Они играли до вечера. В это время студенты евреи спорили о политике и справедливости. Они не пришли ни к какому результату. Сначала Керн и блондин играли в ясс, потом – в покер. Керн выиграл в покер семь шиллингов. Он стал достойным учеником Штайнера. Его голова постепенно прояснялась. Он старался не думать о Рут. Он все равно не мог для нее ничего сделать, а мысли о ней сделали бы его только менее стойким. Он хотел сохранить свои нервы для судьи, который будет его допрашивать. Блондин бросил колоду на стол и расплатился с Керном. – Теперь перейдем ко второй части, – сказал он. – Приготовиться! Быстро! И вы будете вторым Демпси… Керн поднялся. Он был еще очень слаб. – Думаю, что из этого ничего не выйдет, – сказал он, – Моя голова не вынесет второго удара. – Ваша голова оказалась достаточно ясной, чтобы выиграть у меня семь шиллингов, – сказал блондин, ухмыляясь. – Вперед! Преодолейте вашу внутреннюю трусость! Дайте заговорить в себе задорной арийской крови! Нанесите удар вашей гуманной еврейской половине! – Я занимаюсь этим уже в течение целого года. – Отлично! Ну, на первый раз мы пощадим голову. Начнем с ног. Главным в боксе является легкость в ногах. Они должны танцевать. И вот так, пританцовывая, вы выбиваете противнику зубы. Как по Ницше. Блондин встал в позицию, согнул немного ноги в коленях и сделал несколько шагов взад и вперед, все время меняя темп. – Попробуйте сделать то же самое. Керн попробовал. Студенты евреи прекратили дискуссию. Один из них, в очках, поднялся. – А меня вы возьметесь потренировать? – спросил он. – Конечно! Снять очки – и за дело! – Блондин похлопал его по плечу. – Заговорила старая маккавейская note 7 кровь? Объявились еще два ученика. Остальные участвовать не захотели, но с любопытством наблюдали за происходящим, сидя на нарах. – Два – направо, два – налево! – дирижировал блондин. – Ну, а теперь – к молниеносному курсу! Вы должны снова воспитать в себе жестокость, которую вы не взращиваете уже тысячи лет. Бьет не рука – бьет все тело… Он снял куртку. Другие последовали его примеру. Затем он дал краткое объяснение, как нужно работать телом, и они начали отрабатывать эти движения. Все четверо запрыгали по полутемной комнате. Блондин отечески посматривал на своих потных учеников. – Хорошо! – объявил он спустя некоторое время. – С этим вы познакомились. У вас еще будет время закрепить эти азы в те восемь дней, которые вам придется отсидеть за то, что подстрекали честных арийцев к драке и пытались возбудить в них расовую ненависть. А теперь несколько минут глубоко дышите! Передохните! А я пока покажу вам, как наносить короткий прямой удар – гибкую основу бокса. Он показал прямой удар. Затем взял свою куртку, скатал ее, поднял на уровень лица и заставил их бить по ней. Когда тренировка достигла своего апогея, дверь в комнату открылась. Кальфактор принес миски, от которых шел пар. – Да ведь это… Он быстро поставил миски и закричал в дверь: – Дежурный! Быстрее! Банда продолжает драку даже в полиции! В каморку ворвались двое дежурных. Светловолосый студент спокойно отложил свою куртку в сторону. Четверо учеников быстро спрятались по углам. – Болван! – авторитетным тоном заявил блондин кальфактору. – Глупец! Паршивый тюремный лизоблюд! – Затем он повернулся к дежурным. – То, что вы сейчас видели, – это урок современной гуманности. Ваше появление, господа резиновых дубинок, здесь излишне, понятно? – Нет, – сказал один из дежурных. Блондин с состраданием посмотрел на него. – Физкультура. Гимнастика! Вольные упражнения! Ну, понятно? А это что? Наверно, наш ужин? – Конечно, – подтвердил кальфактор. Блондин наклонился над мисками и с отвращением скривился. – Выкиньте это вон! – набросился он вдруг на кальфактора. Как вы осмелились принести сюда такое дерьмо! Помои – для сына сенатора? Вы что, хотите, чтобы вас понизили в звании? – Он посмотрел на караульных. – Я буду жаловаться! Я хочу немедленно говорить с начальником округа! Сейчас же отведите меня к начальнику полиции! Отец завтра же даст взбучку министру юстиции из-за вашего хамства. Оба караульных уставились на него. Они не знали, как им себя вести, – грубо или осторожно. Блондин смерил их взглядом. – Господин, – промолвил, наконец, старший осторожно, – это обычная тюремная пища. – А разве я – в тюрьме! – Блондин был поистине оскорблен. – Я – под арестом. Разве вы не знаете различия? – Знаем, знаем! – Теперь караульный был явно напуган. – Конечно, вы можете питаться за свой счет. Это ваше право. Если вы дадите деньги, кальфактор может вам привести гуляш. – Наконец-то я слышу разумные слова! – Блондин немного смягчился. – И можно еще пива… Блондин посмотрел на караульного. – Вы мне нравитесь! Я буду ходатайствовать за вас! Как вас зовут? – Рудольф Еггер. – Так держать, Рудольф Еггер! – Блондин достал из кармана деньги и дал их кальфактору. – Две порции гуляша из говядины с картофелем. Бутылку сливянки. Караульный Рудольф Еггер раскрыл рот: – Алкогольные напитки… – …разрешаются, – закончил блондин. – И две бутылки пива: одну – для караульных, другую – нам. – Большое спасибо. Целую руку, – поблагодарил Рудольф Еггер. – Если пиво будет не свежее и не холодное, как лед, я отпилю тебе ногу, – сказал кальфактору сын сенатора. Если оно будет хорошим, сдачу оставишь себе. Кальфактор скривился в улыбке. – Будьте спокойны, господин граф. – Его лицо сияло. – Это же самый настоящий золотой, венский юмор! Появилась еда. Студент пригласил Керна. Тот сначала отказывался. Он видел, как евреи с серьезным видом ели похлебку. – Будьте предателем! Это сейчас модно, – ободрял его студент. – И, кроме того, это еда для картежников. Керн уселся. Гуляш был отличный, а он, в конце концов, не имел паспорта и был к тому же не чистокровным евреем. – Ваш отец знает, что вы здесь? – спросил он. – О, боже! – студент рассмеялся. – Мой отец! У моего отца – магазин хлопчатобумажных тканей в Линце. Керн с удивлением, посмотрел на него. – Мой дорогой, – спокойно сказал студент. – Вы, кажется, еще не знаете, что мы живем в век обмана. Демократия сменилась демагогией. И вот – естественное следствие! Прозит! Он откупорил сливянку и предложил стаканчик студенту в очках. – Спасибо, я не пью, – ответил тот смущенно. – Ну, конечно, не пьете! Мне бы следовало это знать! – Блондин выпил сам. – Вас будут вечно преследовать уже только из-за того, что вы не пьете. Ну, а как мы, Керн? Опустошим бутылку? – Опустошим. Они выпили сливянку и улеглись на нары. Керн думал, что ему удастся поспать, но каждую минуту просыпался. "Черт возьми, что они сделали с Рут, – думал он. – И сколько они меня здесь продержат?"
Он получил два месяца тюрьмы. Его обвинили в нанесении увечий, подстрекательстве, сопротивлении государственной власти, повторном нелегальном пребывании в стране, – он был удивлен, что ему не дали лет десять. Он распрощался с блондином, которого в тот же день выпустили на свободу. Потом его повели вниз. Он должен был сдать свои вещи и получить тюремную одежду. Стоя под душем, он вспомнил, как был угнетен, когда ему впервые надевали наручники. Ему показалось, что это было бесконечно давно. Сейчас он решил, что тюремная одежда практичнее: она позволит ему сохранить свои вещи. Вместе с Керном в камере сидели вор, мелкий растратчик и русский профессор из Казани, которого посадили за бродяжничество. Все четверо работали в портновской мастерской тюрьмы. Первый вечер был тяжелым. Керн вспомнил слова Штайнера, что человек ко всему привыкает. Но, тем не менее, Керн продолжал сидеть на нарах, уставившись на стену… – Вы говорите по-французски? – спросил вдруг профессор со своих нар. Керн вздрогнул. – Нет. – Хотите учиться? – Да. Хоть сейчас. Профессор поднялся. – Ведь нужно чем-нибудь заняться, правда? Иначе тебя сожрут мысли. – Да. – Керн кивнул. – Кроме того, я найду языку хорошее применение. По выходе из тюрьмы мне, наверно, придется податься во Францию. Они уселись рядом друг с другом в углу нижних нар. Над ними орудовал растратчик. Он держал в руках огрызок карандаша и разрисовывал стены порнографическими рисунками. Профессор был очень тощим, и тюремная одежда висела на нем, как мешок. У него была дикая рыжая бородка и детское лицо с голубыми глазами. – Мы начнем с самого прекрасного и самого бесполезного слова в мире, – сказал он с чудесной улыбкой, но без всякой иронии. – Со слова "свобода" – "la liberte". Керн многому научился за это время. Через три дня он уже мог разговаривать, не шевеля губами, с другими заключенными, которые шли во время прогулки впереди и позади него. В портновской мастерской он таким же образом усердно заучивал с профессором французские глаголы. По вечерам, когда он уставал от французского, он получал уроки от вора, который учил его делать отмычки из проволоки и обращаться с цепными собаками. Он сообщил ему также, когда созревают все дикие фрукты, и научил незаметно проникать в стога сена, чтобы переспать ночь. Растратчик принес в тюрьму контрабандой несколько журналов "Светского мира". Кроме библии, это было единственное, что они могли читать, и они почерпнули оттуда, как одеваются во время дипломатических приемов и когда следует прикалывать к фраку красную или белую гвоздику. К сожалению, вор никак не соглашался с одним: он утверждал, что к фраку нужен черный галстук, – такое сочетание он часто видел у официантов в ресторанах. Когда наутро пятого дня их выводили на прогулку, кальфактор с такой силой толкнул Керна, что тот ударился о стену. – Будь внимательнее, ты, осел! – закричал он. Керн хотел сделать вид, будто не мог удержаться на ногах. Проделав такой трюк, он смог бы ударить кальфактора по голени, и это выглядело бы как случайность. Но прежде чем он успел это сделать, кальфактор схватил его за рукав и шепнул: – Заяви через час, что хочешь выйти. Скажи, что болит живот. Вперед! – закричал он потом. – Ты думаешь, тебя будут ждать? Во время прогулки Керн размышлял: может, кальфактор собирается спровоцировать его. Они оба не выносили друг друга. Потом, беззвучно перешептываясь в портновской мастерской, он обсудил этот вопрос с вором, который считался специалистом по тюрьмам. – Выйти ты всегда можешь, – пояснил вор. – Это твое человеческое право. За это он тебе ничего не сделает. Одни выходят реже, другие – чаще, зависит от организма. Но когда выйдешь, будь начеку! – Хорошо. Посмотрим, что он хочет. Во всяком случае, это хоть какое-то разнообразие. Керн заявил, что у него болит живот, и кальфактор его вывел. Он привел его к нужнику и огляделся. – Хочешь сигарету? – спросил он. Курить было запрещено. Керн засмеялся. – Вот в чем дело! Нет, мой милый, этим ты меня не купишь. – А-а, помолчи! Ты думаешь, я хочу сделать тебе гадость? Знаешь Штайнера? Керн уставился на кальфактора. – Нет, – сказал он потом. Он предположил, что это ловушка для Штайнера. – Ты не знаешь Штайнера? – Нет. – Хорошо. Тогда слушай внимательно. Штайнер просил передать тебе, что Рут – в безопасности. Можешь не беспокоиться. Будешь освобождаться, попроси, чтоб тебя отправили в Чехословакию, а потом вернешься обратно. Ну, как, теперь знаешь его? Керн внезапно почувствовал дрожь. – Дать сигарету? – спросил кальфактор. Керн кивнул. Кальфактор достал из кармана пачку "Мемфиса" и коробку спичек. – Вот возьми! От Штайнера. Если засыплешься с ними, я тебе их не давал. Ну, а теперь садись туда и покури. Дым выпускай под стульчак. Я покараулю снаружи. Керн уселся на стульчак. Он вынул из пачки сигарету, разломил ее пополам и закурил. Он курил медленно, глубоко затягиваясь. Рут в безопасности. Штайнер – начеку, Он уставился на грязную стену с непристойными рисунками, и уборная показалась ему самым прекрасным местом в мире. – Почему ты мне не сказал, что знаешь Штайнера? – спросил кальфактор, когда тот вышел. – Хочешь сигарету? – спросил Керн. Кальфактор покачал головой. – Нет. Это исключается. – А ты его откуда знаешь? – Он спас меня однажды от беды. От страшной беды. Ну, пошли! Они пошли в мастерскую. Профессор и вор взглянули на Керна. Тот кивнул и сел на свое место. – Все в порядке? – беззвучно спросил профессор. Керн снова кивнул. – Тогда продолжим, – зашептал профессор в свою рыжую бородку. – Aller. Неправильный глагол. Je vais, tu vas, il… – Нет, – возразил Керн. – Давайте возьмем сегодня другой глагол. Как будет – любить? – Любить? "Aimer". Но это правильный глагол… – Вот поэтому мы и возьмем его, – ответил Керн. Профессора выпустили через четыре недели. Вора – через шесть недель; растратчика – на несколько дней позже. В последние дни он попытался склонить Керна к педерастии, но Керн был достаточно силен, чтобы держать его на расстоянии. В конце концов ему пришлось нокаутировать его прямым коротким ударом, которому научил его светловолосый студент.
Несколько дней он сидел один. Потом в камеру поместили двух новых. Он сразу признал в них эмигрантов. Одному из них было лет тридцать; другой – пожилой, молчаливый, сразу улегся на нары. Оба были в поношенных костюмах, которые – это было заметно – лишь с трудом содержались в чистоте. – Вы откуда? – спросил Керн младшего. – Из Италии. – Как там? – Было хорошо. Я там прожил два года. Теперь конец, они все контролируют. – Два года, – повторил Керн. – Это большой срок… – Да. А здесь меня схватили через восемь дней. Тут всегда так? – За последние полгода стало хуже. Новичок схватился за голову. – Везде становится хуже! Что нас еще ожидает? Ну, а как в Чехословакии? – Тоже хуже. Слишком много беженцев. Вы были в Швейцарии? – Швейцария слишком мала. Там быстро бросаешься в глаза. – Человек с отрешенным видом смотрел куда-то в Сторону. – Нужно бы податься во Францию. – Вы говорите по-французски? – Да, конечно. – Человек теребил свои волосы. Керн посмотрел на него. – Вы не хотите поговорить немного по-французски? Я недавно учился и не хотел бы забыть… Мужчина удивленно взглянул на него. – Поговорить по-французски? – Он сухо рассмеялся. – Нет, я так не могу. Меня бросили в тюрьму, а я буду вести беседы по-французски! Нелепо! Честное слово, вам приходят в голову удивительные мысли. – Совсем нет. Я просто веду удивительную жизнь. Керн минуту подождал, не переменит ли мужчина своего решения. Потом забрался на нары и повторял неправильные глаголы, пока не заснул. Он проснулся потому, что его кто-то тряс. Это был мужчина, который не хотел говорить по-французски. – Помогите! – задыхаясь, промолвил он. – Быстрее! Он повесился! Керн, еще не совсем проснувшийся, сел на нары. В бледном сером свете раннего утра на фоне окна висела черная фигура с опущенной головой. Он вскочил с нар. – Нож! Живо! – У меня нет ножа! Может, у вас? – Черт возьми, нет! Быстро снимайте. Я его приподниму. А вы снимите ремень с шеи. Керн забрался на нары и попытался приподнять повесившегося. Тот был тяжел, как земной шар. Он был гораздо тяжелее, чем казался на вид. И одежда его была холодна и мертва, как и он сам. Керн напряг все свои силы. Только с большим трудом ему удалось приподнять тело. – Живо! – задыхался он. – Освободите ремень! Я не смогу его долго держать. – Сейчас. – Человек взобрался на подоконник и попытался высвободить шею повесившегося. Внезапно он опустил руки и покачнулся; его вырвало. – Что за свинство! – закричал Керн. – Вы что, больше ничего не можете? Освободите шею! Живо! – Я не могу смотреть на него, – простонал тот. – На его глаза! На язык! – Тогда спускайтесь вниз, приподнимите его, а я освобожу шею. Он передал тяжелое тело и вспрыгнул на нары. Вид повесившегося был ужасен. Отекшее, бледное лицо, толстый черный язык, вылезшие из орбит, словно лопнувшие глаза; Керн схватился за тонкий кожаный ремешок, который глубоко врезался в посиневшую шею. – Выше! – крикнул он. – Поднимите его выше. |