ПравилаРегистрацияВход
НАВИГАЦИЯ

Семенов Юлиан - Партизанский дневник.

Архив файлов » Библиотека » Собрания сочинений » Юлиан Семёнов
    Быть таким опрятным здесь, где нет бань, а бамбуковые водопроводы разбиты бомбежками и даже простое умывание перерастает в проблему из-за внезапных налетов, - дело трудное и, я бы сказал, мужественное. Тем более мне был симпатичен Понг: я люблю людей, считающих для себя долгом быть элегантными во всех случаях и при всех условиях. Элегантность отнюдь не предполагает обилие тряпок. Я видел девушек на строительстве Абакан - Тайшета в маленьких унтах и в ватниках - они были куда как элегантнее некоторых молодых людей, натягивающих шляпы на уши обеими руками...
    - Вот черт! - снова выругался Понг. - Измазал колено!
    - Разговоры! - коротко сказал Сисук.
    - А в чем дело? - шепнул я.
    - Вчера они где-то поблизости сбросили диверсантов, а на скале нас можно перестрелять, как глупых кур, поодиночке. Они стреляют по голосам или по свету фонариков.
    После нескольких часов перехода Сисук позволил сделать привал. Мы сели на камни в кромешной темноте. Прижались друг к другу спинами. Кто-то из солдат охраны достал флейту и заиграл песню "Лам вонг". Сисук начал тихонько подпевать. "Лам вонг" - танец-песня. Ее поют, танцуя. (Однажды мы попали под сильную бомбежку, и нас всех засыпало землей: бомбы угодили совсем неподалеку, и мы уцелели чудом. Солдат, которого не только завалило землей, но и стукнуло камнем, ощупал себя - цел ли, - достал флейту и заиграл "Лам вонг".
    - Что это он? - спросил я Понга. - Контужен, что ли?
    - Почему? Он с радости играет. Жив, - значит, пой и танцуй!)
    ...Сисук долго слушал, как играет на флейте солдат, а потом сказал:
    - Ну-ка, дай мне.
    Солдат передал ему флейту, маленькую, самодельную, из бамбука, и Сисук заиграл нежную, протяжную песню. Черно-белое небо, подрезанное острыми ножами горных хребтов, опрокинулось над нами звездным безразличным спокойствием. Рядом журчал ручей. Где-то в'скалах протяжно и скорбно кричала неведомая птица.
    ...Ранним утром мы добрались до нужного нам места в горных джунглях (я намеренно не называю географических названий мест, где побывал, - меня об этом просили лаосские друзья: у американцев есть очень подробные карты, и лао опасаются, что сразу же начнутся бомбежки их баз, спрятанных в самой глубине гор). Здесь, в отличие от нашей горной долины, был слышен детский смех ребятишки вылезали из пещер и грелись на солнышке под надзором двух женщин, одна из них была с карабином, другая - с биноклем. В отдалении солдаты чистили оружие; свободные от вахты нежились под солнцем: постарше - просто закрыв глаза и откинувшись на руки, словно на пляже, а те, кто помоложе, читали книжки. Рядом с входом в пещеру работал ткацкий станок, если, правда, это кустарное сооружение можно называть станком. Девушка ткала себе свадебную юбку. Это - традиция Лаоса: каждая девушка обязана выткать для свадьбы красивую юбку. Крохотное селение, скрытое в тропическом густом лесу, еще ни разу не подвергалось бомбардировке. Последняя воронка, которую я заметил, была в двух километрах отсюда. По лаосским понятиям это глубокий тыл.
    Здесь расположена типография Нео Лао Хак Сат. Познакомился с директором Бун Поном. Ему тридцать шесть лет. Работать в типографии он начал восемнадцать лет назад - в день ее основания. Был подсобным рабочим. После налета на типографию полицейских Бун Пон бежал из Вьентьяна. Три месяца пробирался в районы Нео Лао Хак Сат, питался банановыми листьями, прятался от диких зверей на деревьях, привязывался ремнем к стволу и так спал. Здесь, в скалах, начали на пустом месте. Собрали кустарные печатные станки. А сейчас выпускают газету, книги, календари.
    Он провел меня по типографии: это пять глубоких пещер, соединенных узкими, темными расщелинами - коридорами. Тусклый свет от слабенького движка выхватывает матовыми пятнами мокрые стены скал. Освещенные пятнами желтого зыбкого света, работают наборщики, печатники, брошюровщики.
    Много молодежи: юноши и девушки шестнадцати-семнадцати лет. Отпечатанную газету передают из рук в руки, очень бережно; читают, несколько даже изумленно радуясь свершенному чуду, по нескольку раз, от корки до корки. Формат газеты вроде нашей заводской многотиражки. Работать приходится в пальто. У людей землистый цвет лица, ледяные руки. По нескольку раз на день они выходят из пещеры погреться на солнце.
    Познакомился с корректором Бун Ни. В прошлом он был монахом в пагоде Ват По Киси Бун Хыонг. Ушел в партизаны вместе с настоятелем пагоды Маха Тяо.
    - Какую догму буддизма вы почитаете более всего? - спросил я его.
    - Люби ближнего, - ответил он тихо.
    Я религиозно, можно сказать, отношусь к типографиям. Там совершается самое великое чудо: мысль делается вещественной, материальной, принадлежащей не тебе одному, а всем людям. И было мне очень горько за далекую заокеанскую цивилизацию, которая загнала в сырые скалы чудо мира - книгу. И думалось мне, что так долго быть не может. Книга обязательно выйдет к солнцу.
    Директор Бун Пои ходил по типографии с полуторагодовалым сыном-первенцем на руках. Мальчик надрывно кашлял во сне. Здесь почти все дети тяжко больны бронхитом. Много легочных заболеваний. Середина XX века - операции по пересадке сердца, конгрессы по кибернетике - и дети в пещерах, совсем неподалеку от главных очагов мировой культуры, если расстояние соотносить с сегодняшними сверхзвуковыми скоростями.
    Беседовал с членом редколлегии центрального органа Нео Лао Хак Сат товарищем Кая Маном. Ему двадцать пять лет. Сын одного из секретарей ЦК, он в 1958 году кончил лицей и пошел служить в армию правых (отец против сына - Лаос соткан из подобных трагических парадоксов). В армии Ман был радиооператором, получил звание старшего капрала. Продолжал службу, заключив контракт на два года, потому что предложили хорошую зарплату: дома была мать, которую нужно кормить. Ее муж - секретарь ЦК имеет только одно преимущество перед остальными: он может первым получить пулю в лоб. Что касается материальных благ, то я видел, как живет в пещере член ЦК Сисан Сисана.
    В 1961 году Кан Ман перешел в батальон парашютистов пятнадцатой мобильной группы.
    - Неужели нельзя было устроиться на работу дома, в Пак Се? - спросил я.
    - Я пробовал. У нас был конкурс на две должности в министерстве общественных работ. Это громко звучит- "в министерстве". Конкурс был на замещение вакансии дорожного мастера, который знает топографическую съемку. А я топографическую съемку отлично знал после армии. На конкурс пришло пятьдесят два человека. У нас, чтобы заместить должность, нужно сдавать испытания, которые значительно труднее, чем экзамены в любой институт.
    Из пятидесяти двух выдержало два человека. Я был вторым. Я пришел на следующий день в министерство, счастливый, думая получить свое первое задание, но поскольку я не скрыл, кто мой отец, меня к работе не допустили. А вместо меня взяли другого, того, кто занял десятое место на конкурсе. У него была "длинная рука". Ладно... Я продолжал крепиться, думал как-нибудь устроиться на гражданскую работу. Был конкурс учителей начальной школы. Можно было, конечно, дать взятку, и меня бы приняли. Но у меня не было денег, мы с мамой и братом голодали, и отец, скрываясь в джунглях, тоже голодал. На конкурс пришло двести пятьдесят человек. Я занял первое место. Меня снова отвели, а взяли сына начальника уезда. Я знаю даже сумму денег, которую дали инспектору: шестнадцать тысяч кип - как раз цена полбуйвола. Третий был случай. Прочитал объявление: в полицию Вьентьяна набирали четыреста полицейских. Я взял моего младшего брата, и мы пошли туда. У меня и у брата есть образование, а я еще имею армейское звание шеф-капрала. Кого же, как не меня, должны были взять в полицию? Платили три тысячи шестьсот кип в месяц. Приняли в полицию триста девяносто восемь человек, отвели только двух - меня и брата.
    После этого я понял, что гражданскую должность мне не дадут. Тогда я заключил контракт и пошел в парашютисты. Это было в Саваннакете. Получил звание сержанта, и вскоре меня отправили участвовать в боях против патриотов, против отца и его друзей, в Луанг Нам Тха. За участие в сражениях получил звание старшины. А девять дней спустя - бои были серьезные - мне дали звание старшего старшины. А еще через тринадцать дней я получил звание младшего лейтенанта, а еще через месяц (то ли они заигрывали со мной, то ли действительно бои были тяжелыми) я получил звание старшего лейтенанта.
    - Вы тогда думали об отце?
    - Нет, - отвечает он, - нет, тогда я об отце не думал. Честно говоря, тогда я думал только о том, как прокормить мать, брата и как быть сытым самому.
    - Как вы проводили время? - спрашиваю я.
    - Как проводит время офицер, который не знает, за что он воюет, но знает, что за его войну он получает хорошие деньги? Я много пил, гулял, бегал за бабами. А однажды, когда лежал утром у себя на неразобранной койке и голова трещала с тяжелого похмелья, ко мне пришел один из работников ЦК, от отца. Он мне сказал, что отец тяжело ранен, видимо, предстоит операция, и просит меня к нему прийти.
    Я пошел в Саваннакет, оттуда - домой, в Пак Се. А дома сидели товарищи отца, и я ушел с ними в джунгли. Сначала я тосковал, даже думал бежать. Три месяца я жил с отцом в его пещере. Он беседовал со мной не как отец с сыном, а как революционер с заблудшим. Потом год я учился за границей. И вот сейчас здесь. Сначала переводил материалы с иностранных языков на язык лао. Потом начал понемножечку писать, а теперь я шеф международного отдела.
    Его коллеге товарищу Кан Тхи восемнадцать лет. Он корреспондент военного отдела.
    - Я с раннего детства видел, как колонизаторы мучили мой народ. Я тогда мало понимал, но было как-то по-мальчишески больно. Я стал что-то понимать, когда сюда пришли войска Патет Лао. Потом пришли правые. Это были тоже лаосцы, но они очень разнились от тех, которые были в рядах Патет Лао. И я убежал к партизанам. А те меня отправили не на фронт, как я мечтал, а в среднюю школу, впервые созданную в нашей стране. После окончания школы пришел в редакцию. Работал переписчиком материалов, а через месяц стал сочинять маленькие заметки. Говоря откровенно, сейчас тоже продолжаю изредка выполнять роль переписчика, но пишу в газету все больше и больше.
    - Куда вы ездите? - спрашиваю я его. - О чем пишете?
    - Здесь всюду фронт. И есть о чем писать. Я беседовал в маленькой бамбуковой беседочке возле входа в пещеру с членом редколлегии Тхонг Дамом, с переводчиком Донг Тяном и в это время вдруг, откуда ни возьмись, низко-низко пронесся "фантом". Мы едва успели вскочить в пещеру, и пока мы там падали друг на друга, прогрохотали подряд два взрыва. Из воронок несло гарью, паленой шерстью. К счастью, никого не задело.
    (Вечером сидел у транзисторного приемника, слушал новости. Вашингтон передавал последние данные опроса Института общественного мнения Гэллапа. Половина опрошенных американцев была не согласна с вьетнамской агрессией, и только тридцать процентов поддерживали официальный курс правительства Джонсона. Если демократия есть подчинение меньшинства большинству, то отчего Джонсон продолжает войну? Ведь большинство американцев против политики правительства во Вьетнаме.)
    Ночью двинулись дальше. В машине нас набилось восемь человек: Понг, комиссар Сисук, Валя, я и еще четыре человека охраны. Двинулись по горному бездорожью. Ехали очень медленно, километров восемь в час. Навстречу не попадалось ни единой души.
    А во Вьетнаме ночью на дорогах можно увидеть людей. Там много бомбоубежищ, и предупреждение о приближающемся самолете доходит от девушки-регулировщицы за три-четыре минуты. На дорогах много регулировщиц с гонгами, с рельсами, к их будочкам подведены телефоны, и они загодя предупреждают людей на дорогах. Можно успеть спрятаться. Служба предупреждения во Вьетнаме поставлена прекрасно. Нет, конечно, правил без исключения, бывает, что и не успевают предупредить, но это на самых глухих участках пути...
    Сначала все мы были в напряжении, потом попривыкли, расслабились, стали шутить, рассказывать истории. Так проехали километров тридцать. И тут перед нами вырос грузовик с распахнутыми дверцами и выключенными фарами. Сисук сказал шоферу:
    - Погуди.
    Шофер долго гудел, потом Сисук сказал:
    - Может, диверсанты их перебили?
    Мы гудели, не выключая мотора, и вдруг где-то рядом прогрохотали пять или шесть выстрелов. Сисук по-кошачьи быстро выскочил из машины, приказал всем нам:
    - Вылезай!
    Шоферу рявкнул:
    - Глуши мотор!
    Мы выскочили из машины. Я успел заметить, что Понг схватил керосиновый фонарь, который он всюду возил с собой, - свет здесь дефицит, - сумку с продуктами, флягу с водой и кобуру с пистолетом. (Я позже замечал: летит самолет, надо выскакивать, а Понг бежит последним, успевая захватить все, что было у нас с собой из провианта. Если уж машину разобьет, так хоть поесть можно будет, пока станем добираться до другого места. И свет тоже: мало ли, зацепит кого, хоть перевяжем. Впрочем, народ здесь бесконечно добрый. Поэтому голодным не останешься. Когда мы вместе с солдатами входили в маленький горный поселок, наша охрана выливала из фляг всю воду. Если жители увидят, что к ним пришли со своей водой, - значит, вы думаете, что здесь живут скряги, негостеприимные люди. Как же можно не напоить водой гостей? (Однажды Свиридову стало плохо, он потерял сознание, его положили в маленькой пещере. Когда он пришел в себя, то увидел вокруг малышей. Они сидели рядом и выдергивали ему волосы на груди и руках. Лаосцы гладенькие, волос на груди нет, на руках тоже. Наша волосатость кажется им дикой. Вот малыши и решили, что Вале стало плохо из-за того, что у него выросло много волос на груди и около шеи, и решили помочь ему - выдрать эти ужасные волосы, от которых - от чего же еще? человеку стало дурно.)
    Все быстро выскочили из машины, и когда теперь после громких выстрелов настала тишина, мы услышали жужжание самолета "АД-6". Он спускался все ниже и ниже. Мы поняли, что сейчас он начнет бомбить. Он спускался прямо на нас, а дорога здесь, как потом выяснилось, шла между двух скал. Это место они, оказывается, давно пристреливали, с тем чтобы, сбросив несколько тонных бомб на скалы, завалить путь.
    Ночь была безлунная, вокруг кромешная тьма. Мы бросились куда-то влево, потом свернули направо, падали, чертыхаясь. Фонарик включить нельзя: самолет все ниже и ниже, совсем рядом. Вдруг Валя Свиридов заорал что-то. Мы подбежали к нему. Он стоял с вытянутыми руками, и мы сначала не могли понять, в чем дело. Оказывается, он, вытянув руки, - все люди так ходят в темноте, - попал в натянутую маскировочную сеть. Мы с трудом вырвали "толстого брата" из сетки. Из темноты крикнули:
    - Берите правее!
    Мы взяли правее и оказались в пещере, и в это время американец стал бомбить. Вовремя спрятались. А в пещере сидели люди, ели, спали, смеялись, играли в карты при свете фонарика. Свет был направлен так, чтобы освещать только карты, - с дороги не заметишь, а тем более с неба.
    "АД-6", отбомбившись, улетел. Ночь по-прежнему безлунная, но на небе было много звезд, и поэтому близкое, незнакомое небо из-за серых облаков, протянувшихся по нему, казалось огромным рентгеновским снимком чьей-то грудной клетки. Можно было явно просмотреть огромные ребра и большущее сердце, смещенное книзу.
    Машину не повредило, только немножко засыпало осколками камней. Скальный монолит здесь очень крепок, поэтому дорогу и на этот раз не закупорило. Вокруг остро пахло кремнем. Я помню, как мальчишками мы высекали искры из камней. Такой же точно был запах и сейчас, только очень конденсированный. В этом запахе "сухого огня" было очень много пространственного. Впервые в жизни я вдруг почувствовал, что запах имеет еще и пространственное значение.
    Приехали мы под утро в высокое горное урочище, зашли в пещеру. По хитрым бамбуковым лесенкам, которые вели из одной пещеры в другую, - одна более таинственна, чем другая, - забрались куда-то очень высоко вверх - на "пятый этаж". Трещал сверчок, была тишина. На досках лежали бамбуковые циновки. Во всем этом прочитывалась таинственная умиротворенность приключенческих фильмов о XIX веке в джунглях.
    Уснули, тесно прижавшись друг к другу, проснулись веселые, и комиссар Сисук долго не мог прийти в себя от хохота, когда изображал, как "толстый брат", "Ай Туй", запутался руками в маскировочной сетке. "Прекрасная веселость войны, - подумал я. - Жаль, что мы не умеем так же беззаботно веселиться в спокойные и суетливые дни мира".
    Утром встретился с товарищем Петсавоном, председателем трибунала провинции Самнеа, заместителем председателя здешнего административного комитета провинции.
    Бросив школу из-за голода, работал, нищенствовал, мечтал учиться. Пришли японские войска, гнет стал невыносим, включился в революционную борьбу. Возглавлял партизанские отряды. После победы над японцами вернулись французские колонизаторы. Часть революционеров эмигрировала, другие поднялись еще выше в горы, спрятались в джунглях, продолжая борьбу, а некоторые стали сотрудничать с французской администрацией. И Петсавон оказался командиром роты, которая находилась на службе у французских властей. Более того - его рота в конце концов, как наиболее сильная, стала карательной ротой. Ему поручались карательные операции против партизан, против его прежних друзей по оружию. С ним нашли возможность вступить в секретную связь его прежние друзья. Петсавон долго обманывал колонизаторов, а потом собрал двадцать шесть верных солдат и увел их в джунгли - к своим. С тех пор Петсавон один из активных участников партизанской борьбы.
    - Скажите, - спрашиваю я Петсавона, - а каким образом вы рискнули наладить связь с патриотами?
    - Как вам сказать, - ответил он. - Это вопрос и сложный и легкий. Никаких особо хитрых способов в общем-то не было. Мы, лаосцы, долго присматриваемся друг к другу. Мы не начинаем исподволь готовить человека к серьезному разговору. Мы просто смотрим на этого человека, наблюдаем за тем, как он ест, как он пьет, как он смеется, как он просыпается и как он засыпает. Это очень важно - знать, как засыпает человек. Люди с нечистой совестью долго не могут уснуть, и даже храпят они как-то по-особому.
    Я улыбнулся. Петсавон серьезно сказал:
    - Я говорю вам правду. Во всяком случае, я в эту правду очень верю...
    Петсавон предложил посетить госпиталь. Идти недалеко, но, впрочем, предстоит перебежать поле. Это очень рискованно: американцы в эти дни делали по двести самолето-вылетов в день. Все поле изрыто воронками, Сисук бранился, он никак не хотел разрешить эту километровую пробежку.
    - Игра со смертью, - ворчал он. - Зачем? Ночи, что ли, нельзя подождать?
На страницу Пред. 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7 След.
Страница 2 из 7
Часовой пояс: GMT + 4
Мобильный портал, Profi © 2005-2023
Время генерации страницы: 0.263 сек
Общая загрузка процессора: 42%
SQL-запросов: 2
Rambler's Top100