Айзек Азимов-Солли

    Солли двигалась со стороны озера, я окликнул ее и помахал ей рукой. Дело в том, что я всегда рад ее видеть. Я люблю их всех, но Солли – самая красивая, можете мне поверить.

    Увидев меня, она двинулась быстрее, ничуть при этом не суетясь; она ускорила ход ровно настолько, чтобы показать, как рада меня видеть.

    Я повернулся к человеку, стоящему рядом.

    – Это – Солли, – сказал я.

    Он улыбнулся и кивнул.

    Человека привела сюда миссис Гестер. Она сказала: "Это мистер Гелхорн, Джейк. Вы помните, он писал, что хочет встретиться с вами". Но я, разумеется, ничего не помнил. У меня миллион дел на Ферме, и единственное, на что я не могу тратить время, – это почта. Для этого и была мне нужна миссис Гестер. Она живет по соседству и не надоедает мне с каждой глупостью, а самое главное, любит Солли и остальных, в отличие от многих других.

    – Рад вас видеть, мистер Гелхорн, – сказал я.

    – Раймонд Джордж Гелхорн, – сказал он и протянул мне руку. Он был довольно высок, на полголовы выше меня, впрочем, и шире тоже. На вид ему было вдвое меньше лет, чем мне, пожалуй, не более тридцати. У него были черные прилизанные волосы с пробором и аккуратно подстриженные тонкие усики. Скулы у него сильно выступали, и это было похоже на не очень тяжелый случай свинки. На телевидении его бы взяли на роли негодяев, поэтому я и предположил, что он не так уж плох.

    – Джекоб Фолкас. Чем могу быть полезен? – сказал я.

    – Если вы не возражаете, расскажите мне о Ферме, – попросил он.

    Я услышал, что Солли остановилась рядом, и не глядя протянул руку. Она скользнула под нее, и ощущение твердой гладкой эмали крыла отозвалось теплом у меня в ладони.

    – Приятная машина, – сказал Гелхорн.

    Ну что ж, так тоже можно было сказать. Солли – автомобиль с откидным верхом, позитронным мотором Геннис-Кармтон и шасси марки Армад. У нее самые чистые и самые красивые линии, какие мне когда-либо доводилось видеть у этой модели. Вот уже пять лет, как она стала моей любимицей, и я сделал для нее все, что я только мог придумать. С тех пор как она здесь, за ее рулем не сидело ни одно человеческое существо.

    Ни разу!

    – Солли, – сказал я, нежно поглаживая ее. – Познакомься с мистером Гелхорном.

    Ее мотор зашумел сильнее. В последнее время шум появился во всех моторах, причем смена бензина ничего не дала. На этот раз, однако, Солли быстро успокоилась.

    – У вас все машины имеют имена? – спросил Гелхорн.

    В его голосе звучало насмешливое изумление, а миссис Гестер не любит, когда говорят, будто посмеиваясь над Фермой. Она резко ответила: "Конечно. Ведь у каждой машины свое лицо, не так ли, Джейк? С закрытым верхом – мужчины, с открытым – женщины".

    Гелхорн опять улыбался.

    – И содержите вы их в разных гаражах, мадам?

    Миссис Гестер негодующе закатила глаза.

    – А теперь, мистер Фолкас, мне хотелось бы знать, нельзя ли нам поговорить наедине? – спросил Гелхорн.

    – Тогда пойдемте по этой дороге. Там есть скамейка.

    Мы направились туда. Миссис Гестер ушла. Солли неслышно двигалась за нами.

    – Надеюсь, Солли не помешает вам? – спросил я.

    – Нисколько. Она ведь не сможет пересказать нашу беседу?

    Он засмеялся собственной шутке, поднял руку и провел ладонью по ветровому стеклу.

    Солли резко увеличила скорость, и его рука отлетела назад.

    – Она не привыкла к незнакомым, – объяснил я.

    Мы сели на скамейку под большим дубом. Отсюда на той стороне маленького озера была видна гоночная дорожка. Было тепло, и машины гоняли вовсю, тридцать из них по крайней мере.

    – Ну, мистер Гелхорн, так зачем вам нужна информация?

    Но Гелхорн как раз озирался вокруг и вряд ли слышал вопрос. Наконец, повернувшись ко мне, промолвил:

    – Это на самом деле поразительное место, мистер Фолкас!

    – Вы можете называть меня Джейком, так мне как-то привычнее.

    – Спасибо, Джейк. Сколько у вас здесь машин?

    – Пятьдесят одна. Каждый год мы получаем одну или две новые. Однажды нам прислали сразу пять. И ни с одной за это время ничего не случилось. Они все в форме. Даже пятнадцатая модель Мэт-омот. Один из первых автоматов и первая машина у нас.

    Милый, старый Мэтью! Он почти не покидает гараж сейчас, но ведь на то он и дедушка всех машин с позитронным мозгом. Это было еще в те дни, когда слепые, паралитики и члены правительства были единственными, кто владел автоматами. Но моим хозяином был Сэмсон Хэрридж, и у него было достаточно денег, чтобы купить автомат. Я в то время был его шофером.

    Думая об этом, я чувствую себя стариком. Я-то ведь помню, что были времена, когда ни у одной машины не хватало мозгов, чтобы самой найти дорогу домой. Я управлял тогда мертвым грузом металла, которому нужна была рука человека. И каждый год эти машины убивали десятки тысяч людей.

    Автоматика устранила все. Реакция позитронного мозга, конечно, быстрее человеческого, не говоря уж о том, что людям выгоднее не управлять машиной. Садишься, пробиваешь место назначения и предоставляешь везти себя куда надо.

    Конечно, они раз в десять дороже обычных машин, и не многие могут позволить себе иметь их, но промышленность специализируется на выпуске автобусов-автоматов. Вы можете в любое время позвонить компании, и через минуту автобус будет у ваших дверей и довезет куда нужно. Приходится, правда, ездить с теми, кому с тобой по пути, но в этом ведь нет ничего плохого.

    Сэмсон Хэрридж тем не менее приобрел собственный автомат, и я отправился поглядеть на него, как только он прибыл. Машина тогда еще не была для меня Мэтью, и я не знал, что ей предстоит в один прекрасный день стать главной на Ферме. Я знал только, что она оставит меня без работы, и ненавидел ее за это.

    – Я больше не нужен вам, мистер Хэрридж? – спросил я.

    – Не бойтесь, Джейк, – сказал он. – Уж не думаете ли вы, что я доверю свою жизнь этому новшеству? Вы остаетесь на своем месте.

    – Но ведь она работает сама, мистер Хэрридж, – сказал я. – Говорят, что она чувствует дорогу, реагирует на препятствия, на людей, на другие машины, помнит нужные маршруты.

    – Говорят… Нет! Вы все равно будете сидеть за баранкой. На всякий случай.

    Забавно, как можно привязаться к машине. Скоро я уже звал ее Мэтью и тратил на нее все свободное время. Позитронный мозг работает лучше, если работает постоянно, а значит, бак надо держать полным, чтобы мотор действовал днем и ночью. Прошло немного времени, и я уже безошибочно определял, как чувствует себя Мэтью.

    Хэрридж тоже по-своему любил его. Впрочем, больше любить ему было некого. Он пережил трех жен, пятерых детей и троих внуков. То, что после его смерти усадьбу превратили в Ферму для старых машин со мною во главе и Мэтью – первым ее обитателем, было естественным.

    Это стало моей жизнью. Я так и не женился. Быть женатым и относиться к автоматам как следует – невозможно.

    Вначале газеты над всем этим потешались, потом перестали. Есть вещи, с которыми не шутят. Может быть, вы не могли позволить себе купить автомат и, может быть, никогда не сможете, но, поверьте мне, к ним привязываешься. Они трудолюбивы, впечатлительны, и надо совсем не иметь сердца, чтобы плохо относиться к ним. Так вот и получается: если у человека есть автомат и его некому поручить, он поступает на Ферму.

    Все это я объяснил Гелхорну.

    – Пятьдесят одна машина, – сказал он. – Довольно большая сумма.

    – Первоначальная стоимость была пятьдесят тысяч за одну, – ответил я. – Сейчас они стоят гораздо дороже: я кое-что сделал для них.

    – Ферма, должно быть, требует уйму денег?

    – Угадали. Прибыли она не приносит. Кроме того, налоги. Конечно, каждый прибывающий автомат чего-то стоит. Но расходы тем не менее растут.

    – Вы потратили на это много лет жизни?

    – Разумеется, мистер Гелхорн. Тридцать три года.

    – И, по-моему, не много выиграли?

    – Я? Да что вы, мистер Гелхорн! У меня есть Солли и пятьдесят других. Посмотрите на нее.

    Я ухмылялся. Я ничего не мог с собой поделать. Солли была так ослепительна, что на нее было больно глядеть. Если ей случалось запылиться, она сразу же принималась за работу – на свет появлялся распылитель и разбрызгивал тергосоль по стеклу.

    – Никогда не видел, чтобы автомат проделывал такое, – заметил Гелхорн.

    – Еще бы, – сказал я. – Я специально установил это приспособление на наших машинах. Они всегда протирают стекло сами, и очень любят чистоту, и получают удовольствие от этой работы. У Солли я даже установил восковую трубку. Она полирует себя каждый вечер до тех пор, пока не начнет сверкать: можно бриться, глядясь в нее. Если бы наскрести денег, можно было бы установить такие штуки для всех девочек. Эти машины с открытым верхом очень тщеславны.

    – Могу вам посоветовать, как наскрести эти деньги, если хотите.

    – Это никогда не помешает. Но – как?

    – Неужели вам не понятно, Джейк? Вы сказали, любая из этих машин стоит пятьдесят тысяч минимум. Бьюсь об заклад, большинство – даже больше шестидесяти.

    – Ну и что?

    – А вы не думали о продаже?

    Я покачал головой.

    – Я боюсь, вы меня не поняли, мистер Гелхорн. Продавать я их не могу. Они принадлежат не мне, а Ферме.

    – Так ведь деньги пойдут на Ферму.

    – Устав Фермы обеспечивает им постоянный уход. Машины нельзя продавать.

    – А как насчет моторов?

    – Не понимаю.

    Гелхорн уселся поудобнее, и голос его зазвучал доверительно:

    – Слушайте, Джейк. Я вам сейчас объясню. На частные автоматы, если они достаточно дешевы, большой спрос.

    – Это не секрет.

    – Мотор составляет девяносто пять процентов их стоимости. Так? Я знаю, где можно достать кузов, где можно продать автоматы за хорошую цену – по двадцать или тридцать тысяч за дешевую модель, и по пятьдесят-шестьдесят за лучшую. Все, что нужно мне, – это моторы. Понимаете?

    – Нет, не понимаю, мистер Гелхорн.

    Я понимал, но хотел дать ему возможность высказаться.

    – Ну ладно. У вас здесь пятьдесят одна машина. Вы, должно быть, великолепный механик, и вам ничего не стоит снять мотор и поставить его на другую машину, чтобы никто об этом не узнал.

    – Но это не очень этично!

    – Машинам это не повредит. Напротив. Используйте старые модели. Используйте, например, старый Мэт-омот.

    – Минутку, минутку, мистер Гелхорн. Мотор и корпус машины не совсем разные вещи. Они составляют единое целое. Эти моторы привыкли к своим телам. В других машинах им будет не по себе.

    – А если я возьму ваш мозг и вложу его в тело молодого атлета? Вы ведь уже не молоды. Если бы у вас была такая возможность, разве вы не хотели бы стать вновь двадцатилетним? И именно это я предлагаю для некоторых из ваших позитронных моторов.

    Я засмеялся:

    – Не очень-то это умно, мистер Гелхорн. Некоторые из наших машин стары, но им гарантирован отличный уход. На них никто не ездит. Они предоставлены сами себе. Они – в отставке, мистер Гелхорн. Не хотел бы я обладать телом двадцатилетнего, если бы это означало, что мне придется до конца моих дней рыть траншеи, не получая достаточно хлеба. Что ты думаешь об этом, Солли?

    Обе дверцы Солли осторожно открылись и закрылись.

    – Что это? – спросил Гелхорн.

    – Солли смеется.

    Гелхорн изобразил на лице улыбку. Он, кажется, решил, что я плоско шучу.

    – Ну, ближе к делу, Джейк. Машины созданы, чтобы на них ездить. Возможно даже, что они несчастливы оттого, что никого не возят.

    – Солли пять лет никого не возит, и, на мой взгляд, она вполне счастлива, – ответил я.

    – Посмотрим.

    Гелхорн поднялся и медленно направился к Солли.

    – Эй, Солли, как насчет того, чтобы прокатиться?

    Мотор Солли взревел. Она отъехала.

    – Не толкайте ее, мистер Гелхорн, – сказал я. – Она становится иногда очень капризной.

    В ста ярдах от нас резвились два седана, потом остановились. Может быть, они как-то по-своему наблюдали за нами, но я о них не беспокоился. Я не спускал глаз с Солли.

    Гелхорн сказал:

    – Ну же, Солли.

    Он наклонился и нажал на ручку двери. Она, конечно, не поддалась.

    – Минуту назад она открывалась, – сказал он, обращаясь ко мне.

    – Замок автоматический. И у нее есть чувство собственного достоинства, – ответил я.

    Гелхорн убрал руку, затем сказал медленно и раздельно:

    – У автоматов с чувством собственного достоинства не должно быть открытого верха, – и, отойдя на три или четыре шага, быстро, так быстро, что я не смог остановить его, разбежался и прыгнул в машину. При этом он захватил Солли врасплох, потому что успел переключить зажигание.

    Мотор Солли впервые за пять лет заглох.

    Мне кажется, я что-то крикнул, но Гелхорн в это время щелкнул кнопкой "Ручной" и вернул мотор к жизни. Солли ожила, но теперь она не была самостоятельной.

    Гелхорн двинулся вверх по дороге. Седаны все еще стояли на месте.

    Один из них был Джузеппе с Миланской фабрики, другой – Стефен. Они почти никогда не разлучались и, хотя на Ферме они недавно, знали, что здесь машины обычно не имеют водителей.

    Гелхорн ехал прямо, и, когда до седанов дошло, что Солли не собирается тормозить, что она не может затормозить, – было уже слишком поздно. Они разъехались к краям дороги, и Солли молнией пронеслась мимо. Джузеппе перелетел через забор и остановился за шесть дюймов от воды. Стефен выскочил к поломанному столбу по другую сторону.

    Я вытащил его на шоссе, пытаясь определить степень повреждения, когда подъехал Гелхорн.

    – Вот, – сказал он. – Ничего страшного.

    Я сдержал гнев.

    – Почему вы спихнули седанов? Могли бы обойтись без этого.

    – Я ожидал, что они уберутся.

    – Они и убрались, прямо в забор.

    – Виноват, Джейк, – сказал он. – Думал, что они подвижнее. Вы поймите, мне приходилось ездить в автобусах и всего лишь два-три раза в автомобилях. А Солли я вел впервые. Большая трата нервов. Я повторяю, нам достаточно спустить цены на двадцать процентов, и мы получим девяносто процентов прибыли.

    – А как мы ее поделим?

    – Пополам. И, учтите, за все отвечаю я.

    – Так. Я вас выслушал. Теперь моя очередь, – я заговорил громче, так как был слишком взбешен, чтобы оставаться вежливым.

    – Я обдумал все, что мне надо было, и если я еще раз увижу вас здесь, я вызову полицию.

    Он скривился.

    – Ну, что ж. Прощайте.

    – Миссис Гестер проводит вас. Запомните, мы видимся с вами в последний раз.

    Увы, это оказалось не так. Я увидел Гелхорна два дня спустя. Вернее, два с половиной дня, потому что был полдень, когда я увидел его впервые, и немного после полуночи, когда мы встретились вновь.

    Я проснулся от света, пытаясь сослепу сообразить, что происходит. Разглядев его, я сразу же все понял, хотя понимать, собственно говоря, было нечего. В правой руке он сжимал автомат, и все, что ему оставалось сделать, – это нажать чуть посильнее на курок.

    – Одевайтесь, Джейк, – приказал он.

    Я не шевельнулся и продолжал наблюдать.

    – Нет, мистер Гелхорн. Нет, пока вы не объясните, что вам нужно, да и тогда вряд ли это чему-нибудь поможет.

    – Позавчера я предложил вам кое-что.

    – Мой ответ все тот же: нет.

    – Сейчас я не только предлагаю. Я приехал со своими людьми и с автобусом-автоматом. Но первоначальное предложение еще в силе – можете разобрать двадцать пять позитронных моторов. Все равно каких. Мы погрузим их в автобус и увезем. Когда они будут в моих руках, я прослежу, чтобы вы получили свою долю.

    – Это ваше окончательное слово, – спросил я, – не так ли?

    Похоже, что ему и в голову не приходило, что я издеваюсь над ним.

    – Окончательное, – ответил он. – Если вы будете упорствовать, мы сделаем это сами. Я сам извлеку моторы, только возьму не половину, а все.

    – Разъединить позитронные моторы не так-то легко. Вы ведь не робототехник, мистер Гелхорн. Да и если бы вы были им – вы же знаете, – моторы собраны мною.

    – Знаю, Джейк. И, откровенно говоря, я не эксперт и могу испортить не один, пока буду вытаскивать их. Потому я и намерен взять все. В конце концов исправными могут оказаться только двадцать пять, причем первые пострадают больше других. Пока не набью руку. И если я буду делать это сам, то начну с Солли.