Проходя мимо, эсэсовцы смерили меня бешеным, вызывающим взглядом; остановившиеся глаза пленника на секунду задержались на мне, словно он хотел и не решался попросить о помощи. Губы его задвигались, но он ничего не сказал. Вечная сцена! Слуги насилия, их жертва, а рядом – всегда и во все времена – третий – зритель, тот, что не в состоянии пошевелить пальцем, чтобы защитить, освободить жертву, потому что боится за свою собственную шкуру. И, может быть, именно поэтому его собственной шкуре всегда угрожает опасность. Я знал, что я ничем не могу помочь арестованному. Вооруженные эсэсовцы без труда справились бы со мной. Я вспомнил историю, которую рассказывал мне однажды кто-то. Человек увидел, как один эсэсовец схватил и принялся избивать еврея, и поспешил на помощь несчастному. Он нанес эсэсовцу такой удар, что тот упал без сознания. – Бежим! – крикнул он арестованному. Но тот принялся проклинать своего освободителя: теперь он наверняка пропал, теперь ему припомнят еще и это. И вместо того, чтобы бежать, он, глотая слезы, принес воды и начал приводить в чувство того самого эсэсовца, который потом поведет его на смерть. Я припомнил это, но мне не стало легче, я был в смятении. Презрение к себе, страх, чувство бессилия и вместе с тем едкое ощущение собственной безопасности перед лицом смерти, грозящей другому, – все это кипело у меня в груди. Я зашел в гостиницу, взял вещи и поехал на вокзал, хотя было еще рано. Я решил, что лучше посидеть в зале ожидания, чем скрываться в номере. Риск, которому я тем самым подвергался, вызывал хоть немного уважения к самому себе. Я понимал, что это ребячество, но ничего не мог поделать с собой. 8
Я ехал в поезде всю ночь и следующий день и без всяких затруднений прибыл в Австрию. Газеты были наполнены требованиями, официальными заверениями, сообщениями о пограничных инцидентах – то есть всем тем, что предшествует войне. Самое замечательное в этом то, что всегда сильные страны обвиняют слабые в агрессивности. Попадались поезда с войсками. Однако большинство людей, с которыми мне пришлось говорить, не верило в войну. Они надеялись, что будет новый Мюнхен и что Европа слишком слаба и деморализована, чтобы отважиться на войну с Германией. Во Франции, я заметил, было совсем другое: там все знали, что войны уже не избежать. Но тот, кому угрожают, вообще узнает всегда все раньше и лучше, чем агрессор. Я приехал в Фельдкирх и снял комнату в маленьком пансионе. Стояло лето, местечко было полно туристов. Два моих чемодана повсюду внушали уважение. Я уже заранее решил бросить их и взять с собой как можно меньше вещей, чтобы они меня не стесняли. Я уложил все в рюкзак – с ним я здесь никому не бросался в глаза. С хозяйкой пансиона я рассчитался за неделю вперед. Я пустился в путь на следующий день, добрался до небольшой лужайки в лесу вблизи границы и дождался там наступления ночи. Помню, что меня страшно кусали комары. В крошечном озерке я увидел голубого тритона с гребнем на спине. Он беззаботно плавал в прозрачной воде, то опускаясь на дно, то поднимаясь наверх, чтобы глотнуть воздуха, то и дело показывая пятнистое, желто-красное брюшко. Я смотрел и думал, что для него весь мир ограничивался пределом этой лужи; тут было все: Швейцария, Германия, Франция, Африка, Иокогама. Он мирно нырял и кувыркался в воде – в полной гармонии с наступающим вечером. Я соснул пару часов, потом начал готовиться. Я был уверен в успехе. Не прошло, однако, и десяти минут, как рядом со мной вырос, словно из-под земли, служащий таможенной стражи. – Ни с места! Что вы здесь делаете? Я понял, что он давно, еще с сумерек, следил за мной. Я сказал ему, что я всего лишь мирный турист и просто гулял в лесу. Он не обратил на мои слова никакого внимания. – Вы объясните все это на таможенном посту, – сказал он и повел меня обратно. Он шел сзади и держал в руках револьвер. Я был разбит и подавлен, и только в самом отдаленном уголке сознания настойчиво билась мысль: как спастись. Пока это казалось невозможным, стражник был, видно, старый служака. Он шел позади на значительном расстоянии, так что я не мог напасть на него внезапно. Бежать? Но я не сделал бы и пяти шагов, как он тут же подстрелил бы меня. В таможне он открыл маленькую комнату. – Входите. Будете ждать здесь. – Сколько времени? – Пока вас не допросят. – Зачем же запирать меня? Ведь я ничего не сделал. – Тогда вам нечего опасаться. – А я и не опасаюсь, – тут я снял рюкзак с плеч. – Начинайте допрашивать. – Мы начнем, когда сочтем это нужным, – сказал он и оскалился. Зубы у него были отличные. Повадками он походил на охотника. – Рано утром придет начальник. Спать можете в кресле. Ждать вам осталось недолго. Хайль Гитлер! Я огляделся. К окну приделана решетка. Дверь прочная, заперта снаружи. Рядом слышался говор. Бежать невозможно. Я уселся и принялся ждать. Я чувствовал, как меня оставляет надежда. Наконец небо начало сереть, наливаться голубизной. Стало светло. Раздались громкие голоса, запахло кофе. Дверь отперли. Я встал и принялся зевать, словно я только что проснулся. Вошел таможенный чиновник, толстый, красный. Он показался мне добродушнее, чем первый. – Наконец-то! – сказал я. – Здесь чертовски неудобно спать. – Что вам нужно было возле границы? – спросил чиновник и принялся ворошить мой рюкзак. – Собрались удирать или занимаетесь контрабандой? – Разве подержанные штаны или рубахи годятся для контрабанды? – спросил я. – Допустим, что нет. Но что же вы все-таки делали там ночью? Он отодвинул рюкзак в сторону. Я вдруг вспомнил о деньгах, которые были со мной. Если он их найдет, я пропал. Может быть, он не станет меня обыскивать? – Я хотел полюбоваться ночным Рейном, – сказал я, улыбаясь. – Ведь я турист. И кроме того романтик. – Откуда вы? Я назвал местечко и пансион, в котором остановился. – Утром я думал туда вернуться, – сказал я. – Я снял там комнату и внес плату за неделю вперед. Там находятся мои чемоданы. Разве это похоже на контрабанду? – Так, так, – сказал он. – Мы все это проверим. Через час мы вместе с вами отправимся туда. Посмотрим, что у вас в чемоданах. Шли мы довольно долго. Толстяк все время был начеку, как овчарка. Он вел рядом свой велосипед и курил. Наконец мы пришли. – Вот он! – закричал вдруг кто-то из окна пансиона. В следующее мгновение передо мной оказалась хозяйка, багровая от возмущения. – Боже мой, мы уже думали, что с вами что-нибудь случилось! Где вы были всю ночь? Утром она увидела у меня в комнате нетронутую постель и решила, что меня убили. Тем более, что в окрестностях уже было несколько случаев ограбления. Она позвала полицию. Полицейский вышел вслед за ней из дома. – Я заблудился, – сказал я возможно спокойнее. – К тому же стояла такая прекрасная ночь! Я спал на вольном воздухе и почувствовал себя, как в детстве. Это было чудесно! Очень жаль, что я причинял вам беспокойство. К тому же я нечаянно оказался слишком близко от границы. Пожалуйста, объясните представителям таможни, что я живу здесь. Хозяйка охотно подтвердила это. Таможенник был вполне удовлетворен, но тут вмешался полицейский. – Откуда вас привели? – спросил он. – Со стороны границы? А кто вы такой? У вас есть документы? У меня перехватило дыхание. Деньги, что мне передала Елена, были спрятаны в нагрудном кармане. Если он их обнаружит, сразу же возникнут подозрения, что я намеревался бежать с ними в Швейцарию. А что будет дальше – неизвестно. Я назвал себя, но паспорта предъявлять не стал. Внутри страны немцы и австрийцы в паспортах не нуждались. – Кто нам докажет, что вы не преступник, которого мы как раз ищем? – спросил полицейский, манерами своими тоже напоминавший охотника. Я засмеялся. – Смеяться тут нечего, – сердито сказал он и принялся вместе с таможенниками рыться в моих чемоданах. Я держался так, словно все это шутка. Однако я не представлял, что я им скажу, когда они начнут обыскивать меня самого и найдут деньги. Я решил заявить, что ехал сюда, намереваясь произвести в окрестностях ряд покупок. К моему изумлению, в боковом отделении второго чемодана чиновник нашел письмо, о котором я не имел никакого понятия. Это был чемодан, который я взял из Оснабрюка. В нем лежали мои старые вещи. Елена сама вынесла его и положила в машину. Полицейский вскрыл письмо и начал читать. Затаив дыхание, я следил за выражением его лица. Я ничего не знал об этом письме и надеялся только, что он нашел какую-нибудь старую, не представляющую интереса записку. Наконец он усмехнулся и посмотрел на меня. – Вас зовут Иосиф Шварц? Я кивнул. – Почему же вы не сказали этого сразу? – спросил он. – Я с самого начала говорил это, – возразил я, пытаясь разобрать просвечивающую крупную надпись в верхней части письма. – Это правда, он говорил, – подтвердил таможенник. – Так значит, это письмо касается вас? – спросил полицейский. Я протянул руку. Он секунду помедлил, но все-таки отдал письмо. Теперь я увидел, что это был бланк местной организации национал-социалистской партии в Оснабрюке. Я медленно прочитал текст. В нем говорилось, что партийные инстанции Оснабрюка просят местные власти оказывать всяческое содействие члену национал-социалистской партии Иосифу Шварцу, который командируется для выполнения важного секретного задания. Внизу стояла подпись: Георг Юргенс, обер-штурмбаннфюрер. Я узнал почерк Елены. Я держал письмо в руках. – Это верно? – спросил полицейский. В голосе его послышалось уважение. Теперь я вынул свой паспорт, протянул его, указал на имя и фамилию и спрятал обратно. – Секретное государственное дело, – коротко бросил я. – Итак? – Итак, – сказал я серьезно, пряча также и письмо, – надеюсь, что для вас этого достаточно? – Разумеется, – полицейский прищурил бледно-голубые глазки. – Я понимаю. Наблюдение за границей. Я предостерегающе поднял руку: – Пожалуйста, ни слова. Я никому не должен говорить об этом. Но вас, вижу, не проведешь. Вы член национал-социалистской партии? – Конечно, – сказал полицейский. У него были рыжие волосы. Я похлопал его по потному плечу. – Молодец! Пойдемте выпьем по стаканчику вина после всех трудов. Шварц печально усмехнулся и посмотрел на меня: – Иной раз удивляешься, с какой легкостью люди, профессией которых должно быть недоверие, попадаются на удочку. Вы сталкивались с этим? – Они попадаются, если сунешь им бумагу. А так – нет. Но какая умница ваша жена! Она словно предвидела, что вам понадобится такое письмо. – Она решила, что если она предложит его мне, то я откажусь из-за опасения или щепетильности. Пожалуй, я и в самом деле не взял бы. А так оно оказалось при мне и спасло меня. Я слушал Шварца с возрастающим интересом. Оркестр заиграл фокстрот. Оба дипломата – английский и немецкий – присоединились к танцующим. Англичанин танцевал лучше. Немцу требовалось больше пространства. Он танцевал с подчеркнутой агрессивностью и двигал свою партнершу перед собой, как пушку. На мгновение танцующие показались мне ожившими фигурами на шахматной доске. Оба короля – немецкий и английский – порой подходили угрожающе близко друг к другу, но англичанин каждый раз ловко уклонялся. – Что же было потом? – спросил я Шварца. – Я вернулся к себе в комнату, – продолжал он. – Я был совершенно измучен. Мне надо было успокоиться и решить, что делать дальше. Елена буквально вытянула меня; из лап смерти. Это было столь неожиданно, что походило на внезапное появление бога в античной трагедии, когда, казалось бы, неизбежное крушение вдруг сменяется благополучным исходом. Тем не менее я должен был как можно скорее уехать отсюда, прежде чем полицейский начнет размышлять или говорить об этой истории. Поэтому я решил, пока мне везет, довериться своему счастью. Я справился о ближайшем скором поезде в Швейцарию. Он уходил через час. Хозяйке я объявил, что должен на день съездить в Цюрих и возьму с собой только один чемодан. Я скоро вернусь, поэтому второй оставляю у нее и прошу его сохранить. Потом я отправился на вокзал. Знаком ли вам этот мгновенный отказ от предосторожностей, которым человек следовал годами? – Да, – сказал я. – Но тут часто ошибаешься. Почему-то вдруг начинаешь думать, что судьба обязана дать реванш. Ничего подобного. Она никому ничем не обязана. – Разумеется, – согласился Шварц. – Но иногда перестаешь вдруг доверять старым методам и думаешь, что нужно попробовать что-нибудь новое. Елена говорила мне, что я должен просто вместе с нею в поезде пересечь границу. Я не послушался ее и едва не погиб, если бы не ее предусмотрительность. Поэтому я подумал, что теперь должен подчиниться и сделать так, как она хотела. – И вы это сделали? Шварц кивнул. – Я взял билет первого класса. Роскошь всегда вызывает доверие. Только тогда, когда поезд уже тронулся, я вспомнил о деньгах, что были при мне. В купе я не мог их спрятать. Я был не один. Кроме меня там сидел еще человек с бледным лицом. Чувствовалось, что он очень волнуется. Оба туалета в вагоне оказались заняты. Между тем поезд прибыл на пограничную станцию. Я инстинктивно бросился в вагон-ресторан, сел за столик и заказал бутылку дорогого вина и несколько блюд. – У вас есть багаж? – спросил кельнер. – Да, в соседнем вагоне первого класса. – Может быть, вы дождетесь, пока пройдет досмотр? Я мог бы это место оставить за вами. – Боюсь, что это продлится довольно долго. Принесите мне пока поесть, я голоден. Уплатить я могу вперед, чтобы вы не опасались, что я сбегу. Я надеялся, что в вагоне-ресторане смогу избежать проверки, однако ошибся. Не успел кельнер принести вино и тарелку супа, как появились двое в форме. К тому времени я засунул деньги под войлочную подстилку на столе, поверх которой лежала скатерть. Письмо Елены я вложил в паспорт. – Паспорт, – отрывисто сказал чиновник. Я подал ему паспорт. – Есть багаж? – спросил он, не успев даже раскрыть паспорт. – Только небольшой чемодан, – сказал я. – В соседнем вагоне первого класса. – Вы должны нам показать его, – сказал второй. Я встал. – Оставьте место за мной, – сказал я кельнеру. – Конечно! Вы же уплатили вперед. Первый чиновник взглянул на меня. – Вы уже уплатили? – Да. Ведь иначе я не смог бы пообедать, за границей уже надо платить валютой. А у меня ее нет. Чиновник вдруг засмеялся. – Неплохая идея! – заметил он. – Странно, что она немногим приходит в голову. Идите вперед. Мы осмотрим еще один вагон. – А мой паспорт? – Мы вас найдем. Я вошел к себе в купе. Мой спутник сидел там, и вид у него был еще более беспокойный. Пот катился с него градом. Платок, которым он вытирал себе лицо, был совсем мокрый. Я взглянул на вокзал и открыл окно. Если бы меня захотели арестовать, выскакивать, конечно, было бессмысленно. Однако открытое окно все-таки несколько успокаивало. Второй чиновник появился в дверях. – Ваш багаж! Я вынул чемодан и раскрыл его. Он взглянул внутрь. затем осмотрел чемодан моего спутника. – Хорошо, – сказал он и попрощался. – А паспорт? – спросил я. – Он у моего коллеги. Его коллега появился в ту же минуту. Оказалось, однако, что это уже другой – член национал-социалистской партии – худой, в очках и высоких сапогах. Шварц улыбнулся. – Как немцы любят сапоги! – Они нужны им, – сказал я. – Ведь они бродят по колено в дерьме. Шварц осушил стакан. Вообще в течение ночи он пил мало. Я взглянул на часы: было уже половина четвертого. Шварц заметил это. – Теперь осталось уже немного, – сказал он. – У вас будет еще достаточно времени, чтобы нанять лодку и сделать все остальное. Я уже приближаюсь к периоду счастья, а о нем долго рассказывать невозможно. – Чем закончилась проверка? – спросил я. "Партайгеноссе" note 12 прочел письмо Елены. Он вернул мне паспорт и спросил, есть ли у меня в Швейцарии знакомые. Я кивнул. – Кто? – Господа Аммер и Ротенберг. Это были имена двух нацистов, которые работали в Швейцарии. Каждый эмигрант, побывавший в этой стране, знал и ненавидел их. – А кто еще? – Наши друзья в Берне. Надеюсь, не нужно перечислять их всех? Он выбросил руку вперед. – Конечно! Желаю удачи! Хайль Гитлер! Мой спутник, однако, оказался менее удачливым. Его заставили предъявить все бумаги и подвергли перекрестному допросу. Он потел, заикался и выглядел очень жалким. Я не мог больше этого вынести. – Можно мне вернуться в вагон-ресторан? – спросил я. – Разумеется! – откликнулся "партайгеноссе". – Приятного аппетита! | 
