Карамзин Николай - Полный курс русской истории Николая Карамзина в одной книге.

    Юрий же надеялся на неожиданный поворот событий. Так что Изяславу пришлось силой гнать его с юга: сначала он отдал Переяславль Мстиславу Изяславичу, потом сжег Городец, где утвердился Долгорукий. Тогда только, нехотя, Юрий покинул юг. Но следующей жертвой выбрал Чернигов.

    Карамзин дает любопытную деталь черниговской осады: в церковные праздники князь не обнажал меча, ходил со смиренным лицом, но позволял своим союзным половцам жечь все в округе и убивать людей. Только известие, что от Киева идет Изяслав, заставило Юрия отойти от города. Настолько Юрий боялся своего врага. Изяславу удалось еще увидеть неожиданную смерть Владимирко Галицкого, взять в жены абазинскую княжну, но в 1154 году он неожиданно умер. Вячеслав, старший годами, плакал над его гробом: "Сын любезный! Сему гробу надлежало быть моим; но Бог творит, что ему угодно!"

    Понимая, что времени на земле ему отпущено немного, Вячеслав вызвал своего племянника Ростислава и предложил тому быть соуправителем государства. Ростислав пробыл соуправителем недолго: его дядя умер в 1155 году. Юрий между тем снова набрал союзные войска и осадил Переяславль. Ростислав со своим войском подошел к Чернигову, потребовал от Изяслава черниговского клятвы верности, получил отказ, увидел, как многочисленно войско неприятеля, испугался и начал переговоры с черниговским князем, которому пообещал Киевскую область с Переяславлем. Рассерженные союзные князья поворотили коней и покинули своего князя. Киевляне позвали на свой стол Изяслава Мстиславича. Но Изяслав понимал, что ему не одолеть большую рать Юрия Долгорукого. Он поколебался немного, но столицу оставил. Юрий снова вошел в ненавидящий его Киев.

    "Следуя обыкновению, – пишет Карамзин, – он назначил сыновьям Уделы: Андрею Вышегород, Борису Туров, Глебу Переяславль, Васильку окрестности Роси, где жили Берендеи и Торки; а Святослав Ольгович поменялся городами с своим племянником, сыном Всеволода, взяв у него Снов, Воротынск, Карачев и дав ему за них другие". Он пытался наладить отношения с князьями, но одни боялись его, другие не доверяли.

    Больше всего проблем возникло с Галицией и Волынью. Юрий желал утвердиться в этих землях, но все его попытки захлебнулись в крови войска. Единственными, кому он доверял и чьего признания желал, были половцы. Только на них он мог положиться, используя степное войско для урезонивания князей. Но половцы не слишком доверяли князю, вот ведь беда. Дважды он ездил к ханам в степь, чтобы продлить военный союз. Но те были настороже. Они знали, что русский великий князь горазд на предательство. Карамзин, который не любит выносить приговора историческим персонажам, на этот раз вынужден заметить: "Георгий не имел добродетелей великого отца; не прославил себя в летописях ни одним подвигом великодушия, ни одним действием добросердечия, свойственного Мономахову племени. Скромные Летописцы наши редко говорят о злых качествах Государей, усердно хваля добрые; но Георгий, без сомнения, отличался первыми, когда, будучи сыном Князя столь любимого, не умел заслужить любви народной.

    Одним словом, народ Киевский столь ненавидел Долгорукого, что, узнав о кончине его, разграбил дворец и сельский дом Княжеский за Днепром, называемый Раем, также имение Суздальских Бояр, и многих из них умертвил в исступлении злобы. Граждане, не хотев, кажется, чтобы и тело Георгиево лежало вместе с Мономаховым, погребли оное вне города, в Берестовской Обители Спаса".

    Сегодня часто можно услышать мнение, как был добродетелен и прекрасен князь Долгорукий. Но если не верите Карамзину, защитнику государей, поверьте народному мнению, мнению современников. За достойные дела не хоронят вдали от княжеской усыпальницы.

    К сожалению, князья именно из этой ветки Рюриковичей основали то, что называется Московской Русью. От своего предка они унаследовали как раз те черты, прославлять которые очень проблематично. Так что задача последующих томов карамзинской истории была труднейшая. Рассказывать о трусах, скрягах и подлецах так, чтобы они предстали при этом спасителями и героями, – нет, такую задачу мог выполнить только человек, одержимый идеей самодержавия как лучшего типа правления. Но даже он иногда беспомощно разводил руками и признавал: да, подлецы и негодяи, но ведь ради блага отечества!..

    Юрий, конечно, основал поселок, который впоследствии стал Москвой, но он желал еще больше владеть Киевом и поэтому метался между севером и югом. Его сын Андрей был в этом вопросе более последовательным: он желал властвовать над Киевом, но юг его привлекал мало. Так что Андрей еще при жизни Юрия ушел на северо-восток и занялся обустройством тамошних земель.

    Центром для себя он выбрал незначительное местечко – село Боголюбово, которое Карамзин важно именует "каменным городом Боголюбовым". Кроме боголюбовского строительства он занимался какой-то совершенно сумасшедшей строительной деятельностью во Владимире, пытаясь сделать из него новый Киев – вплоть до наименования храмов и улиц. "Любимый, уважаемый подданными, сей Князь, – говорит о нем Карамзин, – славнейший добродетелями, мог бы тогда же завоевать древнюю столицу; но хотел единственно тишины долговременной, благоустройства в своем наследственном Уделе; основал новое Великое Княжение Суздальское, или Владимирское, и приготовил Россию северо-восточную быть, так сказать, истинным сердцем Государства нашего, оставив полуденную в жертву бедствиям и раздорам кровопролитным".

    Андрей понимал, как тяжело ему будет держать Киев после правления Юрия, и не особо претендовал на роль киевского князя, пусть и великого. Ему больше хотелось так обустроить свой северо-восток, чтобы впоследствии полностью заменить им Киев.

    После смерти Юрия в Киеве на короткое время утвердился Изяслав Давидович, и это Андрею казалось обидным. Изяслав Давыдович был злейшим врагом его отца.

    "Изяслав, при восклицаниях довольного народа, – пишет Карамзин, – въехал в Киев [19 мая 1157 г. ], оставив в Чернигове племянника своего, Святослава Владимировича, с дружиною воинскою: ибо Князь Северский, хотя и миролюбивый, замышлял незапно овладеть сею удельною столицею Ольговичей: его не впустили; но Изяслав, желая иметь в нем благодарного союзника, добровольно отдал ему Чернигов; а племянник их, Святослав Всеволодович, получил в Удел Княжение Северское. Они заключили мир на берегах Свини (где ныне Березна) в присутствии Мстислава, Владимирского Князя, который, одобрив условия, спокойно возвратился в Волынию".

    Иными словами, сам Изяслав уже не был полновластным хозяином всей Руси, его власть распространялась только на южную часть страны, "Переяславль, Новгород, Смоленск, Туров, область Горынская и вся западная Россия" – по Карамзину – не считали киевского князя своим господином. В этом историк несколько неправ: считать-то считали, но практически не подчинялись. Так что Изяславу приходилось водить рать на непокорных, и это у него получалось плохо. Под Туровом его войско едва не погибло от какой-то болезни, пришлось срочно уводить людей, а туровский князь Юрий владычества Киева не признал.

    Особые распри возникли у него с Галицко-Волынскими князьями. Те сами претендовали на Киев. На непокорных он пытался водить половцев, берендеев и торков, однако успех этим междоусобицам не сопутствовал: в битве за Белгород князь получил серьезное поражение, большая часть его войска была уничтожена, а берендеи и торки в самый ответственный момент переметнулись к его противникам. Победившие западные князья захотели посадить в Киеве смоленского князя Ростислава.

    Киевлянам ничего не оставалось, как принять Ростислава. Цену этому князю они знали. Он не был отважен и легко шел на компромиссы.

    Как всегда, Ростислав начал с переназначения князей. Своим сыновьям он дал такие уделы: Святославу – Новгород, Давиду – Торжок, Роману – Смоленск, племяннику Мстиславу галицкому за помощь в добыче власти много золота, серебра и прочих драгоценных даров. Но изгнанный из Киева Изяслав отдавать город не хотел, он искал союзников, чтобы расправиться с новым киевским князем. Тому пришлось искать помощи у прежнего врага – черниговского князя Святослава. Врагами они были с юности, но теперь имели общие интересы (Святослав еще больше зла питал к Изяславу, захватившему часть его земель). Так что бывшие враги поклялись в вечной дружбе.

    Изяслав Давыдович, чтобы выбить Ростислава из Киева, обратился по хорошо известному адресу – к половцам. Так что начались половецкие набеги. У бывшего киевского владыки нежданно явился еще один союзник – князь Андрей Боголюбский. И это был союзник посерьезнее половцев.

    Первым делом он отобрал у Ростиславичей Смоленск и Новгород. Затем союзники пошли на Киев. Ростислав к защите города был совершенно не готов. Он перепугался. Половцы жгли все вокруг Киева, начался приступ. Ростислав бежал в Белгород, а прежний киевский князь Изяслав вошел в Киев победителем.

    Но правителем он пробыл недолго: через четыре месяца, собрав войско, Ростислав пошел на Киев. К тому времени Изяслав умудрился рассориться со своими союзниками, и помощи ожидать ему было неоткуда. Князю предлагали использовать проверенную тактику: бежать из Киева и снова собирать войско. Он отказался.

    Однако, добавляет историк, "он говорил смело, но действовал малодушно: ибо, услышав, что Торки, Берендеи, Печенеги Росьские, Мстислав Волынский и Галичане идут в помощь к Великому Князю, Изяслав бежал и погиб без мужественной обороны: неприятельский всадник, именем Выйбор, рассек ему саблею голову. Великий Князь и Мстислав нашли его плавающего в крови и не могли удержаться от слез искренней горести.

    "Вот следствие твоей несправедливости! – сказал первый: – недовольный областию Черниговскою, недовольный самым Киевом, ты хотел отнять у меня и Белгород!" Изяслав не ответствовал, но просил воды; ему дали вина – и сей несчастный Князь, взглянув дружелюбно на врагов сострадательных, скончался [6 марта 1161 г. ]".

    В Киеве снова сел Ростислав, а Андрей добровольно отдал ему Новгород. Причина такой щедрости была понятна: новгородцы так возненавидели Андрея, что сами попросили его оттуда. Возвращение Новгорода было, по сути, избавлением от новгородцев с сохранением хорошей мины.

    Слабовольный Ростислав поспешил заключить мир и дружбу с прежними своими врагами. Этого не понял Мстислав Волынский, и между Киевом и Волынью возникла напряженность. Ростиславу пришлось воевать против прежнего союзника, пока с волынскими князьями не был заключен такой же мир.

    Северо-восточный князь Андрей в дела южного соседа не лез: ему было чем заняться в своей земле. "Имея не только доброе сердце, – пишет Карамзин, – но и разум превосходный, он видел ясно причину государственных бедствий и хотел спасти от них по крайней мере свою область: то есть отменил несчастную Систему Уделов, княжил единовластно и не давал городов ни братьям, ни сыновьям. Может быть, Бояре первых осуждали его, ибо лишались выгоды участвовать в правлении Князей юных, грабить землю и наживаться.

    Некоторые думали также, что он незаконно властвует в Суздале, ибо Георгий назначил сие Княжение для меньших детей; и что народ, обязанный уважать волю покойного Государя, не мог без вероломства избрать Андрея. Может быть, и братья сего Князя, следуя внушению коварных Бояр, изъявляли негодование и мыслили рано или поздно воспользоваться своим правом.

    Как бы то ни было, Андрей, дотоле кроткий во всех известных случаях, решился для государственного спокойствия на дело несправедливое, по мнению наших предков: он выгнал братьев: Мстислава, Василька, Михаила; также двух племянников (детей умершего Ростислава Георгиевича) и многих знатнейших Вельмож Долгорукого, тайных своих неприятелей. Мстислав и Василько Георгиевичи, вместе с их вдовствующею родительницею, мачехою Андрея, удалились в Константинополь, взяв с собою меньшего брата, осьмилетнего Всеволода (столь знаменитого впоследствии). Там Император Мануил принял изгнанников с честию и с любовию; желал их утешить благодеяниями и дал Васильку, по известию Российских греческих Летописцев, область Дунайскую".

    Историк называет эту бесчеловечность Андрея делом несправедливым, но необходимым. Вряд ли, конечно, Боголюбский осознавал необходимость тех перемен, о которых он говорит, – князь просто желал полной власти. А какая же полная власть, если на нее имеется целый выводок претендентов?

    В то время, как Андрей идеально решил проблему власти для своего северо-востока, подчиненная Киеву земля бурлила. Междоусобицы здесь не кончались. И киевскому князю приходилось участвовать в них на стороне то одного, то другого обиженного князя. К тому же ему приходилось еще воевать с половцами, которые теперь ходили на Русь как к себе домой.

    Ростислав был уже стар и слаб здоровьем. Такие тяготы оказались ему не под силу. В марте 1167 года по дороге из Смоленска в Киев он умер. В обход претендентов на киевский стол он назначил последней волей волынского князя Мстислава. Выбор был хороший: князь был отважен и не раз спасал страну от набегов. Но дядя нового киевского князя сам желал сидеть на столе и попытался свергнуть Мстислава с заговорщиками.

    Мстислав заговор разоблачил, дядю простил, но выслал за пределы киевской земли. Тот не нашел лучшего, как явиться к Андрею Боголюбскому. Князь его не принял, но отправил в землю Глеба Рязанского. В то же самое время новгородцы выставили правившего там Святослава. Тот тоже был принят в земле Боголюбского. Андрей пытался заставить новгородцев взять князя назад, но даже военное предприятие этому не помогло. Горожане наотрез отказались и просидели пару месяцев без всякого князя.

    Мстиславу, у которого они просили себе князя, было не до того – он воевал с половцами. Причем настолько успешно, что сумел обезопасить торговые пути на всем протяжении Днепра до Черного моря. Эта удачная война с половцами расстроила его отношения с другими князьями: появились завистники, которые обвиняли князя в том, что он делится добычей нечестно. В то же время он дал Новгороду своего сына князя Романа, первым предприятием которого стало нападение на полоцкие и смоленские города.

    Обиженные князья обратились за помощью, но не к Мстиславу, понимая, что политика сына одобрена его отцом, а к Андрею. Андрей такого поворота событий ожидал с нетерпением. Теперь он был готов взять себе всю полноту киевской власти. Он даже прекратил походы на Новгород, который был для него костью в горле.

    Собрав войско, Андрей выступил в поход. Судя по дальнейшим событиям, в Киеве он видел не родной, но вражеский город. "Мстислав едва успел призвать Берендеев и Торков, – говорит Карамзин, – когда неприятели стояли уже под стенами города; два дня оборонялся мужественно: в третий [8 Марта 1169 г. ] союзники взяли Киев приступом, чего не бывало дотоле. Сия, по слову древнего Олега, мать городов Российских, несколько раз осаждаемая и теснимая, отворяла иногда Златые врата свои неприятелям; но никто не входил в них силою.

    Победители, к стыду своему, забыли, что они Россияне: в течение трех дней грабили, не только жителей и домы, но и монастыри, церкви, богатый храм Софийский и Десятинный; похитили иконы драгоценные, ризы, книги, самые колокола – и добродушный Летописец, желая извинить грабителей, сказывает нам, что Киевляне были тем наказаны за грехи их и за некоторые ложные церковные учения тогдашнего Митрополита Константина!..

    Мстислав ушел с братом Ярославом в Волынию, оставив жену, сына, Бояр пленниками в руках неприятельских, и едва не был на пути застрелен изменниками, Черными Клобуками".

    Карамзин совершенно искренне считал (а после него и вся патриотическая ветка историков), что после взятия Киева Андреем город сразу стал терять всю свою значимость и в конце концов превратился в городок ничем не лучше какого-нибудь Луцка.

    "Андрей отдал Киев брату своему Глебу; но сей город навсегда утратил право называться столицею отечества, – говорит он с пафосом. – Глеб и преемники его уже зависели от Андрея, который с того времени сделался истинным Великим Князем России, и таким образом город Владимир, новый и еще бедный в сравнении с древнею столицею, заступил ее место, обязанный своею знаменитостию нелюбви Андреевой к южной России".

    Иными словами, центр всей русской жизни переместился на северо-восток. Измышление колоссальное. Киев действительно управлялся теперь с северо-востока, но до упадка ему было далеко. При всей политике ставленников северо-востока Киев играл огромную роль для южной Руси. Другое дело, что Карамзина история этой южной Руси заинтересовать не могла. Его самодержавие переехало на северо-восток. Вместе с Андреем.

    Так что вся дальнейшая история, которую дает Карамзин, южной Руси почти не касается. Это история сначала Суздальско-Владимирской земли, затем Московского княжества и в дальнейшем Московского царства.

    Андрей, конечно же, не был никаким великим князем России, поскольку и самой России не существовало до Петра Великого. Что же было на самом деле? Несколько "Русей". Южная или Киевская, Новгородская, формирующаяся северо-восточная, изолированная Полоцкая, которая со временем станет Литовской Русью, и практически превратившаяся в самостоятельную Галицко-Волынская. Карамзин и сам признает, что "Андрей властвовал тогда в четырех нынешних Губерниях: Ярославской, Костромской, Владимирской и Московской; отчасти в Новогородской, Тверской, Нижегородской, Тульской и Калужской; располагал областию Киевскою; повелевал Князьями Рязанскими, Муромскими, Смоленскими, Кривскими, даже Волынскими; но Черниговские и Галицкий оставались независимы: Новгород также".

    Это очень характерные оговорки. Четыре первые области (включая смехотворное московское княжество, которого тогда не существовало) по размеру невелики, то, что Карамзин именует "отчасти", проще объяснить так: на стыках подвластных областей существовали торговые городки (вроде Торжка), которые находились в совместной собственности, киевской областью он располагал чисто номинально, перечисленные ниже князья признавали власть Андрея, но ему не подчинялись, разве что силой, а Волынь с добавлением "даже" оставалась при всем том независимой. Но чего Андрей желал – подчинить себе всех князей на всем пространстве тогдашних "Русей".

    Южные князья имели меньше претензий: их как раз волновали судьба Киева и возможность именоваться киевским великим князем. Поэтому после утверждения в Киеве Глеба борьба за город продолжалась.