Толстой Алексей - Аэлита.

    Гусев все ещё держался за рукоятку электрического включателя. По ту сторону шахты, под аркой купола, привалился к стене Лось. Он ладонью закрыл глаза от режущего света. Затем, Гусев увидел, как Лось отнял руку и взглянул вниз, в шахту. Он низко нагнулся, вглядываясь. Рука его затрепетала, точно пальцы что-то стали встряхивать. Он поднял голову, белые его волосы стояли сиянием, глаза расширились, как от смертельного ужаса.

    Гусев крикнул ему, - что? - и только тогда взглянул вглубь кирпичной шахты. Там колебалась, перекатывалась коричнево-бурая шкура. От неё шло это шипение, шуршание, усиливающийся, зловещий шорох. Шкура поднималась, вспучивалась. Вся она была покрыта обращёнными к свету глазами, мохнатыми лапами…

    - Смерть! - закричал Лось.

    Это было огромное скопление пауков. Они видимо, плодились в тёплой глубине шахты, поднимаясь и опускаясь всею массой. Теперь, потревоженные упавшими с купола кирпичами, - сердились и вспучивались, поднимались на поверхность. Вот, один из них на задранных углами лапах побежал по карнизу.

    Вход на карниз был неподалёку от Лося. Гусев закричал: - Беги! - и сильным прыжком перелетел через шахту, царапнув черепом по купольному своду, - упал на корточки около Лося, схватил его за руку и потащил в проход, в тоннель. Побежали, что было силы.

    Редко один от другого горели под сводами тоннеля пыльные фонари. Густая пыль лежала на полу, в щелях стен, на порогах узких дверей, ведущих в иные переходы. Гусев и Лось долго шли по этому коридору. Он окончился залой, с плоскими сводами, с низкими колоннами. Посреди стояла полуразрушенная статуя женщины с жирным и свирепым лицом. В глубине чернели отверстия жилищ. Здесь тоже лежала пыль, - на статуе царицы Магр, на ступенях, на обломках утвари.

    Лось остановился, глаза его были остекляневшие, расширенные:

    - Их там миллионы, - сказал он, оглянувшись, - они ждут, их час придёт, они овладеют жизнью, населят Марс…

    Гусев увлёк его в наиболее широкий, выходящий из залы, тоннель. Фонари горели редко и тускло. Шли долго. Миновали крутой мост, переброшенный через широкую щель, - на дне её лежали мёртвые суставы гигантских машин. Далее - опять потянулись пыльные, серые стены. Уныние легло на душу. Подкашивались ноги от усталости. Лось несколько раз повторил тихим голосом:

    - Пустите меня, я лягу.

    Сердце его переставало биться. Ужасная тоска овладевала им, - он брёл, спотыкаясь, по следам Гусева, в пыли. Капли холодного пота текли по лицу. Лось заглянул туда, откуда не может быть возврата. И, все же, ещё более мощная сила отвела его от той черты, и он тащился, полуживой, в пустынных, бесконечных коридорах.

    Тоннель круто завернул. Гусев вскрикнул. В полукруглой рамке входа открылось их глазам кубово-синее, ослепительное небо и сияющая льдами и снегами вершина горы, - столь памятная Лосю. Они вышли из лабиринта близ тускубовой усадьбы.

    - Сын неба, сын неба, - позвал тоненький голос. Гусев и Лось подходили к усадьбе со стороны рощи. Из лазурных зарослей высунулось востроносое личико. Это был механик Аэлиты, мальчик в серой шубке. Он всплеснул руками и стал приплясывать, личико у него морщилось, как у тапира. Раздвинув ветви, он показал спрятанную среди развалин цирка крылатую лодку.

    Он рассказал: - ночь прошла спокойно, перед рассветом раздался отдалённый грохот и появилось зарево. Он подумал, что сыны неба погибли, вскочил в лодку и полётел в убежище Аэлиты. Она также слышала взрыв, и с высоты скалы глядела на пожарище. Она сказала мальчику, - вернись в усадьбу и жди сына неба, если тебя схватят слуги Тускуба, - умри молча; если сын неба убит, проберись к его трупу, найди на нем каменный флакончик, привези мне.

    Лось, стиснув зубы, выслушал рассказ мальчика. Затем Лось и Гусев пошли к озеру, смыли с себя кровь и пыль. Гусев вырезал из крепкого дерева дубину, без малого с лошадиную ногу.

    Сели в лодку, взвились в сияющую синеву.

    Гусев и механик завели лодку в пещеру, легли у входа и развернули карту. В это время, сверху, со скал, скатилась Иха. Глядя на Гусева, взялась за щеки. Слезы ручьём лились у неё из влюблённых глаз. Гусев радостно засмеялся.

    Лось один спустился в пропасть к Священному Порогу. Будто крыло ветра несло его по крутым лесенкам, через узкие переходы и мостики. Что будет с Аэлитой, с ним, спасутся ли они, погибнут? - он не соображал: начинал думать и бросал. Главное, потрясающее будет то, что сейчас он снова увидит "рождённую из света звёзд". Лишь заглядеться на худенькое, голубоватое лицо, - забыть себя в волнах радости, в находящих волнах радости.

    Стремительно перебежав в облаках пара горбатый мост над пещерным озером, Лось, как и в прошлый раз, увидел по ту сторону низких колонн лунную перспективу гор. Он осторожно вышел на площадку, висящую над пропастью. Поблёскивал тусклым золотом Священный Порог. Было знойно и тихо. Лосю хотелось с умилением, с нежностью поцеловать рыжий мох, прах, следы ног на этом последнем прибежище любви.

    Глубоко внизу поднимались бесплодные острия гор. В густой синеве блестели льды. Пронзительная тоска сжало сердце. Вот - пепел костра, вот примятый мох, где Аэлита пела песню уллы. Хребтатая ящерица, зашипев, побежала по камням, и застыла, обернув головку.

    Лось подошёл к скале, к треугольной дверце, - приоткрыл её и, нагнувшись, вошёл в пещеру.

    Освещённая с потолка светильней, спала среди белых подушечек, под белым покрывалом - Аэлита. Она лежала навзничь, закинув голый локоть за голову. Худенькое лицо её было печальное и кроткое. Сжатые ресницы вздрагивали, - должно быть, она видела сон.

    Лось опустился у её изголовья и глядел, умилённый и взволнованный, на подругу счастья и скорби. Какие бы муки он вынес сейчас, чтобы никогда не омрачилось это дивное лицо, чтобы остановить гибель прелести, юности, невинного дыхания, - она дышала, и прядка волос, лежавшая на щеке, поднималась и опускалась.

    Лось подумал о тех, кто в темноте лабиринта дышит, шуршит и шипит в глубоком колодце, ожидая часа. Он застонал от страха и тоски. Аэлита вздохнула, просыпаясь. Её глаза, на минуту ещё бессмысленные, глядели на Лося. Брови удивлённо поднялись. Обеими руками она опёрлась о подушки и села.

    - Сын неба, - сказала она нежно и тихо, - сын мой, любовь моя…

    Она не прикрыла наготы, лишь краска смущения взошла ей на щеки. Её голубоватые плечи, едва развитая грудь, узкие бедра казались Лосю рождёнными из света звёзд. Лось продолжал стоять на коленях у постели, - молчал, потому что слишком велико было страдание - глядеть на возлюбленную. Горьковато-сладкий запах шёл на него грозовой темнотой.

    - Я видела тебя во сне, - сказала Аэлита, - ты нёс меня на руках по стеклянным лестницам, уносил все выше. Я слышала стук твоего сердца. Кровь била в него и сотрясала. Томление охватило меня. Я ждала, - когда же ты остановишься, когда кончится томление? Я хочу узнать любовь. Я знаю только тяжесть и ужас томления… Ты разбудил меня, - она замолчала, брови поднялись выше. - Ты глядишь так странно. Ты же не чужой? Ты не враг?

    Она стремительно отодвинулась в дальний край постели. Блеснули её зубы. Лось тяжело проговорил:

    - Иди ко мне.

    Она затрясла головой. Глаза её становились дикими.

    - Ты похож на страшного ча.

    Он сейчас же закрыл лицо рукой, весь сотрясся, пронизанный усилием воли, и оттого невидимое пламя охватило его, как огонь, пожирающий сухой куст. Густая и мутная тяжесть отлегла, - в нем все теперь стало огнём. Он отнял руку. Аэлита тихо спросила:

    - Что?

    - Не бойся, любовь моя.

    Она придвинулась и опять прошептала:

    - Я боюсь Хао. Я умру.

    - Нет, нет. Смерть - иное. Я бродил ночью по лабиринту, я видел её. Но я зову тебя - любовь. Стать одной жизнью, одним круговоротом, одним пламенем. Иначе - смерть, тьма. Мы исчезнем. Но это - живой огонь, жизнь. Не бойся Хао, сойди…

    Он протянул к ней руки. Аэлита мелко, мелко дрожала, ресницы её опускались, внимательное личико осунулось. Вдруг, так же стремительно, она поднялась на постели и дунула на светильник.

    Её пальцы запутались в снежных волосах Лося.

    - Аэлита, Аэлита, - видишь - чёрный огонь!

    За дверью пещеры раздался шум, будто жужжание множества пчёл. Ни Лось, ни Аэлита не слышали его. Воющий шум усиливался. И вот, из пропасти медленно поднялся военный корабль, царапая носом о скалы.

    Корабль повис в уровень с площадкой. На край её с борта упала лесенка. По ней сошли Тускуб и отряд солдат в панцырях, в бронзовых шапках.

    Солдаты стали полукругом перед пещерой. Тускуб подошёл к треугольной дверце и ударил в неё золотым набалдашником трости.

    Лось и Аэлита спали глубоким сном. Тускуб обернулся к солдатам и приказал, указывая тростью на пещеру:

    - Возьмите их.

    Военный корабль кружился некоторое время над скалами Священного Порога, затем - ушёл в сторону Азоры, и где-то сел. Только тогда Иха и Гусев могли спуститься вниз. На истоптанной площадке они увидели Лося, - он лежал у входа в пещерку, лицом в мох, в луже крови.

    Гусев поднял его на руки, - Лось был без дыхания, глаза и рот - плотно сжаты, на груди, на голове - запёкшаяся кровь. Аэлиты нигде не было. Иха выла, подбирая в пещерке её вещи. Она не нашла лишь плаща с капюшоном, - должно быть Аэлиту, мёртвую или живую, завернули в плащ, увезли на корабле. Иха завязала в узелочек то, что осталось от "рождённой из света звёзд", Гусев перекинул Лося через плечо, - и они пошли обратно через мосты над кипящим в тьме озером, по лесенкам, повисшим над туманной пропастью, - этим путём возвращался, некогда, Магацитл, неся привязанный к прялке полосатый передник девушки Аолов, - весть мира и жизни.

    Наверху Гусев вывел из пещеры лодку, посадил в неё Лося, завёрнутого в простыню, - подтянул кушак, надвинул глубже шлем и сказал сурово:

    - Живым в руки не дамся. Ну уж если доберусь до земли, - мы вернёмся.

    - Он влез в лодку, разобрал рули. - А вы, ребята, идите домой, или ещё куда. Лихом не поминайте. - Он перегнулся через борт и за руку попрощался с механиком и Ихой. - Тебя с собой не зову, Ихошка, лечу на верную смерть. Спасибо, милая, за любовь, этого мы, сыны неба, не забываем, так-то. Прощай.

    Он прищурился на солнце, кивнул в остатный раз, и взвился в синеву. Долго глядели Иха и мальчик в серой шубке на улетавшего сына неба. Они не заметили, что с юга, из-за лунных скал, поднялась, перерезая ему путь, крылатая точка. Когда он утонул в потоках солнца, Иха ударилась о мшистые камни в таком отчаянии, что мальчик испугался, - уж не покинула ли так же и она печальную Туму.

    - Иха, Иха, - жалобно повторял он, - хо туа мурра, туа мурра…

    Гусев не сразу заметил пересекавший ему путь военный корабль. Сверяясь с картой, поглядывая на уплывающие внизу скалы Лизиазиры, держал он курс на восток, к кактусовым полям, где был оставлен аппарат.

    Позади него, в лодке, откинувшись, сидело тело Лося, покрытое бьющей по ветру, липнущей простыней. Оно было неподвижно и казалось спящим, - в нем не было уродливой бессмысленности трупа. Гусев только сейчас почувствовал, как дорог ему товарищ, ближе родного брата.

    Несчастье случилось так: Гусев, Ихошка и механик сидели тогда в пещере, около лодки, - смеялись. Вдруг, внизу раздались выстрелы. Затем, - дикий вопль. И через минуту из пропасти взлетел, как коршун, военный корабль, бросив на площадке бесчувственное тело Лося, - и пошёл кружить, высматривать.

    Гусев плюнул через борт, - до того опаршивел ему марс. "Только бы добраться до аппарата, влить Лосю глоток спирту". Он потрогал тело, - было оно чуть тёплое: - с тех пор, как Гусев поднял его на площадке, - в нем не было заметно окоченения. "Бог даст - отдышится, - Гусев по себе знал слабое действие марсианских пуль. - Не слишком уж долго длится обморок". В тревоге он обернулся к солнцу, клонящемуся на закат и в это время увидел падающий с высоты корабль.

    Гусев сейчас же повернул к северу, уклоняясь от встречи. Повернул и корабль, пошёл по пятам. Время от времени на нем появлялись желтоватые дымки выстрелов. Тогда Гусев стал набирать высоту, рассчитывая при спуске удвоить скорость и уйти от преследователя.

    Свистал в ушах ледяной ветер, слезы застилали глаза, замерзали на ресницах. Стая неряшливо махающих крыльями, омерзительных ихи кинулась было на лодку, но промахнулась и отстала. Гусев давно уже потерял направление. Кровь била в виски, разреженный воздух хлестал ледяными бичами. Тогда полным ходом мотора Гусев пошёл вниз. Корабль отстал и скрылся за горизонтом.

    Теперь внизу расстилалась, куда только хватит глаз, меднокрасная пустыня. Ни деревца, ни жизни кругом. Одна только тень от лодки летела по плоским холмам, по волнам песка, по трещинам поблёскивающей, как стекло, каменистой почвы. Кое-где на холмах бросали унылую тень развалины жилищ. Повсюду бороздили эту пустыню высохшие русла каналов.

    Солнце клонилось ниже к ровному краю песков, разливалось медное, тоскливое сияние заката, а Гусев все видел внизу волны песка, холмы, развалины засыпаемой прахом умирающей тумы.

    Быстро настала ночь. Гусев опустился и сел на песчаной равнине. Вылез из лодки, отогнул на лице Лося простыню, приподнял его веки, прижался ухом к сердцу, - Лось сидел не живой и не мёртвый. У него на мизинце Гусев заметил колечко и висящий на цепочке открытый флакончик.

    - Эх, пустыня, - сказал Гусев отходя от лодки. Ледяные звезды загорались в необъятно-высоком, чёрном небе. Пески казались серыми от их света. Было так тихо, что слышался шорох песка, осыпающегося в глубоком следу ноги. Мучила жажда. Находила тоска. - Эх, пустыня! - Гусев вернулся к лодке, сел к рулям. Куда лететь? Рисунок звёзд - дикий и незнакомый.

    Гусев включил мотор, но винт, лениво покрутившись, остановился. Мотор не работал, - коробка со взрывчатым порошком была пуста.

    - Ну, ладно, - негромко проговорил Гусев. Опять вылез из лодки, засунул дубину сзади, за пояс, вытащил Лося, - идём, Мстислав Сергеевич, - положил его на плечо и пошёл, увязая по щиколотку. Шёл долго. Дошёл до холма, положил Лося на занесённые песком ступени какой-то лестницы, оглянулся на одинокую, в звёздном свету, колонну на верху холма, и лёг ничком. Смертельная усталость, как отлив, зашумела в крови.

    Он не знал, - долго ли так пролежал без движения. Песок холодел, стыла кровь. Тогда Гусев сел, - в тоске поднял голову. Невысоко над пустыней стояла красноватая, мрачная звезда. Она была, как глаза большой птицы. Гусев глядел на неё, разинув рот? - Земля! - Схватил в охапку Лося и побежал в сторону звезды. Он знал теперь, в какой стороне лежит аппарат.

    Со свистом дыша, обливаясь потом, Гусев переносился огромными прыжками через канавы, вскрикивал от ярости, спотыкаясь о камни, бежал, бежал, - и плыл за ним близкий, тёмный горизонт пустыни. Несколько раз Гусев ложился, зарываясь лицом в холодный песок, чтобы освежить хоть парами влаги запёкшийся рот. Подхватывал товарища и шёл, поглядывая на красноватые лучи земли. - Огромная его тень одиноко моталась среди мирового кладбища.

    Взошла острым серпом ущербая Олла. В середине ночи взошла круглая Литха, - свет её был кроток и серебрист, двойные тени легли от волн песка. Две эти странные луны поплыли, - одна ввысь, другая на ущерб. В свету их померк Талцетл. Вдали поднялись ледяные вершины Лизиазиры.

    Пустыня кончалась. Было близко к рассвету. Гусев вошёл в кактусовые поля. Повалил ударом ноги одно из растений и жадно насытился шевелящимся, водянистым его мясом. Звезды гасли. В лиловом небе проступали розоватые края облаков. И вот, Гусев стал слышать будто удары железных вальков, - однообразный металлический стук, отчётливый в тишине утра.

    Гусев скоро понял его значение: - над зарослями кактуса торчали три решётчатые мачты военного корабля, вчерашнего преследователя. Удары неслись оттуда, - это марсиане разрушали аппарат.

    Гусев побежал под прикрытием кактусов и одновременно увидел и корабль и рядом с ним заржавелый, огромный горб аппарата. Десятка два марсиан колотили по клёпаной его обшивке большими молотками. Видимо, работа только что началась. Гусев положил Лося на песок, вытащил из-за пояса дубину:

    - Я вас, сукины дети! - не своим голосом завизжал Гусев, выскакивая из-за кактусов, - подбежал к кораблю и ударом дубины раздробил металлическое крыло, сбил мачту, ударил в борт, как в бочку. Из внутренности корабля выскочили солдаты. Бросая оружие, горохом посыпались с палубы, побежали врассыпную. Солдаты, разбивавшие аппарат, с тихим воем поползли по бороздам, скрылись в зарослях. Все поле в минуту опустело, - так велик был ужас перед вездесущим, неуязвимым для смерти сыном неба.

    Гусев отвинтил люк, подтащил Лося, и оба сына неба скрылись внутри яйца. Крышка захлопнулась. Тогда притаившиеся за кактусами марсиане увидели необыкновенное и потрясающее зрелище:

    Огромное, ржавое яйцо, величиною в дом, загрохотало, поднялись из-под него коричневые облака пыли и дыма. Под страшными ударами задрожала тума. С рёвом и громовым грохотом гигантское яйцо запрыгало по кактусовому полю. Повисло в облаках пыли, и, как метеор, - метнулось в небо, унося свирепых Магацитлов на их родину.

    - Ну, что, Мстислав Сергеевич, - живы?

    Обожгло рот. Жидкий огонь пошёл по телу, по жилам, по костям. Лось раскрыл глаза. Пыльная звёздочка горела над ним совсем низко. Небо было странное, - жёлтое, стёганое, как сундук. Что-то стучало, стучало мерными ударами, дрожала, дрожала пыльная звёздочка.

    - Который час?

    - Часы-то остановились, вот горе, - ответил радостный голос.

    - Мы давно летим?

    - Давно, Мстислав Сергеевич.

    - А куда?

    - А к чёрту на рога, - ничего не могу разобрать, куда мы залетели.

    Лось опять закрыл глаза, силясь проникнуть в тёмную пустоту памяти, но пустота поднялась вокруг него чашей, и он снова погрузился в непроглядный сон.