- С неба звездочка упала. Сейфуллин внимательно поглядел на небо, ничего, конечно, кроме беспросветной белой мглы, не увидел, но дипломатично согласился: - Да, бывает…
…Шофер второй машины, Проценко, ехал один и пел. Он всегда пел. Он даже думал словами стихов или песен. Когда Проценко хотел объясниться с медсестрой Людочкой, он говорил: Дорогая, сядем рядом,
Поглядим в глаза друг другу.
Я хочу под этим взглядом
Слушать чувственную вьюгу.
Людочка смеялась и садилась рядом с ним. Проценко лихо закидывал ногу за ногу, пощипывал струны гитары и запевал томно: На деревне расставание поют,
Провожают В.Проценко в институт…
Людочка теребила косынку. Скажите, девушки, подружке вашей,
Что я о ней одной страдаю,
- нерешительно заканчивал Проценко и всегда после этих слов норовил Людочку обнять. Но каждый раз после этой неудачной попытки он оставался один. - Эх, неприятно! - вздыхал он и тоскливо смотрел в бесконечную веселую пропасть синего дачного неба.
…В третьей машине вместе с шофером Гостевым ехала Наташа. Сначала девушка ему не понравилась. Он косил глазом весь первый день пути, изучая ее профиль. Шофер видел курносый нос, ямочку на щеке и мохнатые серые ресницы. Второй и третий день Гостев беспрерывно курил. Курил так, что в кабине, где воздух был раскаленным от маленькой печки, делалось сине, как в тайге летом после грибного дождя. Вечером третьего дня решили заночевать в пути, потому что до ближайшего зимовья осталось километров пятьдесят, а по такой пурге, да еще ночью, эти пятьдесят километров могли бы оказаться похуже других пятисот. Наташа вызвалась дежурить. Шоферы уснули сразу же, как по команде. Девушка сидела рядом с Гостевым и думала о том, как ее встретит Воронов. Он не знал, что она едет к нему. Собственно, Воронов и не мог знать, потому что никто не верил, что машины смогут пробиться в поселок, за тысячу километров, в декабре, месяце буранов… Моторы работали на холостом ходу, убаюкивая. Лихо, по-разбойному посвистывал ветер. Наташа вылезла из кабины и пошла к головной машине. Геметов спал на плече у Сейфуллина, подложив под щеку ладони, сложенные лодочкой. Во сне он был не страшным, не таким, как показался Наташе в первый день, в Якутске, когда она умоляла снабженца взять ее с собой. Геметов тогда раскричался и заявил, что у него тара. Почему тара, какая тара, он не объяснил. Наташа пошла в обком, и только это спасло ее от зряшнего трехмесячного пребывания в городе. Геметов рассвирепел и заиграл желваками. - Я думаю, что экспедиция без вас не погибнет, - сказал он Наташе, когда они вместе вышли от инструктора промышленности, - но если погибнем мы, так только из-за того, что вы едете вместе с нами. Я, знаете ли, боюсь женщин в дороге. - Правильно делаете, - согласилась Наташа и, не попрощавшись, пошла в гостиницу собираться. "Через неделю я буду с тобой, Воронов", - думала девушка и не могла сдержать счастливой улыбки.
…Первым проснулся Проценко. Он проснулся от того, что отлежал себе шею. Мариника, Мариника,
Ты не спи-ка,
Ты не спи-ка!
Он пропел это бодрым голосом и отправился будить Геметова. Ему он пропел ту же песенку. - Лемешев, - гордо сказал Сейфуллин. Геметов протер глаза и ответил: - Значительно хуже. Наташа осторожно разбудила Гостева. Тот сладко потянулся, зачмокал губами, хрустнул пальцами и спросил: - Ма, эт ты? Увидев Наташу, он покраснел и, чтобы скрыть смущение, закашлялся. Потом с такой силой нажал на акселератор, что мотор, казалось, должен был лопнуть от напряжения. Наташа села рядом с Гостевым и уснула сразу же, уронив голову на его руку. - А я повторяю, что баба несет водителю автомобиля несчастье. Это очень правильно, - мрачно заметил Геметов, - потому как примета такая есть… Дорогу замело так, что головная машина забуксовала. Геметов с Сейфуллиным вылезли из кабины, позвали Проценко и втроем двинулись к гостевской машине. Они заглянули к нему, увидели, что девушка спит на плече шофера, и пошли расчищать путь одни. Стометровую полянку одолели за полчаса. Когда машины въехали в тайгу, Сейфуллин отер пот со лба и сказал мечтательно: - Сейчас бы семьдесят пять грамм шампанского… - А двадцать грамм спирта хочешь? Зная хитрый нрав снабженца, Сейфуллин ничего не ответил, а только вздохнул. - Чего вздыхаешь? - Дедушку вспомнил. - Больше никого не вспомнил? - Никого. - Ну, тогда жми. Машины шли медленно, и снег отлетал от них тугой, словно каучук. Дорогу теперь приходилось расчищать почти через каждые десять километров. Лбы у водителей начали шелушиться от пота, козырьки шапок оторвались и все время налезали на глаза. Геметов скрипел зубами. Проценко пел: До тебя мне идти далеко,
А до смерти четыре шага.
Гостев поправлял его: - Шесть, шесть шагов. - Восемь, - замечал Сейфуллин, - я сам высчитывал. Наташа смеялась. Геметов переставал скрипеть зубами и переглядывался с шоферами. А когда во время очередного привала Наташа отобрала у всех шапки и пришила козырьки, Геметов сказал: - От имени и по поручению, словом… большое спасибо…
Утром 31 декабря Геметов начал нервничать. До экспедиции оставалось никак не меньше сорока километров, причем самых страшных: дорога шла вдоль реки, похожей сейчас на лестницу, составленную из битых, нагроможденных друг на друга зеркал. Из синего прибрежного льда торчали деревья, обернутые в белую вату инея. - Слушай, Хатиб, - обратился Геметов к Сейфуллину, - а ты быстрее ездить умеешь? - По шоссе - да. Дорога петляла вдоль реки, а потом внезапно свернула в тайгу. Снега здесь было чуть поменьше, и Сейфуллин сразу же наддал газ. Так проехали несколько километров, и Геметов даже замурлыкал песню. Он представлял себе, какая в экспедиции будет радость: электричество и шампанское к Новому году. Он представлял себе, как геологи станут благодарить его, как Воронов даст ребятам премию в месячный оклад, как закрутят кинофильм "Мы из Кронштадта", как во все дома придет электричество. Словом, Геметов представлял себе самые радужные картины. Поэтому он недовольно нахмурился, когда Сейфуллин притормозил. - В чем дело? - Полянка хитрая, Дмитрий Сергеевич. - Проскочим. - Боязно. - Хатиб, - сказал Геметов с укором, - мне стыдно слушать тебя. Машина рванулась с места. Стрелка спидометра заметалась, как вратарь в воротах проигрывающей команды. В кабине стало жарко, словно в бане. Геметов оглянулся: Проценко несся за ним впритык. "Вот дурень, - подумал Геметов, - воткнется же". Он распахнул дверцу, стал на подножку и закричал: - Не наступай на пятки! Проценко ничего, конечно, не услыхал. Геметов махнул ему рукой: мол, отстань, - но в ту же секунду почувствовал резкий удар в плечо. Пальцы его разжались, и, описав в воздухе дугу, он упал головой в сугроб. Когда Сейфуллин вытащил его из снега, Геметов ошалело сказал: - Прямо как из рая вынули. Там все белое. Потом он посмотрел на Сейфуллина, на Проценко с рассеченным лбом, на его помятую машину, на Гостева с Наташей, которые бежали к нему со всех ног, и сказал: - Плохо, ребята, дело…
…Гостев взял Проценко на буксир, а Сейфуллин с Геметовым двинулись следом, выкопав передние колеса своей машины из глубокой ямы, занесенной снегом. Сейфуллин то и дело посматривал на стрелку Уровня масла. Давление неуклонно падало. - Наверное, сальник, - сказал он Геметову, который все время вертел шеей, вспухавшей с каждой минутой все больше и больше… Проценко в своей машине кусал губы и вытирал со лба кровь, которая сочилась из-под марли. Он взглянул на себя в зеркальце и пропел: Голова обвязана, кровь на рукаве, След кровавый стелется по сырой земле. Проценко до боли в суставах сжимал руль, потому что ехать на буксире было необычайно трудно. Снег лежал сухой, крупчатый, пошедший кое-где наледью. От этого машина вихляла, как новичок на катке. Избушка зимовья, рубленная позапрошлым летом в центре безмолвия, на поляне, стиснутая со всех сторон сильными, заломленными в небо руками деревьев, казалась здесь чем-то сказочным, декоративным. Луна стояла как раз над поляной. Снег искрился так ярко, что думалось, будто с луны кто-то бросал зажженные спички. Но спички эти были лунными, холодными, как бенгальский огонь, который не может согреть, а уж зажечь - тем более. Только густым черно-белым тучам, окружавшим желтый диск, было, по-видимому, жарко от ночного светила, потому что все они проносились мимо луны на порядочном расстоянии, опасаясь растаять, разорваться на мелкие, беспомощные клочки… - Приехали, - облегченно вздохнув, сказал Гостев, но тут же вздрогнул, услыхав позади три протяжных гудка - сигнал тревоги. - Эй, - кричал Сейфуллин, - сюда! У меня мотор заглох! - Вот тебе и приехали, - сказал Гостев Наташе. - Аида к ним, посмотрим, в чем дело… В зимовье стало тепло. Проценко сидел, нахмурив брови. Наташа перебинтовывала ему голову, а он внимательно следил за ее быстрыми руками. Потом Наташа растерла шею Геметову. Тот кряхтел и морщился. Когда девушка закутала его шарфом, он одобрительно хмыкнул: - Молодец ты с нашим братом управляться. - Велика наука, - улыбнулась Наташа. Проценко остался верен себе. Он пропел: Спасибо, сердце,
Что ты умеешь так любить!
Все отчего-то замолчали. Маленькое окошко, наполовину застекленное, наполовину забитое фанерой, было похоже из-за полукруглой формы на одноглазого волшебника. Сходство это дополнялось тем, что как раз над ним висели ветвистые оленьи рога. - А не встретить ли нам Новый год? - вдруг спросил Сейфуллин. - Все равно здесь засели. - Никто не засел, - рассердился Геметов. - Гостев у нас персонаж положительный, ему и ехать в экспедицию. А мы подремонтируемся - и следом. - Я с Гостевым, Дмитрий Сергеевич, - сказала Наташа, но, увидав потемневшее лицо снабженца, добавила тихо: - Разрешите, пожалуйста… Геметов несколько раз подряд глубоко задохнулся махорочным дымом, потом потушил цигарку о стол и отшвырнул в угол. - Неистовая ты, ей-богу… - Спасибо вам, Дмитрий Сергеевич. Значит, можно? - Сказал же… Пошли машины перегружать, ребята! Консервированные фрукты, икру, печенье, бутылки со спиртом, вино и шампанское перенесли в гостевский "ГАЗ", а передвижки и оборудование для электростанции - к Проценко. Пальцы на морозе стыли. Бутылки с шампанским были скользкие, то и дело падали в снег. Каждый раз, когда бутылка падала, Геметов начинал кричать: - Что, руки у тебя отсохли, да? Рак кожных покровов у тебя, да? Когда Проценко выронил сразу две бутылки, а Геметов особенно сильно раскричался, Сейфуллин сунул в карманы несколько банок консервов, три бутылки шампанского и пошел в избушку зимовья. Геметов сначала растерялся, а потом заорал: - Чего, чего?! - Я хоть и татарин, - медленно, с расстановкой ответил Сейфуллин, - а Новый год встречаю по-христиански. Ясно? А это, - он хлопнул себя по набитым карманам, - усушка и утруска. Для вашей перестраховки, потому что никто и слова не скажет. - Ну и жох, - протянул Геметов. - Ладно, черт с тобой, возьми еще и спирта. "Воронов, любимый мой Воронов, - думала Наташа, перегружая тюки с крупами, - скоро, совсем скоро я увижу тебя…" Через полчаса все столпились вокруг стола. Геметов раскупорил бутылки. Выпили за счастье в Новом году. Проценко принес из машины гитару и заиграл "Амурские волны". Наташа взглянула на часы и сказала: - Товарищ Гостев, разрешите мне пригласить вас на вальс. Длинный, нескладный Гостев покраснел. - Я не умею, - тихо ответил он и спрятал ноги под табуретку. В печке трещали дрова. В запотевшем окошке отражался тусклый свет переносной лампы. Стены зимовья пахли малиной и вяленой рыбой. Янтарные капельки смолы застыли невыплаканными слезами. Проценко смотрел на девушку грустно, с любовью. Гостев вспоминал свою дочь Дашку. Сейфуллин в мохнатых унтах, с застывшим лицом танцевал с Наташей вальс. Он держал девушку почти на весу, потому что пол был неровный, со щелями. Потом Наташа танцевала с Геметовым. - А я безногий, что ль? - перестав играть, спросил Проценко. Он обхватил Наташу за талию и, сам себе напевая, прошел с ней два круга. Гостев поднялся, как только Наташа кончила танцевать, нахлобучил ушанку и сказал: - Ну, пока! Я поехал потихоньку. И вышел, не дожидаясь девушки. Глухая ревность кровь пьянит,
Пусть Гостев нас тут не винит,
- сказал вслед ему Проценко. Наташе стало радостно и весело: она была очень молода и поэтому радовалась всегда, когда чувствовала, что нравится окружающим. Все вышли провожать их. - Осторожней, парень, - сказал Геметов, - дорога - сам знаешь. - Чего там… - Там "чего" нет, - ответил Геметов, - не терпевший никаких морфологических неточностей в речи, - а вот "ничего" там быть может. Постиг? Когда машина тронулась, Наташа увидела, как шоферы вынесли переноску и все втроем полезли под проценковскую машину. "Как же они будут в такую стужу ремонтировать? - подумала Наташа. - Разве мыслимо?" Девушка закрыла глаза и сразу же увидела Воронова. Она счастливо засмеялась. Гостев недоуменно посмотрел на нее.
…Лед вспузырило, как простоквашу. - Через реку махнем, - сказал Гостев, быстро взглянув на светящийся циферблат часов, - а там до дома пять километров. - Успеем к двенадцати? - Должны. - А Геметов волновался… - Правильно делал. В тайге без дружбы нельзя. Наташа не поняла. - Ну, когда один, - пояснил Гостев. - В тайге одному нельзя, пропадешь зазря. - Это верно, - согласилась девушка. - У меня к вам вопрос. - Какой? - Вы нашему товарищу Воронову не родственницей будете? Наташа улыбнулась. - Нет. - Странно, - вдруг обрадовался Гостев. - А то мне ваша личность показалась знакомой. У Воронова на столе стоит. Только там значительно некрасивше. Это точно. Гостев посмотрел на девушку, увидал ее профиль, хотел сказать что-то, но не успел: впереди чернела полынья. Гостев вывернул руль и почувствовал, как у него сразу же вспотели ладони: что-то захрустело так, будто рвали коленкор. Наташа уперлась руками в сиденье, чтобы не удариться лбом о стекло. Передние колеса провалились под лед. Гостев рванул рычаг коробки скоростей вверх и дал задний ход. В ту же минуту раздался треск, но теперь уже с боков. И в кабину хлынула дымная, обжигающая вода. Наташа вскочила на сиденье. Гостев распахнул дверцу и прыгнул вниз. Через мгновение он прохрипел: - Давай сюда! Наташа заглянула вниз и увидела Гостева. Он стоял по горло в воде. Его лицо стало белее снега. Это было так страшно, что девушка зажмурилась. - Скорей, черт! - заорал Гостев. - Скорей. Наташа шагнула вниз и почувствовала, как ее подхватили сильные руки шофера. Он держал ее над головой и нес к берегу. Руки у него дрожали, глаза налились кровью, а тело покалывало тысячью иголок, не больно, но противно. Он добрел до берега и бросил Наташу в снег. Здесь, у берега, ему было так же, как и около машины, почти по горло. Он начал карабкаться, но лед был свежий, скользкий. Гостев все время падал вниз, в воду. Наташа протянула ему руки. - Держись! Гостев взял ее пальцы и, упершись ногами в крутую стенку ледяного берега, начал подтягиваться. Наташа заскользила. Как она ни старалась упираться коленями, снег под ней полз прямо в черную полынью, к Гостеву. Он увидел это. Разжал пальцы. Упал в воду, и брызги, поднятые им, сразу же зазвенели льдинками. Гостев пошел вдоль берега, отыскивая место, где можно было бы выбраться из воды. Он шел, словно ледокол в Арктике: от него отскакивали маленькие льдинки и тонко звенели, сталкиваясь друг с другом. Наташа бежала по снегу, проваливалась, вылезала и кричала не переставая: - Давай руку! Давай руку, Гостев! Шофер упрямо мотал головой и брел все дальше, к тому месту, где рядом с водой из снега торчала стеклянная ива. Там он вылез и упал в снег. - Беги вдоль по берегу, - сказал он девушке, задыхаясь, чувствуя, как сердце у него поднималось к горлу. - Беги! Ну! | 
