- Дорогой мой, вы - истинный рыцарь. Речь идет не о каких-то крайних мерах. Просто, видимо, следует проинформировать наших братьев в главной ложе Парижа, что практическую работу во время болезни мастера проводите вы, Александр Веженский. Надо поставить точки над "i". Если хотите, я подниму это перед мастером. Я найду форму, которая никак его не обидит. Больной и бессильный мастер - плохая реклама нашей идее, - увы, это жестокая правда, вечность возможна только после смерти. В кабинет, осторожно постучав, вошел брат милосердия. - Господа, - прошептал он, - его превосходительство уснул после укола. Изволите дождаться пробуждения? - Сколько он будет спать? - спросил Рослов, и вопрос его сделал тишину ощутимой - так были резки его слова и столько было в них скрытого раздражения. - Два часа, - ответил брат милосердия и вышел. 21
- Кто вас просил прийти к пани Микульской? - спросил Попов, предложив Яну Баху сесть. - Думаю, для вас будет лучше, если сразу откроете всю правду. - Она сама вызвала, - ответил Бах. - Баретки хотела заказать. - Ах, вот в чем дело… Когда вызвала? - Вчера. - Заказала? - Да. - Из какого материала? . Бах не сразу понял вопрос, волновался. - Я интересуюсь: из какого материала будете тачать баретки? - помог Попов. - Белое шевро. - Вы социалист? - Я? Нет, что вы! Я ни к какой партии не принадлежу. - Кожу трудно доставать? - Что? - Экий вы непонятливый! - улыбнулся Попов. - Я интересуюсь: трудно ли по нынешним временам получать хорошие кожи? - Нет, меня времена не зацепили, у меня с кожевниками хорошие отношения, меня не обижают. - Кто вас снабжает, какая мастерская? Бах вспомнил, что именно в мастерской Шабельского собирается по средам кружок, там он с Уншлихтом познакомился, там с Дзержинским схлестывался. Попов поднажал, открыл в голосе угрозу: - Что, запамятовали? - Я ведь со многими мастерскими имею дело.., - Имели, - поправил Попов. - Вы имели дело, сейчас вы со мною дело имеете. И до-олгошенько будете иметь, решись таить от меня название мастерской. - Так я не таю… Кожевенное производство Шераньского, Готлиба и Городецкого… - Ну вот видите, вспомнили… Расскажите-ка мне, пожалуйста, Бах, о вашем ремесле. С чего вы начинаете тачать сапоги? - Начинаю с того, что ногу смотрю, господин начальник, фигуру, лицо, - я ж модельер, не просто тачаю, я делаю обувь на заказ. - Только дамскую? - Нет, мужскую тоже. Попов встал из-за стола, вышел на середину кабинета, остановился перед Бахом: - Мои сапоги хороший сапожник тачал? - Прощелыга, - ответил Бах убежденно. - Разве при вашей комплекции возможно икры в бутылочки загонять?! - Нельзя? - Никак нельзя. Вы, простите, столбом глядитесь. Вам нужны мягкие голенища, но высокие, под колено. - Ну что ж, принимайте заказ, - сказал Попов. - Давайте, давайте, смелее… - У меня сантиметра с собою нет. - Изъяли при обыске? - Нет, не захватил, господин начальник. - А на глаз? - Ну что вы?! Сделаешь на глаз, а потом мозоли замучают! - А фасон? В голове? Или рисуете? - Обязательно рисую. Попов отошел к столу, взял стопку бумаги и карандаш, протянул Баху: - Извольте. Бах легко набросал фасон. Мастер, он брал уроки рисования. Он изобразил Попова сидящим, поднимающимся со стула, стоящим, подвинул все это полковнику. Тот внимательно поглядел рисунки, вздохнул: - Смотрите, Бах, какая досада у нас выходит… Жаль, право… Такой великолепный мастер, а туда же, в политику лезете… - Да что вы, господин начальник! Какая политика?! - Бах улыбнулся, его успокоил тон Попова. Он ждал избиений, криков и угроз - так рассказывали товарищи, прошедшие охранку. Этот не кричал и не дрался, да и зачем? Улик-то нет, при обыске на вокзале ничего не нашли, провожал заказчицу, которая попросила поднести чемоданы до вагона… - Слушайте меня, Бах. Слушайте внимательно, Вы мне лгали, причем лгали неумело, вы же ни разу еще не привлекались, не прошли камерного обучения, мы на вас карточку посмотрели… - Да не лгал я вам, господин начальник! Попов, словно бы не услыхав, продолжал: - Вы сказали, что приняли заказ у Микульской. Так? - Так. - А где записи? Вы ж в голове держать не умеете! Вам сантиметр нужен? А где сантиметр? Как же заказ принимали без сантиметра? И при обыске его у вас не было, сами признались. Где размеры, снятые с ножки госпожи Микульской? А? Что молчите? Нечего ответить? Есть чего ответить. Скажите, что размеры сняли утром, когда были у нее в кабарете, а вечером, на Маршалковской, встретили ее случайно. Мы ж обыск у вас дома сделаем, там записи и лежат, а? Или вы их оставили в мастерской? У кого? У Шераньского? Готлиба? Или, может, в мастерской Шабельского, куда часто заглядывают социал-демократы и где вы кожу-то получаете? Попов говорил все это, не поднимая на Баха глаз, стирал мизинцем пылинки со стекла, лежавшего на зеленом сукне стола. Он заранее предполагал реакцию того или иного арестанта, он в этом редко ошибался - перед тем, как перейти в охрану, работал смотрителем тюрьмы в Орле, там на каторжанах быстро выучишься все человеческие извивы понимать. - Пойдемте, Бах. - Попов поднялся с кресла, тяжело двинулся к двери, распахнул ее, кивнул двум офицерам, сидевшим в приемной, те пропустили сапожника, повели по коридору, близко касаясь его плечами. В комнате, куда Баха втолкнули, стояли три дворника. - Это понятые, - пояснил Попов, по-прежнему на Баха не глядя. На стульях возле окна лежали баулы и чемоданы Микульской. - Узнаете багаж? - спросил Попов, дождавшись, пока один из офицеров сел к столу и заполнил первый лист протокола. - Да. - Чьи они? - Пани Микульской. - Подпишите. Бах деревянно подошел к столу, поставил подпись. Рука его чуть дрожала. - Кстати, против понятых не возражаете? Отводов нет? - Нет. Попов закурил, бросил спичку под ноги, затянулся. - Все эти чемоданы вы помогали Микульской спустись из квартиры в пролетку? . - Да. - И все эти чемоданы и баулы донесли до вагона? - Нет. - Почему? - Здесь же пять мест, рук не хватило. - Все чемоданы отдали носильщику? - Нет. - Почему? - Пани Микульска взяла маленький чемодан сама. - Какой именно? - Вот этот, черный. - Покажите его. Притроньтесь рукой. Бах подошел к стулу, тронул чемодан. - Распишитесь в протоколе, - сказал Попов. - Вы, понятые, тоже. И можете идти, спасибо, вы больше мне не потребуетесь… Хотя… Попов вопросительно посмотрел на офицера, писавшего протокол. - Она уже опознала, - ответил тот, поняв молчаливый вопрос полковника. - Протокол есть. - Да, не понадобитесь, - подтвердил Попов понятым, - благодарю. Когда в комнате остались жандармы и Бах, Попов подвинул себе стул, сел и, потянувшись с хрустом, сказал: - А теперь, конспиратор несчастный, подойдите к чемодану, который несла сама Микульска. Бах подошел к окну, возле которого на стульях лежали чемоданы. - Очень хорошо, - сказал Попов. - Вспомните, что вам говорила Микульска об этом чемодане? - Ничего. - Вы помогали ей нести этот чемодан? - Нет. - Павел Робертович, - обратился Попов к офицеру, - покажите Баху показания носильщика Ловиньского. Офицер подошел к Баху, протянул ему протокол допроса: "Я принял из рук неизвестного, сопровождавшего неизвестную мне даму, предъявленный мне к опознанию чемодан фирмы „Брулей и сын“, когда извозчик разгружал пролетку. В этот момент неизвестный господин взял у меня из рук чемодан фирмы „Брулей и сын“, сказав, что поклажу понесет сам, ее осторожно надобно нести". - Ну как? - спросил Попов. - Отвергаете показания носильщика? - Может быть, он прав, я запамятовал, вероятно… - Распишитесь в таком случае, что с показаниями носильщика Ловиньского согласны… Или не согласны? - Да какое это имеет значение? - Бах пожал плечами. - Если он так говорит, значит, так и было. - Прекрасно. Теперь откройте чемодан. Бах открыл крышку и отступил: там, рядком уложенные, лежали оболочки бомб. - Что, испугались? Железки и есть железки. Или сапожнику известно, как выглядят бомбы-самоделки? Откуда? Где видал? - Вы сами это подложили! Здесь подложили! - крикнул Бах. - Почему убрали понятых?! - Ну вот и заговорили, - удовлетворенно протянул Попов. - Просто как адвокат… Извольте занести протест арестованного в протокол, господа. Распишитесь под вашим протестом, Бах. - Рученьки трясутся, - рассмеялся Павел Робертович. - Раньше еще куда ни шло, легкий мандраже, а теперь колотун, Игорь Васильевич, словно пациент попал в охрану после большого похмелья-с! - Он трезвенник. Господа революционеры почитают хлебное вино средством для бесстыдного оглупления трудового люда. Так, бедолага? Так, так, я ж ваши речи знаю, слушал… Дайте ему, Павел Робертович, показания Микульской. - Читай, Бах, - сказал Павел Робертович, подвинув арестованному протокол. - Читай сам, а то решишь - обманываем… Бах не сразу понял те слова, которые были занесены в протокол опознания вещей, подписанный Микульской. Он зажмурился на какое-то мгновение, потом прочитал снова: "То, что в кожаном маленьком чемодане фирмы „Брулей и сын“ находятся три бомбы-самоделки, мне было неизвестно, потому что этот чемодан мне был передан незнакомым человеком, сказавшим, что за ним гонятся. Он просил сохранить чемодан в моей квартире. Записано по моему утверждению верно. Микульска". Бах хотел было перевернуть страницу, но Павел Робертович папочку у него из рук легко выхватил: - Хорошенького понемножку! Попов докурил папиросу и сказал: - Подписывайте, Бах, подписывайте свое показание: "То, что в чемодане бомбы, не знал". Не вывернешься, загнали в угол, господа социал-демократы… - Я не буду подписывать ни строчки, - ответил Бах. - Пусть мне устроят встречу с Микульской. - Придет время - устроим, - с готовностью пообещал Попов. - Можете, конечно, не подписывать. Тогда нам снова придется пригласить понятых, и они в вашем присутствии подпишут то, что отказались подписать вы. В голове Баха тяжело ворочался страшный глагол "подпишите". Попов произносил его ласкающе, будто гурман осматривал кусок мяса, прежде чем отправить в рот. "Она подписала страшное признание, - думал Бах лихорадочно. - Она напутала так, что не выпутается! Какой человек? Почему подошел к ней? Откуда он знал ее? Наши бы сказали мне про бомбы! Какие бомбы? Уншлихт не мог не сказать: он же доверяет мне!" - Я могу написать только одно, - сказал наконец Бах. - Я могу написать, что бомбы мне предъявили в отсутствие понятых… - Пожалуйста, - сразу же согласился Попов. - Это правда, не смею возражать. - А почему вы так сразу и согласились? - спросил Бах растерянно. - Да потому, что ваш резон справедлив. Что ж мне - драться с вами? Бах написал объяснение. Попов внимательно прочитал его вслух: - "Бомбы в чемодане я увидел в то время, когда понятых в комнате уже не было". Прекрасно. Только справедливости ради добавьте и следующее: "При мне сотрудники охраны бомб в чемодан „Брулей и сын“ черного цвета, малого формата, новый, не прятали". Это правда или нет? Мы при вас бомбы не прятали? - Нет, не прятали. - Правду написать можете? - Разве так непонятно? И так все понятно… - С меня форму спрашивают, Бах! Мы ж порядка хотим достичь в империи! А порядок без тщательного оформления документа невозможен. - Я иначе напишу. - Пожалуйста, - равнодушно согласился Попов, но подбросил: - Только чтоб ясно было, о чем идет речь. Бах написал: "После того, как понятые ушли, мне предложили открыть чемодан, и там я увидел бомбы". - Ну-ка, вслух, - попросил Попов. - Как это на слух, в военно-полевом суде будет звучать? Бах почувствовал, как его начало трясти: военно-полевой суд означает виселицу. Расстрел в лучшем случае. - Ну-ну, смелей, Бах! - усмехнулся Попов. - Что вы кадыком елозите? Читайте! Имейте в виду: от того, как это ваше показание будет звучать, многое зависит, о-о-очень многое! Я могу вынести на суд показание носильщика про то, что вы, именно вы несли чемодан с бомбами, а могу это показание ошельмовать другим, которое опровергнет первое: нес чемодан сам носильщик. А могу и вовсе это показание обойти молчанием. Коли я докажу, что вы несли чемодан, - веревка вам обеспечена, в крае военное положение, Бах, нам не до шуток. - Показанию одного извозчика не поверят! - Носильщика, носильщика - ишь как разволновался, - заметил Павел Робертович. - Извозчик против тебя не показывал. - Против вас Микульска показала, - лениво заключил Попов, - прочитайте ему то место. - Нет, я сам хочу прочитать, - возразил Бах, откашлявшись, голос сел, звучал глухо. - Пожалуйста, - согласился Попов. - Пусть он прочтет, Павел Робертович. Дайте ему листок. "Вопрос: Кто нес опознанный вами чемодан, принадлежавший неизвестному вам господину? Ответ: Мне помогал его нести мой спутник. Вопрос. Как зовут вашего спутника? Ответ: Его зовут Ян Бах. Вопрос: Что вы о нем можете сказать? " Ответа на этот вопрос Баху не показали, и он понял, что тонет, тонет. - Итак, - подстегнул его Попов. - Написали? "В моем присутствии бомбы в чемодан сотрудники охраны не клали". Что-нибудь мешает? Хотите заменить слово? Бах написал фразу, продиктованную Поповым, расписался, посмотрел на полковника затравленно. Попов поднялся, пошел к двери, там задержался, пальцами обхватив медную, начищенную до блеска ручку. - Слушайте, Бах… Слушайте меня и верьте. Коли вы не дадите слово написать все о тех людях, которые направили вас к Микульской; что они говорили о ней; когда они заметили за нею филерское наблюдение; почему верили, что Микульска решится принять ваше предложение и уйти с вами, - если вы не напишете обо всем этом самым подробным образом, вас вздернут. Материала у меня хватит. Микульска, как понимаете, все расскажет, она человек во всем этом деле случайный. Ваша судьба - в ваших руках. Решайте, Бах, решайте… 22
Ротмистр Сушков вызвал Микульску на допрос вечером, предупредив поручика Павла Робертовича и его помощника, что они, вероятно, понадобятся ему позже, и посоветовал заказать в трактире пана Адама ужин: коробки с деваляями, хрустящим картофелем и поросенка под хреном обычно приносила племянница хозяина Ева. … Сушков направил на лицо Микульской свет лампы, сразу же отметил страх в ее глазах; легкую паутинку морщинок, которую не скрывала уже косметика - за сутки сошла; особый тюремный отпечаток, который более сильно заметен на женщинах: пряди волос, выбившиеся из некогда высокой прически, следы от колец на пальцах, пустые дырочки в мочках ушей - гребни, перстни и сережки забирали при аресте. - Ну-с, Микульска, как наши дела? - Плохи дела. - Стефания заставила себя ответить просто, без волнения, по возможности с юмором. - Куда уж хуже. - Может быть еще хуже, - не согласился Сушков. - Пока что вы сидите в санатории, а не в остроге, пока еще даже не листочки, пока еще почечки… А вот когда цветочки начнутся… - Я никак не возьму в толк, за что я арестована? Какое-то несусветное недоразумение… - Для того чтобы происшедшее действительно оказалось недоразумением, не хватает одного лишь… - Чего же? - Вашего правдивого рассказа. Вы поймите, Микульска, в крае объявлено предписанием председателя совета министров военное положение. Вы понимаете, что это такое? - Не совсем, я же не солдат, - попробовала пошутить Микульска. | 
