Его слова были встречены упрямым молчанием. Может быть, все эти люди и знали? Может быть, до такой степени были связаны тайными узами братства моряков, которые не любят, чтобы люди с суши вмешивались в их дела? - Сколько с меня, Жюли? Мегрэ поднялся, уплатил и тяжело направился к двери. Десять человек провожали его взглядами. Он обернулся, но увидел только замкнутые недоброжелательные лица. Сам Леон, несмотря на всю любезность, обязательную для хозяина бистро, составлял одно целое со своими клиентами. Был отлив. Виднелись только трубы траулера и грузовые краны. Вагоны исчезли. Набережная опустела. Рыбачья лодка с белым фонарем, качающимся на вершине мачты, медленно удалялась к молу; с нее доносились голоса двух матросов. Мегрэ набил последнюю трубку, посмотрел на город, на башни бенедиктинского монастыря, у подножия которых виднелись темные стены больницы. Окна "Кабачка ньюфаундлендцев" выделялись на набережной двумя светящимися прямоугольниками. Море было спокойно. Слышался только тихий шепот воды, которая лизала гальку и сваи мола. Комиссар стоял у самого края набережной. Толстые канаты, которые держали "Океан", были наброшены на бронзовые кнехты. Он наклонился. Матросы опускали крышки трюма, куда днем складывали соль. Какой-то совсем молодой человек, моложе Ле Кленша, в городской одежде, смотрел у кабины радиста, как работают моряки. Это, вероятно, был преемник того, кто сегодня пустил себе пулю в живот. Он курил сигарету короткими, нервными затяжками. Парнишка был взволнован. Он приехал из Парижа, из Высшей школы. Быть может, мечтает о приключениях. Мегрэ все не решался уйти. Его удерживало странное чувство: ему казалось, что тайна скрывается здесь, совсем близко, что нужно еще только одно усилие… Вдруг он обернулся, потому что почувствовал: кто-то стоит у него за спиной. В темноте он заметил красный свитер, черную нарукавную повязку. Человек не видел комиссара или не обратил на него внимания. Совершенно пьяный, он дошел до самого края набережной и лишь каким-то чудом не рухнул в пустоту. Теперь комиссар видел его лишь со спины. У Мегрэ создалось впечатление, что сейчас у пьяницы закружится голова и он упадет на палубу траулера. Но нет! Тот говорил сам с собой. Усмехался. Грозил кому-то кулаком. Потом плюнул на палубу раз, другой, третий. Он плевался, чтобы выразить свое отвращение. После этого, по-видимому, почувствовал облегчение и ушел не по направлению к своему дому, который находился в рыбацком квартале, а в приморскую часть города, где виднелись освещенные окна какого-то притона. Глава 9
Двое мужчин на палубе
Со стороны скал раздался дребезжащий звук: часы бенедиктинского аббатства пробили час ночи. Заложив руки за спину, Мегрэ шел к гостинице "Взморье", но, по мере того как он продвигался вперед, шаги его становились все медленнее и в конце концов посреди набережной он остановился совсем. Впереди была гостиница, его комната, постель, мирная, успокаивающая обстановка. Позади… Он обернулся. Увидел трубу траулера, которая слегка дымилась, потому что пары уже развели. Фекан спал. Посреди бухты плавало отражение луны. Поднялся ветерок, он дул с океана и обдавал холодом. Тогда Мегрэ повернулся кругом, повернулся тяжело, с сожалением. Снова перешагнул через канаты, зачаленные за кнехты, опять остановился на краю набережной, устремив взгляд на "Океан". Глаза его совсем сощурились, рот принял угрожающее выражение, руки, засунутые в карманы, сжались в кулаки. Это был одинокий, недовольный, замкнутый Мегрэ, который упрямо добивался своего, не беспокоясь о том, что он может показаться смешным. Был отлив. Палуба траулера опустилась на четыре-пять метров ниже уровня суши. Но с набережной на капитанский мостик была перекинута доска. Тонкая, узкая доска. Шум моря становился все сильнее: должно быть, начинался прилив. Мутная вода постепенно заливала гальку пляжа. Мегрэ ступил на доску, которая прогнулась дугой, когда он дошел до середины. Но он пошел дальше. Опустился на скамью вахтенного, лицом к штурвалу. На компасе висели толстые морские перчатки капитана Фаллю. Мегрэ был похож на собаку, которая злобно и упрямо делает стойку перед норой, где она кого-то почуяла. Письмо Жориссана, его дружеское отношение к Ле Кленшу, хлопоты Мари Леоннек уже не играли для Мегрэ никакой роли: теперь это было его личное дело. В своем воображении комиссар воссоздал капитана Фаллю. Познакомился с радистом, Аделью, главным механиком. Постарался прочувствовать жизнь всего траулера. Но этого оказалось недостаточно: что-то от него ускользало, и ему казалось, что он понял все, кроме самой сути драмы. "Океан" спал. На борту улеглись моряки. Комиссар сидел на скамье, сгорбившись, слегка расставив колени, опершись на них локтями. И взгляд его то и дело останавливался на какой-нибудь детали: например, перчатках, огромных, бесформенных. Фаллю, должно быть, надевал их только на вахте и здесь же оставлял. Повернувшись назад, можно было видеть кормовую надстройку. Впереди выделялись вся палуба, полубак и совсем близко радиорубка. Плескалась вода. Давление пара незаметно повышалось. И теперь, когда в топке горел огонь, когда котлы были наполнены водой, корабль казался более живым, чем в предыдущие дни. Кто это спит там, возле кучи угля? Не Малыш ли Луи? Направо - маяк. На конце мола - зеленый свет, на конце другого - красный. И море - большая черная яма, издающая острый запах. Мегрэ рассматривал все это медленно, пристально, пытаясь оживить то, что его окружало, почувствовать все это. И понемногу им овладевало какое-то лихорадочное состояние. Тогда была такая же ночь, как эта, но холоднее, потому что весна только еще начиналась. Траулер стоял на том же месте. Над трубой поднималась струйка дыма. Несколько спящих людей. Пьер Ле Кленш обедал в Кемпере у невесты. Семейная атмосфера. Мари, наверное, проводила его до дверей, чтобы поцеловать без свидетелей. Всю ночь он провел в третьем классе поезда. Он вернется через три месяца. Снова увидит ее. Потом еще один рейс, и зимой, перед Рождеством, свадьба. Он не спал. Сундучок его лежал в багажной сетке. В нем была провизия, приготовленная матерью. В тот же час капитан Фаллю выходил из домика на улице Этрета, где спала г-жа Бернар. Капитан Фаллю, конечно, очень нервничал и волновался, заранее терзаемый угрызениями совести. Разве между ним и его квартирной хозяйкой не было молчаливого уговора, что он когда-нибудь женится на ней? А между тем он всю зиму, иногда даже по нескольку раз в неделю, ездил в Гавр, чтобы встретиться там с женщиной. С женщиной, с которой он не смел показаться в Фекане, - молодой, хорошенькой, соблазнительной до того, что это даже внушало ему тревогу. Капитан был человек благоразумный, педантичный, безупречно честный, так что судовладельцы ставили Фаллю всем в пример, а его судовые документы представляли собой образцы тщательности и порядка. И все-таки он шел один по сонным улицам к вокзалу, куда должна была приехать Адель. Быть может, он еще колебался? Ведь он вернется только через три месяца. Найдет ли он ее по возвращении? Разве сможет она, такая живая, такая жадная до жизни, сохранить ему верность? Это была женщина, совсем не похожая на г-жу Бернар. Она не проводила все свое время за уборкой в доме, чистя медные ручки дверей, натирая паркет. Это была женщина, запечатлевшая в его памяти такие картины, от которых он краснел. Она смеялась пронзительным, чувственным смехом. Ее забавляло, что она будет плавать по морю, будет спрятана на корабле, будет переживать приключение. Но разве не должен он был предупредить ее, что это приключение совсем не обещает быть забавным? Что, напротив, трехмесячное путешествие в запертой каюте может оказаться смертельным? Он собирался сказать ей это. Но не решался. Когда она была рядом, когда она смеялась, он не мог произнести ничего осмысленного. - Значит, сегодня ночью ты тайком отведешь меня на корабль? Они шли по улицам. В разных кафе и в "Кабачке ньюфаундлендцев" рыбаки кутили, пропивая аванс, который они получили только сегодня днем. А капитан Фаллю, маленький, чистенький, все больше бледнеет, по мере того как они приближаются к порту, к его судну. Он уже видит трубу. Горло его сжимается. Еще есть время одуматься… Но на его руке повисла Адель. Она прижимается к нему, и он ощущает ее, теплую, трепещущую. Повернувшись к набережной, где не было ни души, Мегрэ представлял себе их обоих. - Это и есть твое судно? Ну и воняет же здесь! И надо пройти по этой доске? Они ступили на трап. Капитан Фаллю в тревоге просит Адель помолчать. - С помощью этого колеса управляют судном? - Тс-с, тс-с. Они спустились по железному трапу. Она уже была на палубе. Вошли в каюту капитана. Дверь за ним закрылась. - Да. Это было так, - проворчал Мегрэ. - Вот они оба здесь, в каюте. Это их первая ночь на борту. Он хотел бы отдернуть занавес мрака, увидеть бледное небо зари, силуэты матросов, которые, качаясь, огрузшие от выпитого спирта, пробираются на корабль. Главный механик прибыл из Ипора с первым утренним поездом. Помощник приехал из Парижа. Ле Кленш из Кемпера. Матросы суетились на палубе, спорили из-за коек на полубаке, смеялись, переодевались и появлялись вновь уже в жестких клеенчатых робах. Среди них был парнишка, юнга Жан Мари, которого отец привел сюда за руку. Матросы толкали его, смеялись над его сапогами не по ноге, над тем, что глаза его то и дело наполнялись слезами. Капитан все еще не выходил из своей каюты. Наконец дверь отворилась, и он тщательно закрыл ее за собой. Он словно весь высох, побледнел, черты его заострились. - Это вы радист? Хорошо, я сейчас дам вам инструкции. А пока осмотрите радиорубку. Часы шли. Судовладелец стоял на пристани. Жены и матери все еще приносили пакеты для тех, кто отправлялся в плавание. Фаллю дрожал, думая о своей каюте, дверь которой ни в коем случае нельзя было открывать, потому что Адель, полураздетая, с приоткрытым ртом, спала, лежа поперек кровати. На рассвете всем было немного тошно - не только Фаллю, но и тем, кто обошел все кабачки города, и тем, кто приехал по железной дороге. Один за другим они заходили в "Кабачок ньюфаундлендцев", глотали кофе с коньяком. - До свиданьица. Если, конечно, вернемся. Завыла сирена. Потом еще два раза. Женщины и дети, в последний раз обнявшись с уходящими в море, бросились к молу. Судовладелец пожал руку Фаллю. Траулер отвалил. Он уже скользил по воде, удаляясь от берега. Тут Жан Мари, юнга, задыхаясь от страха, затопал ногами, хотел прыгнуть на землю… Фаллю стоял на том самом месте, где сейчас находился Мегрэ. - Средний вперед. Сто пятьдесят оборотов. Полный вперед… "Как там Адель? Все еще спит? Наверное, испугается, когда начнется качка". Фаллю не двигался с места, на котором он простоял столько лет. Перед ним расстилалось море. Все его нервы были натянуты: теперь он понимал, какую сделал глупость. На берегу это не казалось ему таким серьезным. И вдруг раздались крики; группа людей, стоявших на молу, подалась вперед. Один из матросов, влезший на грузовую стрелу, чтобы послать прощальный привет семье, упал на палубу. - Стоп! Задний ход! Стоп! В каюте полная тишина. "Может быть, еще не упущено время высадить эту женщину?" Траулер остановился между молами. К нему приближались шлюпки. Между ними пробирался рыбачий баркас. Но матрос был ранен. Пришлось оставить его на берегу. Его спустили в рыбачью плоскодонку. Женщины, стоявшие на молу, пришли в ужас: они были суеверны. Да тут еще юнга чуть не бросился в воду - до того боялся уходить в море! - Вперед!.. Средний!.. Полный! Что до Ле Кленша, то он осваивал свои владения, пробовал аппаратуру, надев на голову шлем. И в таком наряде писал: "Моя дорогая невеста! Восемь часов утра. Мы отходим. Город уже скрылся из виду и…" Мегрэ раскурил новую трубку и поднялся, чтобы лучше видеть все вокруг. Он владел всеми этими людьми, он словно заставлял их действовать на судне, окидывая его взглядом. Первый завтрак в узкой офицерской кают-компании: Фаллю, помощник, главный механик и радист. И капитан объявляет, что будет есть один, у себя в каюте. Такого еще никогда не бывало. Нелепая идея! Все напрасно стараются угадать причину его решения. И Мегрэ, опершись лбом на руку, ворчит: - Носить пищу капитану в каюту поручено юнге. Капитан едва приотворяет дверь или прячет Адель под кроватью, которую нарочно поднял выше обычного. Они вдвоем едят одну порцию. В первый раз женщина смеется, и Фаллю, разумеется, отдает ей почти всю свою долю. Он слишком серьезен. Она насмехается над ним. Ласкает его. Он уступает. Улыбается. Но разве на полубаке матросы уже не толкуют о дурном глазе? Разве они не судачат о том, почему капитан ест один? К тому же никто никогда раньше не видел, чтобы капитан все время носил в кармане ключ от своей каюты. Теперь вращаются оба винта. Траулер завибрировал, так он и будет вибрировать все три месяца. Внизу Малыш Луи и другие матросы бросают уголь в пылающую топку по восемь - десять часов в сутки или в полудреме следят за давлением масла. Три дня. Это общее мнение. Понадобилось три дня, чтобы создать тревожную атмосферу. И с этого дня у матросов зародилось сомнение, не сошел ли Фаллю с ума. Почему? Из ревности? Но Адель заявила, что увидела Ле Кленша только на четвертый день. До тех пор он слишком занят своей аппаратурой. Он ловит сообщения для собственного удовольствия. Пытается что-то передать. И с наушниками на голове исписывает страницу за страницей, как будто почта сразу же доставит их его невесте. Три дня. Все они едва успели познакомиться друг с другом. Быть может, главный механик, прильнув лицом к стеклу иллюминатора, заметил молодую женщину? Но не обмолвился об этом ни словом. Атмосфера на борту создается лишь постепенно, по мере того, как люди сближаются, переживая общие приключения. Но пока еще они даже не начали ловить рыбу. Надо ждать, пока они встретят большой косяк там, у Ньюфаундленда, по другую сторону Атлантики, а это будет не раньше чем через десять дней. Мегрэ стоял на капитанском мостике, и если бы кто-нибудь из матросов проснулся, он заинтересовался бы тем, что делает здесь этот огромный одинокий человек и почему он медленно оглядывается вокруг. Он старался понять! Все действующие лица были на своих местах, со свойственным им образом мыслей, занятые своими заботами. Но с этого момента уже невозможно было ничего угадать. Здесь был большой пробел. Комиссар мог вспомнить только то, что ему сообщили участники рейса. Приблизительно на третий день капитан Фаллю и радист стали враждебно смотреть друг на друга. У каждого в кармане лежал револьвер. Казалось, они боятся друг друга… Однако Ле Клеши не стал еще тогда любовником Адели. С тех пор капитан словно обезумел. Они уже вышли в Атлантике за зону, где ходят пакетботы. Если им встречались суда, то это тоже были английские или немецкие траулеры, направлявшиеся на место лова. Может быть, Адель теряла терпение, жаловалась на затворническую жизнь? "Как безумный". Все свидетельства сходились на этом. Вряд ли одна лишь Адель могла вызвать такое потрясение у уравновешенного человека, для которого порядок всю жизнь был религией. Он разрешил ей две-три прогулки на палубе ночью, со множеством предосторожностей. Тогда почему же он стал вести себя как безумный? Свидетельства следуют одно за другим. Он приказал поставить сеть в таком месте, где, сколько помнят матросы, никто никогда еще не поймал ни одной трески. И он не был ни нервным, ни вспыльчивым, ни желчным. Это был обыкновенный обыватель, который одно время мечтал соединить свою жизнь с жизнью своей квартирной хозяйки г-жи Бернар и закончить дни в доме, полном вышивок, на улице Этрета. Один за другим происходят несчастные случаи. Когда наконец они встретили косяк и начали ловить рыбу, ее засолили так плохо, что она неизбежно должна была испортиться в пути. Фаллю не новичок, он вот-вот должен уйти на пенсию. До сих пор никто еще не мог его ни в чем упрекнуть. Ест он по-прежнему один у себя в каюте. - Он дулся на меня, - расскажет потом Адель. - Целые дни, даже недели не говорил со мной. Потом вдруг на него находило. Порыв чувственности. Адель здесь, у него. Делит с ним постель. И все же он неделями держится, не поддается ей, пока соблазн не становится слишком сильным. Поступил бы он так же, если бы его мучила только ревность? Главный механик вертится вокруг притягивающей его каюты. Но у него не хватает смелости взломать замок. И наконец, эпилог: "Океан" возвращается во Францию, полный плохо засоленной трески. Должно быть, по дороге капитан составил завещание, где он просит никого не винить в его смерти. Значит, он хочет умереть. Хочет покончить с собой. Но ведь никто из экипажа, кроме него самого, не может определить координаты судна, а он чересчур проникнут морским духом, чтобы не привести сначала свой траулер в гавань. Убить себя, потому что он нарушил правила и привел с собой на корабль женщину? Потому что недостаточно посоленную рыбу продадут на несколько франков ниже установленной цены? Потому что матросы, удивленные его странным поведением, решили, что он сошел с ума? | 
