Рю Мураками-Меланхолия

    - Ну да. Я видел все океаны нашей планеты. Это продолжалось три года, мне тогда было чуть больше двадцати. У меня были уже права на управление прогулочным катером и удостоверение ныряльщика. Моя работа заключалась в том, что я должен был приобретать различные вещи и антиквариат в восточноевропейских странах и в Восточной и Западной Африке, а потом продавать все это в Японии. В то время подобный хлам был в диковинку. Приятное время! Правда, я не склонен считать его лучшим периодом своей жизни. Прошлое, как его ни верти, - дерьмо. И те, кто приукрашивает прошлое лишь потому, что оно прошлое, - тоже ничтожные говнюки. Куда уж лучше настоящее, хотя тоже дрянь. Возьмем, к примеру, рекордсменов - пловцов или легкоатлетов. Ведь и плавают, и бегают все быстрее. Говорят: "Ничто не остановит прогресс!" Прогресс! Ну и какая же тут слава? По-моему, нет ничего более холодного и тщетного, чем прогресс… Ну, короче, я, как идиот, таскался по этим островам на всех широтах. Начал с Окинавы. Часто ездил на Сайпан. Гавайи: грузовики, вибромассажеры, джинсы, набедренные повязки. Остров Яп в Микронезии, острова Фиджи, Раиатеа и Бора-Бора, Новая Гвинея, Филиппины, Бали, Андаманские острова в Бенгальском заливе, Сейшелы, курорты на югославском побережье, Италия и юг Франции, Тунис, Танжер, что в Марокко, юг Испании, Португалия, Канарские острова Багамы, Ямайка, Барбадос, Большой Коралловый риф, Золотой Берег, Кернс в Австралии, Санта-Моника, Малибу, Майами - я был везде. Ах, забыл про Мальдивы! Ну и что? У меня была мечта, от которой я страдал не знаю сколько времени: я представлял себя с красивой женщиной на прекрасном пляже. Я думаю, что именно изза этой мечты я захотел покинуть Японию. Мужчина и женщина, бегущие по берегу, прыгающие в волнах, которые тихо выползают на песок. Представляешь себе эту картину? Загорая, плавая на катере, попивая коктейли… у меня слюнки текли! И это символ всего наиболее удаленного от того, что есть у меня, того, что не сбудется никогда. Символ всегда иллюзорен. Символ не означает ничего. В нем не было ничего реального, и тем не менее я не мог освободиться от него. Пытаешься доставить себе удовольствие, и неизбежно возникает перед тобой голубой, почти прозрачный океан и пляж с белым песком. Пляж пуст, по нему иду я, ведя за руку красивую девушку, предназначенную только для меня! Моя мечта вся сводится к этому, ну конечно, с приложениями в виде вина, шампанского, паштета, кокаина и тому подобного. Но главнейшим, несмотря ни на что, оставался пляж. Я забыл название и автора романа, где описана такая сцена: кинопродюсер, человек очень могущественный и влиятельный, властный, придя на пляж, вдруг понимает, что он уже стар. Светит солнце. Он замечает на берегу мужчину и женщину. Они молоды, они купаются в волнах, брызгаясь друг на друга. И продюсер понимает со всей неизбежностью, что он состарился. Он переспал с сотнями актрис и звезд, и, глядя на эту парочку на берегу океана, он отдает себе отчет в том, что уже слишком далеко от всего того, что символизируют эти мужчина и женщина. Вот так-то: невозможно вернуться назад. Этот продюсер понял, что одряхлел, увидев парочку на пляже. Я всегда думал, что это одинаково для всех. Ну, под "всеми" я понимаю определенную категорию людей. Не стоит уточнять, что этот пляж всего лишь мечта, мечта, которую расписывают в кабаках жаждущим солнца европейцам. Вот чернокожие, действительно живущие в тропических широтах, свободны от фантазий подобного рода. Я знаю, о чем говорю, ведь я бывал летом в тропиках: солнце в это время года способно убить. Это невыносимое пекло, и где же здесь удовольствие? Вы должны постоянно заботиться о какой-нибудь защите, если не хотите отдать концы. И никаких повязочек. Местные жители там ненавидят солнце. Впрочем, зимой в таких местах на самом деле начинается нормальная жизнь. Вода становится более прозрачной, солнце не так жарит. Можно запросто порезвиться на пляже, на вашем теле выступит только пот. Но для этого и предназначены пляжные игры. Например, баттл-теннис, изобретенный в Венис-Бич. Это такая игра с мячом, нечто среднее между футболом и волейболом. Есть также и более известная - фрисби. Партия во фрисби зимой на пляже - вот в чем и состоит наивысшее наслаждение! Необходимое условие: не трахаться и не принимать наркотики накануне вечером. Утром, когда вы просыпаетесь, весь напичканный наркотой, вас начинает так выворачивать, что даже зимнее солнце ничем не поможет. А я знал многих деятелей, которые после бурно проведенной ночи умирали от элементарной солнечной ванны. Остановка сердца! Иными словами, поддерживайте спортивную форму. Поэтому, чтобы оценить всю прелесть игры, вам необходимо ограничить себя в сексе и убрать из употребления любые наркотики. И так до тех пор, пока с вас не польет пот, вы будете перебрасываться тарелочкой с вашей партнершей, изящной девушкой, с которой так приятно поболтать и которой вы доверяете. И вот вы наконец вспотели. Вы бросаетесь в воду освежиться, вы плещетесь в волнах. Вас пробирает до самых внутренностей, и вы дурачитесь и резвитесь в белых барашках, пока не посинеют губы и не съежится член. Вы выползаете на берег и располагаетесь в шезлонге. Вы надеваете черные очки, ибо солнце слепит глаза, сдвигая их на нос. Становится темно. Вы протираете линзы, потом закуриваете сигарету. И эта сигарета кажется вам вкуснее всех сигарет, которые вы когда-либо выкурили. Самая приятная, вкуснейшая сигарета! И как только вы ее затушите, ваш мозг даст вам сигнал, что вы уже достаточно прогрелись. Летнее солнце буквально бьет по вам, тогда как зимнее просто глубоко прогревает вас, лаская своими лучами кожу. Вы чувствуете, как прогревается каждый орган вашего тела, как играет ваша кровь. Вот в этом главным образом и заключаются пляжные удовольствия. Сущность пляжа лишь в этом. Остальное не столь существенно, просто приятное праздное времяпрепровождение. Даже если для определенной категории людей, про которую я только что говорил, пляж является только символом. Для некоторых пляж - повод почувствовать свое одиночество. Что вы не были и не будете никому нужны. Скорее всего я принадлежу именно к таким людям. Не знаю, как к ним приходит осознание этого факта. Не будет преувеличением сказать, что это своего рода травма. Тут не стоит копаться в их личной жизни вплоть до детских лет, так как это явление зависит лишь от человеческой воли и желания. В двадцать лет каждый из нас уже знает, что такое чувство бессилия. И на протяжении всего этого периода вы будете подыхать от страсти. Это желание выворачивает ваши внутренности, и именно поэтому ваши пляжные фантазии неразрывно связаны с образом женщины, той самой, с которой вы бежите по песку. Я не знаю, испытывают ли женщины что-нибудь подобное. Я говорю это не потому, что сам не являюсь женщиной, а поскольку сомневаюсь, что женщина, испытывая тягу к самцу, способна ощущать бессилие. С того времени, как я перебрался из деревни в провинции Сикоку в Токио, мне постоянно казалось, что все вокруг меня только и говорят: "Ты бессилен". Повсюду. В любой ситуации, даже когда я слушал у себя дома музыку, или когда я шел один по улице, или ожидал зеленого сигнала светофора, или же когда занимал очередь в супермаркет. Я ощущал это как сигнал, словно тысячи иголок вонзались мне в кожу:

    Я выходец из среднего класса, его еще называют трудолюбивым классом. Мой отец был несчастным придурком, но если бы я был сыном министра финансов, вряд ли это что-нибудь изменило. Я уж не говорю об этих кретинах, которым достаточно, чтобы папа с мамой купили им новый "феррари", и любая их страсть мгновенно утихнет. Я не утверждаю, что это чувство бессилия необходимо. Я ненавижу его. Не думаю, что мужчина способен счастливо жить, просто приспособившись к такому обстоятельству, за исключением разве что импотента. Впрочем, импотент как раз и не замечает своего бессилия. И в той же мере, в какой он не отдает себе в этом отчета он и живет, примирившись. Это чувство характерно не только для капиталистических стран, оно также присуще и животному миру. Приходит время, и молодые самцы должны покинуть стаю! И как только настает этот час, самцы сразу же становятся бессильными. Разумеется, молодой самец не может выжить в таком состоянии. Помогает от него избавиться только половое влечение. Молодой человек и девушка, валяющие дурака на белом песочке, - всего лишь карикатурное изображение либидо. Вы должны осознавать свое желание, чтобы у вас был шанс победить собственное бессилие. Откровенно говоря, этого недостаточно, чтобы полностью освободиться от зависимости, поскольку одного желания здесь мало. Не следует просто бороться с нею, ибо вы рискуете оказаться в затруднительном положении, которое сделает вас еще более зависимым. Ведь желание не может само себя обуздать, не правда ли? Поскольку ничто не может и не должно мешать желанию объективизироваться в реальности. Скорость, с какой оформляется ваше желание, обратно пропорциональна скорости, необходимой для избавления от чувства бессилия. Я подведу итог еще большей банальностью: страсть - это секс и наркотики. И деньги. Они нужны, чтобы покупать наркоту и более качественно трахаться. Нужно только выйти на рынок, не важен способ, каким вы будете вынуждены продавать себя, превратившись в средство обмена, если возможно, в конвертируемую валюту. Таким образом, лишь кучка людей может отдавать себе отчет о природе своих желаний, для того чтобы быстро выйти из бессильного состояния, в то время как остальные пытаются отделаться полумерами. Эти последние меня не интересуют. Это настоящее быдло, они пресмыкались с начала рода человеческого. Ничтожные и отверженные людишки. А те, кто осознал свои желания и избавился от чувства бессилия, в какой-то момент начинают понимать, кем они являются на самом деле - садистами. Находящие удовольствие в своем бессилии в один прекрасный день слышат голос, который им говорит, что они никому не нужны: "Вы никому не интересны, вы достойны равнодушия". Тот кинопродюсер, о котором я говорил, испытав отчаяние от своего старения, понял, что ему стоило прийти к этой мысли раньше. В шестьдесят лет уже поздно жаловаться. У вас больше не остается сил, а потом следуют упадок и смерть…

    Язаки продолжал разглагольствовать, даже когда мы уселись во взятый напрокат грузовичок. В баре на берегу лагуны мы отведали мексиканской кухни: свинина, фасоль и кукуруза; запили это дело десятком-другим стаканчиков текилы, потом вернулись в номер. Занимались любовью, спали, опять занимались любовью и опять заснули до самого рассвета. Снова забравшись в грузовик, мы направились в сторону некоей деревни, где можно было увидеть следы цивилизации ацтеков. Как только мы отъехали от отеля, дорога сразу сделалась узкой. Асфальт исчез, когда мы отвернули от моря и двинулись вглубь страны. Машина поднимала тучи пыли, нас нещадно болтало и мотало. По обе стороны расстилалась высохшая и растрескавшаяся земля. Кое-где возвышались кактусы, словно покрытые ржавчиной, рос хилый кустарник. Вершины гор вдали частично были покрыты снегом. Язаки прокричал мне, как называются некоторые из них, но я тотчас же все забыла: это был не испанский язык, а какое-то местное наречие, которого я не знала. Язаки стал необычайно разговорчивым, скорее всего из-за того, что нанюхался кокаина, едва только сел в машину. Кокаин передал ему шофер, широко улыбавшийся всю дорогу. Я заметила, что у него не хватало двух зубов. Этого маленького скромного человечка Язаки называл Виктором. Не знаю почему, но я сразу же стала испытывать к нему неприязнь. Слишком уж угодливо он заглядывал Язаки в глаза. Было похоже, что они знакомы не один год. Кокаин находился в металлическом футляре, который я уже видела: что-то вроде серебристой трубочки, размером напоминавшей тубус для губной помады. В нем было отверстие, чуть шире диаметра сигареты. Язаки осторожно встряхнул трубочку и поднес ее к носу. Это усовершенствование позволяло нюхать кокаин в дороге, не боясь его просыпать из-за тряски. Язаки положил футлярчик мне в руку. Он выглядел расслабленным, словно хотел сфотографироваться на память.

    Нажми на кнопочку сбоку два-три раза, встряхнув тюбик, а потом отпусти ее, когда вдохнешь.

    Я колебалась. Я не знала, что делать.

    Ах да! Ты же не употребляешь, - произнес Язаки, заметив, как я перевожу взгляд с его лица на тюбик.

    Он должен был это знать еще с первой нашей встречи. Но он сказал это так, что в его голосе я почувствовала холодность. Мне показалось, что он стал отдаляться, оставив меня наедине с собой. Меня охватило ощущение ужаса, которое я не могла объяснить. Для Язаки эти слова оставались просто словами. Но для меня все было подругому. Я никак не могла понять причину, по которой вдруг почувствовала себя уже прожившей. Может, это произошло из-за тех оргазмов, что я испытала, занимаясь с ним любовью, когда наше дыхание смешивалось с парами алкоголя? Эти мысли вихрем пронеслись у меня в голове. Я знала, что мои оргазмы не зависели от формы и размера члена моего партнера или от его техники. Чтобы расслабиться, мне нужно было лишь почувствовать себя любимой, снять все внутренние запреты, отдаться ритму его движений и дать себе ощутить, как меня накрывает волна наслаждения прямо перед наступлением оргазма. Язаки оказался в тысячу раз нежнее, чем я могла себе представить. "Тебе не надо так судорожно шевелить ягодицами, - повторял он постоянно. - Ты причиняешь себе боль, а если тебе будет больно, мы не сможем повторить то же завтра утром. Но ты, наверно, хочешь повторить это утром, а? И тебе бы не понравилось ощущать боль, ведь нет же?" Я краснела, слушая, как он шептал мне прямо в ухо, и ответила "да", я долго и многократно повторяла это. Со мной это было впервые. Я еще никогда не встречала человека, которому была бы так преданна. Я не помню, как взяла этот тюбик, как поднесла его к носу - но я вдохнула. Я нюхала кокаин в первый раз за семь лет.

    Дорога сужалась все больше и больше. Кустарник почти исчез. Мы уже приблизились к горам, когда наш водитель вдруг заговорил. Язаки слушал его и бледнел. Мне показалось, что ему стало плохо, а потом он вспыхнул в гневе. Какое-то время шофер возражал ему, но вскоре осекся и стал извиняться. Белки его глаз пожелтели. Я заметила множество отталкивающих шрамов, покрывавших его надбровные дуги, наверно, поэтому его глаза казались разной величины. Остренькое личико прорезала сеть морщин, а кожа блестела так, словно была смазана чем-то маслянистым. Он постоянно кривил рот. Верх дешевого костюма, что был на нем, казался покрытым плесенью.

    - Что он сказал? - спросила я Язаки, дотронувшись до его бедра.

    Тут начал действовать кокаин. Это было ощущение чего-то мягкого, погружавшего меня в далекое прошлое. Каждая клеточка моего тела, казалось, исходила пеной независимо от моей воли, словно внутри меня шевелился какой-то зверек.

    - Тебе лучше не спрашивать. Не слишком аппетитная история.

    Как только Язаки произнес это, меня охватило дурное предчувствие.

    Нет, скажи, ну скажи же, - настаивала я, тыча его в ногу.

    Этот шофер не мексиканец. Он из Никарагуа. Я думаю, что ты уже поняла, что он не профессиональный водитель. Я познакомился с ним в Канкуне шесть лет назад. Он продавал мне наркотики, а ведет себя так, потому что я ему хорошо плачу. Его друзья занимаются грязным бизнесом: они похищают детей, которых затем убивают, чтобы продавать их органы. Он говорит, что человеческая печень стоит очень-очень дорого. В Южной Америке чаще всего практикуют пересадку внутренних органов. Он говорит также, что с некоторых пор стали пропадать и молодые девушки. Его друзья долдонят ему, чтобы он присоединялся к ним, так как торговля органами более выгодна, чем наркотиками. Но он отказывается. Он рассказал мне гнуснейшие вещи, про какой-то орган, который кладут в консервационную сыворотку… вот почему я так разозлился.

    Какое-то мгновение я отчетливо видела, как меня уводят в пустыню, к сараю с гофрированной крышей, где многочисленные люди, похожие на Виктора, насиловали меня, а потом убили. Глубоко в зад мне вставляли тлеющую головню, их члены один за другим входили в меня. Неподвижно сидящий на стуле Язаки снимал эту сцену на видеокамеру. Кассета была потом продана за большие деньги каким-то извращенцам на Западном побережье США, а моя печень, много раз перепроданная на черном рынке, в конце концов была помещена в банк человеческих органов. А действительно ли этот грузовик направлялся к ацтекским руинам? Язаки предложил мне немного сушеного пейотля, который он уже разжевал. Небо казалось бесконечно голубым. Машина мчалась по дороге, поднимая тучи пыли. Пейзаж становился все более пустынным. Я все жевала и жевала кусок пейотля. От кокаина мое нёбо стало совсем бесчувственным, и я совершенно не понимала, горько или сладко у меня во рту.