаление, что должен действовать согласно приказу. Наутро его доставят на пост, а оттуда переправят дальше. Гэм улыбнулась молодому офицеру и попросила показать ей дорогу к дому врача. Для шотландца ее визит был полной неожиданностью. Гэм держалась непринужденно и тем усугубила его замешательство. Он пробормотал несколько бессвязных фраз и предложил ей сесть. На ходу она нечаянно задела его и вздрогнула от брезгливости - потом села. Он жадно, во все глаза следил за каждым ее движением. Она спокойно сидела перед ним и ждала. Он начал разговор и хрипло произнес: - Завтра утром Лавалетта увезут. Она безучастно пожала плечами. - Вы… поедете с ним? - Не знаю… Возможно, останусь… - Она проговорила это почти отрешенно, только подумала: долгие годы тюрьмы. - Я уже объяснил вам, как это для меня важно… - Есть одно условие. - Насчет Лавалетта? - Этой ночью он должен бежать. - Нет ничего проще. Ведь он сохранил почти полную свободу передвижения. - Вы прекрасно понимаете, что без поддержки бегство бессмысленно. - Не понимаю… - Я говорила вам, что ждала решения. Не этого, внезапного. Но раз уж так вышло и раз эта история, начавшаяся из-за меня, привела к теперешней ситуации, мой долг - завершить ее так, чтобы в будущем она не тяготила мне душу. Врач кивнул. - Тогда все будет кончено? - У вас есть автомобиль? - Да. - Надеюсь, через час он будет готов к отъезду. - Пожалуй, это возможно. Я сам его подготовлю. - Отлично. Проселки в хорошем состоянии? - При некотором шоферском опыте проехать можно. - Автомобиль будет наготове? - Тоже при одном условии. - Я знаю это условие и не считаю нужным говорить о нем. - Не совсем. Что может помешать вам уехать с ним?.. - Вы быстро соображаете. Автомобиль в порядке? - Я же сказал. Нужно только залить полный бак. - Ладно. Положите в багажник провиант, одеяла и оружие. Шотландец молчал, переставляя какие-то вещицы на столе. - А что потом? - Автомобиль будет угнан. Подозревать вас в пособничестве абсурдно, ведь именно вы содействовали аресту. Пропажу вы обнаружите завтра утром. - Завтра утром, вместе с вами, - хрипло сказал шотландец. - Не забудьте про карту. Вы отправитесь со мной к лейтенанту Брауну. Я найду способ предупредить Лавалетта. Он уйдет к себе. А чтобы его уход не вызвал подозрений, вы скажете, что у него приступ болотной лихорадки. Два часа спустя вы уведете меня в свой дом… Два часа спустя. К тому времени они еще могут поднять солдат по тревоге… Как видите, я рассуждаю логично. - Согласен. Шотландец собрал солидный запас провизии, заправил автомобиль горючим и смазкой. Потом уложил в кабину ружье, сказав Гэм: "Это у меня самое лучшее". Принес патроны и бинокль. - Поймите, все это было для меня очень нелегко. В иные времена такие понятия, как подлость или предательство, мало что выражают, а здесь, в джунглях, на собственной шкуре постигаешь, что все средства хороши. - Мы поговорим об этом позже, - ответила Гэм и заторопила его. Шотландец снял с руля цепь, проверил зажигание. Неуемная радость захлестнула Гэм, когда послышался рокот мотора. - Идемте, - быстро сказала она и, не оглядываясь, зашагала по дорожке. Ей удалось ненадолго остаться с Лавалеттом наедине и шепнуть ему, что все готово к побегу. Он изумился: - Кто вам сказал, что я хочу бежать? - Молчи! Иначе нельзя. - Хорошо! Бумаги я возьму с собой. - Тебе их не заполучить. Езжай без них! - Нет. Добыть их - минутное дело. У меня есть второй ключ от чемодана, я выну бумаги, а чемодан оставлю. Это заметят не так скоро, как побег. Когда я уйду к себе, вы немного подождите, а затем под каким-нибудь предлогом выходите на улицу и со всех ног бегите ко мне. Я приторможу на краю поселка. - Это невозможно. Я остаюсь. - Ты обещала врачу… - Нет-нет… Просто каждая минута на счету… Лавалетт смотрел прямо перед собой. - Ну что ж, увидим. Он вошел в бунгало, Гэм последовала за ним. Врач с лейтенантом пили виски. При появлении Гэм шотландец облегченно вздохнул. Лавалетт с рассеянным видом устроился в плетеном кресле. Гэм стояла подле офицера и была совершенно обворожительна. Лавалетт встал и попрощался. - Я неважно себя чувствую, пойду приму пару таблеток и лягу, ведь к завтрашнему дню надо хорошенько отдохнуть. - Может, дать вам порошки от лихорадки? - спросил врач. - Они у меня с собой. - Надеюсь, это поможет, - сказал Лавалетт. - Ручаюсь, - ответил шотландец, протягивая ему белую коробочку. Лавалетт вышел, а лейтенант тотчас завел разговор о его персоне. Гэм не поддержала эту тему и принялась с ним флиртовать. Немного погодя лейтенант уже зарделся как гимназист и весь горел восторгом. Врач был немногословен. Лишь изредка ронял словечко-другое. Его сверкающий взгляд неотрывно следил за Гэм. Неожиданно он встал. - Поздно уже, лейтенант Браун. Я, пожалуй, пойду, заодно подышу прохладным воздухом. Гэм улыбнулась. - Вы угадали мое желание. Будьте добры, проводите меня, наверное, так надежнее… - И, не давая лейтенанту раскрыть рот, она пожелала ему доброй ночи. Лейтенант надолго склонился к ее руке. Врач наблюдал за этой сценой с насмешливым волнением. Они молча шли рядом. Ярко светила луна, и залитый тусклым серебром ландшафт казался зыбкой волшебной грезой, парящей средь черных теней. Но вот наконец и дом шотландца, с ярко освещенными окнами, огромный, точно судьба, точно конец. Дверь гаража распахнута настежь - автомобиля нет. Шотландец прямо-таки величественным жестом указал на зияющий пустотой гараж и чуть ли не покорно отворил перед Гэм дверь своего бунгало. Она вошла внутрь, звука шагов не слышно, он словно тонул в мягкой вате. Врач вошел следом, громко и возбужденно дыша. Гэм была уже почти у окна и тут только заметила, что в комнате находится Лавалетт. Он стоял, скрестив руки на груди, потом быстро шагнул к двери, прислонился к косяку, вскинул вверх никелированный ствол оружия. - Простите сей романтический эффект, но в моем положении без него никак не обойтись. Ваш уговор нуждается в поправке, которую можно внести только таким способом. Я и в самом деле выстрелю, так что не шевелитесь. Врач посерел лицом. Взгляд забегал. Белки глаз призрачно светились на сером лице. Рот свело судорогой. Губы лепетали что-то бессвязное. Потом по всему телу прошла конвульсивная дрожь. Хрипя от ярости, он ринулся было вперед, но тотчас пошатнулся. Лавалетт легонько толкнул его - и он рухнул на пол. Лавалетт быстро связал ему руки и ноги, сунул в зубы кляп. - К сожалению, без этого нельзя, - спокойно сказал он, - ведь я уже имел случай узнать ваши замашки. Вы знаете, мне необходим час форы, у лейтенанта автомобиль потяжелее вашего. Он тронул Гэм, которая стояла оцепенев. - Ты еще здесь… - пролепетала она. Лавалетт потянул ее за собой, на улицу. Они бежали по тропинкам, спешили на край деревни. По серебряному диску луны скользили облака, кругом была неизвестность, волнующее приключение, полное ветра, и ночи, и аромата свободы. Словно мощная опора, темнел на фоне черноватого сумрака лунного ландшафта силуэт автомобиля. Лавалетт усадил Гэм в машину, включил фары. Кипящие конусы света рванулись во тьму, указывая дорогу, мотор взвыл, автомобиль дернулся и помчался вперед. Бамбуковые хижины вихрем пролетали мимо, перепуганные обитатели шарахались от света фар, огромная пестрая шляпа из соломки угодила под шуршащие шины, аллея ангсеновых деревьев оплеснула автомобиль волнами благоухания и золотистой цветочной пыльцы. Затем к дороге подступили джунгли, побежали по сторонам тысячами гибких бамбуковых стволов. Вначале они перемежались рисовыми полями и чайными плантациями, но скоро автомобиль очутился в мрачном лесном туннеле, который зверем напрыгнул на него и накрыл своим тяжелым черным брюхом. Серые пятна просек наливались по краям лиловостью. Потом тени уходили ввысь, срывали с неба тьму. Влажным удушливым покровом она падала в спертый воздух чащобы, пресекая дыхание. Рев мотора эхом отдавался со всех сторон. Стаи обезьян с воплями мельтешили в кронах деревьев. Перепуганные попугаи, пытаясь взлететь, продирались сквозь листву. Какая-то тень метнулась через дорогу. Колеса, эти ненасытные разбойники, ухватили ее и оставили позади - плоскую, темную, недвижную. Гэм подалась вперед. - Зачем ты ждал? Лавалетт склонился к разноцветным лампочкам и коленями прижал карту к приборной доске, чтобы сориентироваться. - А разве так не лучше? - Побег могли обнаружить слишком быстро, а тогда пиши пропало. Он пожал плечами. - Чуть больше вероятности или чуть меньше - от этого ничего не меняется. У кого есть чутье, тот подчиняет себе случайность. Конусы огня летели впереди точно гончие псы, оплескивая дорогу блеклым коварным заревом, которое за автомобилем смешивалось с оскопленной тьмой и клубилось пеной света и тени. Безмолвными часовыми стояли вдоль дороги оцепенелые стволы пальм. Что-то серебристо-белое, мерцающее ворвалось в зарево фар и, как завороженное, бесшумно парило перед ними - какая-то птица с широкими крыльями. Точно волшебная сказочная пристяжка, она сопровождала машину, пленница в завороженном бегстве. А вокруг узкой полосы света и мчащегося автомобиля царила ночь - и лес с его хищной жадностью, огромными пестрыми кошками, духотой и тайнами, с убийством и внезапным криком, с бегством и алчной погоней. - Ты не хотел оставлять меня? Сердце у нее замерло, так она ждала ответа. Потом оно забилось вновь, болезненно, где-то в горле, громче мотора. Лавалетт полуобернулся и ясным голосом сказал: - Да. Кровь с такой силой ударила Гэм в голову, что едва не сбросила на пол. Пронзительно отчетливо и выпукло в мозгу вспыхнула картина, застыла в неестественной яркости, целиком заполнила все ее существо - озаренная свечой ветка тамаринда, теплая аннамитская ночь за окнами, спокойные руки, голос: "Я остался… проиграл и был вынужден под конец поставить на вас. Коллин выиграл… Все равно завтра вы будете играть с ним в поло…" Поезд катил сквозь темную кашу ночи - в углу купе она сама, бегущая от этой власти и в своем бегстве, как никогда, ей покорная… Потом картина исчезла, утонула в клокочущей, кипящей массе, которая поглотила все мысли и поспешно вытолкнула наверх уверенность: он поставил на карту свою свободу, чтобы не бросать ее… чтобы спасти от ее собственного обещания… В безмерном волнении Гэм чувствовала только одно: он скован по рукам и ногам, он более не свободен, что-то перебороло его, вцепилось мертвой хваткой, властвовало над ним, даже больше чем властвовало, и это была реальность мира. Гэм рванулась к Лавалетту, схватила за плечи, жарко дохнула в лицо: - Ты… Ты… Когда он обернулся, его черты были напряжены до предела. Потом он услышал и преобразился. Лихорадка бегства всем своим накалом ударила по нервам, отбушевала в могучем порыве инстинктов, сменилась ни с чем не сравнимым облегчением и повергла его в хмельной дурман, где уже не было места бдительности. - Да, - выкрикнул Лавалетт, - да, я не хотел, чтобы он прикасался к тебе… этот липкий слизень… Тормоза взвизгнули, как пилы, автомобиль лязгнул, пошел юзом, стал, с кипящим мотором, захлебнувшийся, задушенный бурей. Лавалетт выскочил на дорогу и, как одержимый, начал обрывать на обочине ветки с листьями, цветами, путаницей гнезд - все подряд, он швырял их в машину, осыпал ими Гэм, возвращался, срывал еще и еще, осыпал Гэм снова и снова, кричал: - Я бросаю тебе лес… опрокидываю на тебя весь мир… - Он подтащил к машине вырванный с корнями куст, тяжело дыша, зарылся в него лицом и вдруг взревел, как тигр. В этот миг в мозгу Гэм молнией вспыхнуло: она хотела удержать его, подавить, но он был сильнее и выскользнул из ее хватки; что-то куда более мощное, чем весь ее восторг и счастье, швырнуло ее в водоворот неистовых вихрей, она не хотела, но не могла не подчиниться, оно криком рвалось из ее существа и было неправдой, она чувствовала, и все же каким-то путаным образом в нем угадывалась неведомая правда, и Гэм выкрикнула: - Я бы это исполнила… Лавалетт схватил ее за плечи, просипел в лицо, сквозь тьму буравя взглядом ее глаза, задыхаясь от желания, выхлестнул: - Ради меня! Автомобиль сотрясался, Гэм чувствовала на плечах железные пальцы, а в душе у нее взревел голос, могучий, как море, яростное, бушующее от урагана, с хрипом пробился наружу: - Нет!.. Ради меня самой… Нет… Лавалетт отшвырнул ее от себя, грохнул кулаками по капоту, закричал, с перекошенным лицом, бледный, огромный: - Ты лжешь!.. Гэм опять подалась к нему. Она цеплялась за эту безудержную стихию, за этого человека, нащупала его руку и вдруг крикнула, в прозрении мистического восторга: - Все! Игра окончена! Я перешагнула через тебя! Я свободна! Свободна! За тобой вновь дорога! | 
