– Мориц Розенталь взглянул на Штайнера. – У него было много детей. У евреев часто бывает много детей. Они хорошие семьянины. Но они-то как раз и не должны иметь семьи. – Он натянул на плечи плащ, словно ему стало холодно, и внезапно показался Штайнеру очень старым и усталым. Штайнер вытащил пачку сигарет. – Вы уже давно здесь, отец Мориц? – спросил он. – Три дня. Один раз нас поймали на границе. Перешел ее с одним молодым человеком, вы его знаете. Он рассказывал мне о вас, его зовут Керн. – Керн? Да, я его знаю. Где он? – Тоже где-то здесь, в Вене. Я не знаю, где. Штайнер поднялся. – Может быть, мне удастся его найти. До свидания, отец Мориц, старый бродяга. Бог знает, когда мы теперь свидимся. Он прошел в комнату попрощаться с детьми. Все трое сидели на одном из матрацев, разложив перед собой содержимое чемодана. В одной кучке, заботливо сложенные, лежали мотки с пряжей, рядом – шнурки для ботинок, мешочек с шиллингами и несколько пакетиков шелковых ниток. Белье, сапоги, костюм и другие вещи старого Зелигмана еще лежали в чемодане. Когда Штайнер и Мориц Розенталь вошли в комнату, старший поднял голову. Он непроизвольно положил руки на вещи, находящиеся на матраце. Штайнер остановился. Юноша посмотрел на Морица Розенталя, щеки его раскраснелись, а глаза блестели. – Если мы все это продадим, – сказал он возбужденно и показал на вещи в чемодане, – то у нас будет еще тридцать шиллингов. Тогда мы бы могли вложить все эти деньги в дело и купить на них материи: манчестера, букскина, а также чулок, – на них можно больше заработать. Я завтра же начну с этого. Завтра в семь утра я начну. – Он серьезно и выжидательно посмотрел на старика. – Хорошо. – Мориц Розенталь потрепал его по маленькой головке. – Завтра в семь часов ты начнешь. – Тогда Вальтеру не нужно будет ехать в Румынию, – сказал мальчик. – Он может мне помогать. Мы пробьемся. Тогда уедет только Макс. Трое детей смотрели на Морица Розенталя. Макс, самый младший, кивнул. Он считал, что так будет правильно. – Посмотрим. Мы еще поговорим об этом. Мориц Розенталь проводил Штайнера до двери. – Нет времени предаваться печали. В мире слишком много горя, Штайнер. Штайнер кивнул. – Будем надеяться, что мальчика не схватят сразу… Мориц Розенталь покачал головой. – Он будет начеку. Он уже многое знает. Мы рано узнаем жизнь.
Штайнер отправился в кафе "Шперлер". Давно он туда не заходил, С тех пор как он получил подложный паспорт, он избегал мест, где его знали раньше. Керн сидел на стуле у стены и спал, поставив ноги на чемодан и прислонив голову к стене. Штайнер осторожно сел рядом с ним, он не хотел его будить. "Немного похудел, – подумал Штайнер. – Похудел и повзрослел". Он огляделся. Рядом с дверью примостился судебный советник Эпштейн, на столе перед ним – несколько книг и стакан с водой. Он сидел одинокий, страшный и недовольный, держа в руке пятьдесят грошей. Штайнер обернулся: наверно, конкурент – адвокат Зильбер – переманил себе всю его клиентуру. Но Зильбера в кафе не было. Подошел кельнер, хотя Штайнер его и не звал. Кельнер расплылся в улыбке: – Опять заглянули к нам? – Вы меня помните? – Ну, еще бы! Я уже беспокоился за вас. Сейчас здесь стало намного строже. Вы опять будете пить коньяк? – Да. А куда девался адвокат Зильбер? – Он тоже пал жертвой. Арестован и выслан. – А-а… А господин Черников в последние дни не появлялся? – На этой неделе нет. Кельнер принес коньяк и поставил поднос на стол. В тот же момент Керн открыл глаза. Он замигал, потом вскочил. – Штайнер! – Садись, – спокойно ответил тот. – Выпей-ка этот коньяк. Ничто не освежает лучше, если человек спал сидя. Керн выпил коньяк. – Я уже два раза заходил сюда, искал тебя, – сказал он. Штайнер улыбнулся. – Ноги на чемодане. Значит, негде ночевать, так? – Да. – Ты можешь спать у меня. – Правда? Это будет чудесно! До сегодняшнего дня я ночевал в одной еврейской семье. Но сегодня я должен был оттуда уйти. Они страшно боятся держать кого-либо более двух дней. – У меня ты можешь не бояться. Я живу далеко за городом. Мы можем отправиться прямо сейчас. Ты выглядишь очень сонным. – Да, – сказал Керн. – Я устал. И не знаю почему. Штайнер кивнул кельнеру. Тот примчался галопом, словно старая боевая лошадь, которая долго таскала повозку, а сейчас вдруг услышала звуки боевых фанфар. – Спасибо, – поблагодарил он заранее, прежде чем Штайнер успел расплатиться. – Большое спасибо. Потом взглянул на чаевые. – Целую ручки, – пробормотал он в избытке чувств. – Ваш покорный слуга, господин граф. – Мы должны добраться до Пратера, – сказал Штайнер, выйдя на улицу. – Я пойду, куда хочешь, – ответил Керн. – Я снова бодр и свеж. – Поедем на трамвае, у тебя же тяжелый чемодан. Все еще туалетная вода и мыло? Керн кивнул. – Между прочим, я переменил имя, но ты можешь спокойно называть меня Штайнером. На всякий случай я оставил второе имя – как у артиста. В случае чего, могу утверждать, что одно из имен было псевдонимом. Смотря по обстоятельствам. – Кем же ты сейчас работаешь? Штайнер засмеялся. – Некоторое время я был подручным кельнера. Но когда бывший кельнер вернулся из больницы, я должен был снова уйти. Сейчас я работаю в универсальном заведении Поцлоха, ясновидец и холуй в тире… Ну, а какие у тебя планы здесь? – Никаких. – Может, я смогу тебя устроить у нас. Время от времени нам нужны помощники. Схожу завтра в каморку старого Поцлоха. Преимущество наше заключается в том, что Пратер никто не контролирует. Тебе даже не надо заявлять в полицию. – О, боже! – воскликнул Керн. – Это было бы великолепно. Мне бы хотелось сейчас остаться в Вене подольше. – Вот как? – Штайнер искоса посмотрел на Керна. – Да.
Они вышли из трамвая и пошли по ночному Пратеру. Недалеко от Руммельплацштат Штайнер остановился перед вагоном, приспособленным под жилье. – Ну, мальчик, вот мы и пришли. В первую очередь мы соорудим тебе нечто вроде кровати. Он достал из угла одеяла и старый матрац и расстелил их на полу, рядом со своей кроватью. – Ты, наверно, хочешь есть? – спросил он. – Право, я не знаю… – В маленьком ящичке лежит хлеб, масло и кусок сала. Сделай и мне бутерброд. В дверь тихо постучали. Керн отложил нож в сторону и прислушался. Глазами он искал окно. Штайнер рассмеялся. – Старый страх, малыш, а? Мы наверняка от него никогда не избавимся. Входи, Лила! – крикнул он. Вошла стройная женщина и остановилась на пороге. – У меня гость, – сказал Штайнер. – Людвиг Керн. Молод, но уже успел побывать во многих странах. Он останется здесь. Ты сможешь нам приготовить немного кофе, Лила? – Да. Женщина взяла спиртовку, зажгла и поставила на нее кофейник с водой. Потом начала молоть кофе. Она делала это почти бесшумно – медленными скользящими движениями. – Я думал, что ты уже давно спишь, Лила, – сказал Штайнер. – Я не могу спать. У женщины был грудной хриплый голос. Лицо узкое и правильное. Черные волосы расчесаны посередине. Внешностью она походила на итальянку, но акцент был жесткий, характерный для славян. Керн сидел на сломанном плетеном стуле. Он очень устал, устала не только голова – все тело расслабло, его охватила сонная вялость, какой он уже давно не ощущал. Он почувствовал себя в безопасности. – Не хватает только подушки, – сказал Штайнер. – Пустяки, – ответив Керн. – Я сложу свою куртку и подложу немного белья из чемодана. – У меня есть подушка, – сказала женщина. Она заварила кофе, затем поднялась и вышла из комнаты, бесшумно, словно призрак. – Иди ешь, – сказал Штайнер и налил кофе в чашки без ручек. Они принялись за хлеб и сало. Вскоре вернулась Лила, неся с собой подушку, она положила ее на ложе Керна и села к столу. – Хочешь кофе, Лила? – спросил Штайнер. Она покачала головой. Пока они оба ели и пили, она тихо смотрела на них. Потом Штайнер поднялся. – Время спать. Ты устал, мальчик, правда? – Теперь – да. Теперь я снова чувствую усталость. Штайнер провел рукой по волосам женщины. – Иди тоже спать, Лила. – Да. – Она послушно встала. – Спокойной ночи…
Керн и Штайнер улеглись. Штайнер погасил лампу. – Ты знаешь, – сказал он через минуту из теплой темноты, – нужно устраиваться жить с таким расчетом, что ты никогда больше не вернешься на родину. – Да, – ответил Керн. – Мне это не трудно. Штайнер закурил сигарету. Курил он медленно. Красноватая блестящая точка вспыхивала каждый раз, когда он затягивался. – Хочешь сигарету? – предложил он. – В темноте у них совсем другой вкус. – Хочу. – Керн нащупал руку Штайнера, который протянул ему сигареты и спички. – Как жилось в Праге? – спросил Штайнер. – Хорошо. – Керн замолчал, он курил. Потом он сказал: – Я там кое-кого встретил. – Ты поэтому и приехал в Вену? – Не только поэтому. Но она – тоже в Вене. Штайнер улыбнулся в темноте. – Не забывай, что ты бродяга, мальчик. У бродяг должны быть приключения, но – ничего такого, что разрывало бы им сердце, когда приходится расставаться. Керн промолчал. – Я ничего не имею против приключений, – добавил Штайнер. – И ничего – против любви. И меньше всего – против тех, которые дают нам немного тепла, когда мы в пути. Может быть, я немножко против нас самих. Потому что мы берем, а взамен можем дать очень немногое. – Я думаю, что вообще ничего не могу дать взамен. – Керн внезапно почувствовал себя очень беспомощным. На что он способен? И что он мог дать Рут? Только свое чувство. А это казалось ему ничтожным. Он был молод и неопытен – и больше ничего. – Вообще ничего – это гораздо больше, чем немногое, мальчик, – спокойно ответил Штайнер. – Это уже почти все. – Это зависит от того, о ком… Штайнер улыбнулся. – Не бойся, мальчик. Все, что ты чувствуешь, правильно. Отдайся порыву. Но не теряй головы. – Он загасил сигарету. – Спи спокойно. Завтра мы отправимся к Поцлоху. Керн отложил сигарету в сторону и уткнул голову в подушку незнакомой женщины. Он все еще чувствовал себя беспомощным, но в то же время – почти счастливым. 9
Директор Поцлох был маленьким живым человечком с взъерошенными усиками, большим носом и пенсне, которое постоянно сползало с носа. Он всегда куда-то невероятно спешил, особенно в тех случаях, когда спешить было некуда. – Что случилось? Живо! – спросил он, когда к нему пришел Штайнер с Керном. – Нам нужен помощник, – ответил Штайнер. – Днем – для уборки, а вечером – для телепатических сеансов. – Он показал на Керна. – Он умеет что-нибудь делать? – Он умеет делать все, что нам нужно. Поцлох подмигнул. – Знакомый? Каковы его условия? – Питание, жилье и тридцать шиллингов. Пока все. – Целое состояние! – вскричал директор Поцлох. – Гонорар кинозвезды! Вы что, хотите меня разорить, Штайнер? Ведь почти столько платят легально живущему рабочему, у которого есть прописка, – добавил он более миролюбиво. – Я согласен и без денег, – быстро вставил Керн. – Браво, молодой человек! Так вы станете миллионером! Пробиться в жизни можно только скромностью. – Поцлох ухмыльнулся, с шумом выпустил через нос воздух и поймал соскользнувшее пенсне. – Но вы еще не знаете Леопольда Поцлоха, последнего друга человечества. Вы будете получать гонорар! Пятнадцать блестящих шиллингов в месяц. Гонорар, говорю я, дорогой друг, гонорар, а не жалованье. Пятнадцать шиллингов гонорара больше, чем тысяча – жалованья. Что вы можете делать? Что-нибудь особенное? – Я немного играю на рояле, – ответил Керн. Поцлох энергично прижал пенсне к носу. – Вы можете играть тихо? Какие-нибудь мелодии под настроение? – Тихо я играю лучше, чем громко. – Хорошо. – Поцлох превратился в фельдмаршала. – Он должен разучить какие-нибудь египетские мелодии. Нам нужна музыка к распиленной мумий и даме без нижней части тела. Он исчез. Штайнер, качая головой, посмотрел на Керна. – Ты подтверждаешь мою теорию, – сказал он. – Я всегда считал евреев самым глупым и самым доверчивым народом в мире. Мы бы выманили у него все тридцать шиллингов. Керн улыбнулся. – Ты не принял в расчет панического страха, который взрастили тысячелетия погромов и гетто. Если принять все во внимание, то это безумно смелый народ. Ну и, в конце концов, я ведь только несчастный гибрид. Штайнер ухмыльнулся. – Чудесно, тогда пойдем есть мацу. Справим "праздник кущей"! Лила чудесно готовит.
Заведение Поцлоха состояло из трех аттракционов – карусели, тира и панорамы мировых сенсаций. Штайнер показал Керну его работу. Керн должен был начистить медные части сбруи у лошадей на карусели и подмести карусель. Керн принялся за работу. Он начистил не только лошадей, но и оленей, которые раскачивались в такт, и лебедей, и слонов. Он так углубился в работу, что не слышал, как к нему подошел Штайнер. – Пойдем, мальчик, обед! – Уже? Штайнер кивнул. – Опять. Немного непривычно, правда? Ты вращаешься среди людей искусства, здесь господствуют мировые буржуазные нравы. После обеда будет еще и полдник. Кофе с пирожками. – Прямо как в сказке! – Керн вылез из гондолы, которую тянул кит. – О боже, Штайнер, – сказал он. – В последнее время все идет так хорошо, что становится страшно. Сначала в Праге, а теперь здесь. Вчера я еще не знал, где буду спать, а сегодня у меня есть место, жилище, и за мной заходят, чтобы позвать на обед! Просто не верится! – А ты верь, – ответил Штайнер. – И не думай об этом, а принимай все, как есть. Это старый девиз опытных людей. – Надеюсь, что такая жизнь хоть сколько-то продлится… – У тебя постоянная работа, – ответил Штайнер. – По крайней мере, месяца на три. Пока не наступят холода. Лила поставила на лужайку перед вагоном шаткий столик. Она принесла большую кастрюлю со щами и села рядом со Штайнером. Стояла ясная погода, и в воздухе уже чувствовался запах осени. На лужайке было развешено выстиранное белье; над ним порхало несколько желтовато-зеленых бабочек. Штайнер потянулся. – Как на курорте! Ну, а теперь – в тир. Он показал Керну ружья и объяснил, как они заряжаются. – Есть два вида стрелков, – сказал он. – Тщеславные и алчущие. – Как и в жизни, – заблеял директор Поцлох, проходивший мимо. – Тщеславные стреляют по мишеням и номерам, – продолжал объяснять Штайнер. – Они не опасны. Алчущие хотят что-нибудь выиграть. – Он показал на ряд этажерок в глубине тира, которые были уставлены плюшевыми медвежатами, куклами, пепельницами, бутылками с вином, бронзовыми статуэтками, домашней утварью и другим барахлом. – Они должны что-нибудь выиграть. Сперва – с нижних полок. Если кто-нибудь выбьет пятьдесят очков, он уже претендует на выигрыш с одной из верхних полок, где вещи стоят десять шиллингов и больше. Тогда ты заряжаешь ружье одной из волшебных пуль директора Поцлоха. Они выглядят точно так же, как и другие. Они лежат здесь, на этой стороне. И человек удивляется, почему он внезапно попал в двойку или тройку. Немного меньше пороха, понимаешь? – Да. – Прежде всего никогда не меняйте ружье, молодой человек, – пояснил директор Поцлох, стоявший позади них. – К этому люди относятся недоверчиво. На пули они не обращают внимания. Ну, и затем – баланс. И люди должны выиграть, и мы должны заработать. Это нужно сбалансировать. Если вам это удастся, вы – кудесник. Не считайте это слишком громкими словами. Ну, а кто стреляет часто, тот, конечно, имеет право и на верхнюю полку. – Кто пропуляет пять шиллингов, может выиграть одну из бронзовых богинь, – добавил Штайнер. – Стоит один шиллинг. | 
